Семья есть семья, а родные Вудворка никуда не делись. Нужно попытаться помочь им.
Я убедился, что все улеглись спать, и лишь тогда приоткрыл дверь в комнату Америки. К моей невыразимой радости, она еще не заснула. Мне очень хотелось, чтобы Мер дожидалась меня, и, судя по тому, как она развернулась и придвинулась ближе к краю кровати, Америка тоже надеялась, что я появлюсь у нее этой ночью.
Как обычно, я оставил дверь приоткрытой и склонился над ее постелью.
– Ну как ты?
– Вроде ничего. – (Но я видел, что это неправда.) – Селеста сегодня подсунула мне статейку. Не уверена, что я хочу во все это ввязываться. До чего же она надоела!
Что за несносная девица! И с чего только она взяла, что может мучить людей и манипулировать ими ради короны? То, что ее до сих пор не отправили домой, было еще одним доказательством кошмарного вкуса Максона.
– Наверное, теперь, когда Марли выгнали, он какое-то время не будет никого исключать.
Чтобы печально пожать плечами, у нее, казалось, ушли все силы.
– Эй! – Я коснулся ее руки. – Все будет хорошо.
Она слабо улыбнулась:
– Знаю. Просто мне ее не хватает. И я в полном тупике.
– Относительно чего?
– Относительно всего. Что я здесь делаю, кто я такая. Думала… Не могу даже объяснить.
Я посмотрел на Америку и понял, что, потеряв Марли и увидев истинную сущность Максона, она оказалась лицом к лицу с фактами, которые не хотела признавать. Это отрезвило ее – возможно, чересчур неожиданно. И одновременно парализовало. Ей было страшно сделать какой-то шаг, потому что она не могла предугадать, что еще полетит в тартарары. Мер видела, как я лишился отца и переживал наказание Джемми, как бился, словно рыба об лед, пытаясь прокормить семью. Но она была всего лишь свидетельницей; ей не пришлось испытать ничего подобного на своей шкуре. Ее родные были при ней, кроме заболевшего звездной болезнью братца, и она никогда в жизни не теряла ничего по-настоящему важного.
«Если не считать тебя, идиот», – укоризненно напомнил мне внутренний голос. Я отмахнулся от этой мысли. Сейчас речь о ней, а не обо мне.
– Мер, ты знаешь, кто ты такая. Не дай им изменить тебя.
Она пошевелила рукой, как будто собиралась протянуть ее и дотронуться до моих пальцев. Но так и не сделала этого.
– Аспен, можно тебя кое о чем спросить?
На ее лице по-прежнему была написана тревога.
Я кивнул.
– Наверное, это прозвучит глупо, но если бы для того, чтобы стать принцессой, мне не нужно было выходить ни за кого замуж, если бы это была всего лишь работа, для которой меня могли бы выбрать, как полагаешь, я бы с ней справилась?
Такого вопроса я точно не ожидал. Выходит, Америка все еще не отказалась от мысли о возможности стать принцессой. А может, я и не прав. Все это умозрительные разговоры, и потом, она ведь сказала, чтобы я не принимал в расчет Максона.
Судя по ее реакции на все, что случалось на публике, наверное, она чувствовала себя беспомощной, сталкиваясь с вещами, которые происходили за закрытыми дверями. У нее было много талантов, и все же…
– Мер, прости. Я так не думаю. Ты не сможешь стать такой же расчетливой, как они.
Я хотел донести до нее, что в моих глазах это достоинство. Меня радовало, что она не такая.
Америка свела тонкие брови:
– Расчетливой? Это как?
У меня вырвался тяжелый вздох, и я попытался объяснить ей, не вдаваясь в ненужные подробности:
– Я бываю в разных местах. И много что слышу. На Юге, где высока концентрация низших каст, не утихают беспорядки. Если верить разговорам гвардейцев, долго прослуживших здесь, южане всегда протестовали против методов Грегори Иллеа. И неспокойно там уже давно. Ходят слухи, что король именно из этих соображений и выбрал королеву Эмберли. Она родом с Юга, и его решение на некоторое время их утихомирило. Но теперь, похоже, все началось по новой.
Мер задумалась над моими словами.
– Это не объясняет, что ты подразумеваешь под расчетливостью.
Стоит делиться с ней тем, что мне известно, или нет? Она хранила наши отношения в тайне два года. Ей можно доверять.
– Я тут на днях, еще до празднования Хеллоуина, побывал в одном министерстве. Речь шла о сочувствующих повстанцам на Юге. Мне приказали доставить распоряжения в почтовое крыло. Их там было три с лишним сотни. Америка, триста семей, смещенных на касту ниже за то, что не донесли о чем-то или помогли кому-то, кого во дворце сочли опасным. – (Она ахнула.) – Вот именно. Можешь себе представить? Что, если бы это случилось с тобой, а ты, кроме как играть на пианино, ничего делать не умеешь? Откуда тебе знать, как выполнять канцелярскую работу, как вообще ее найти? Подтекст предельно ясен.
Похоже, мне все-таки удалось отвлечь ее от грустных мыслей.
– Ты считаешь… Максон в курсе?
Хороший вопрос.
– Думаю, он не может не быть в теме. Ведь он без пяти минут глава страны.
Она кивнула, переваривая очередное открытие относительно ее дружка.
– Только не говори никому, ладно? – попросил я. – Если об этом кто-то узнает, я могу в два счета отсюда вылететь.
«И это в лучшем случае», – добавил я про себя.
– Разумеется. Я ничего не слышала.
За легкомысленным тоном она пыталась скрыть тревогу. Я улыбнулся этой наивной попытке меня обмануть.
– Я скучаю по прошлой жизни, в которой были только ты и я, и ничего больше. И по нашим старым проблемам тоже, – пожаловался я.
Чего бы я сейчас не отдал за то, чтобы самой моей большой проблемой было раздражение на ее постоянные попытки меня подкормить.
– Понимаю тебя, – произнесла она со смешком. С самым настоящим смешком. – Видеться тайком в домике на дереве было куда проще, чем во дворце.
– А изворачиваться, чтобы заработать для тебя лишний медяк, было куда лучше, чем не иметь возможности дать тебе вообще ничего. – Я похлопал по склянке, стоявшей на столике у ее кровати. То, что она держала ее при себе еще до того, как я появился во дворце, всегда казалось мне хорошим знаком. – Я и не подозревал, что ты сохранила их, до того дня накануне твоего отъезда.
– Разумеется, я их сберегла! – воскликнула она с гордостью. – Только они меня грели, когда тебя не было рядом. Иногда я высыпала их на ладонь, чтобы тут же вернуть в банку. Мне нравилось держать в руках то, к чему ты прикасался.
Все-таки мы с ней два сапога пара. У меня не было ни одной ее даже самой маленькой безделушки, но я бережно хранил в памяти каждое мгновение, связанное с ней, как будто это нечто материальное, и в минуты затишья возвращался к ним снова и снова. Она даже не подозревала, что все это время была со мной рядом.
– Что ты с ними сделал? – поинтересовалась Мер.
– Ждут своего часа дома, – улыбнулся я.
До того как Америка уехала во дворец, я успел скопить небольшую сумму, чтобы жениться на ней. Сейчас мама по моей просьбе откладывала немного из тех денег, что я присылал; уверен, она прекрасно знала, на что я намерен их употребить. Но самой драгоценной частью этого запаса были те самые медяки.
– Зачем?
Чтобы организовать приличную свадьбу. Купить достойные кольца. Обустроить наш собственный дом.
– Этого я тебе сказать не могу.
– Ладно, храни свои секреты, – с притворной досадой произнесла она. – И не беспокойся об отсутствии возможности что-то мне дать. Я рада, что ты здесь, и мы можем, по крайней мере, что-то исправить, пусть даже ничего уже не будет как прежде.
Я нахмурился. Неужели мы оба так сильно изменились? Настолько, что ей понадобилось упоминать об этом? Мой ответ – нет. Мы по-прежнему парень и девушка из Каролины, и я должен заставить ее вспомнить об этом.
Хотел бы я бросить к ее ногам целый мир, но в данный момент не располагал ничем, кроме мундира. Я оглядел себя, а потом оторвал от рукава пуговицу и протянул ей.
– У меня в буквальном смысле больше нет ничего, что можно было бы тебе подарить, но ты в любой момент можешь подержать в руках то, к чему я прикасался, и вспомнить обо мне. И знать, что я тоже о тебе думаю.
Она взяла с моей ладони крохотную позолоченную пуговку и посмотрела на нее с таким выражением, словно я преподнес ей луну. Губы у нее задрожали, и она сделала несколько глубоких вдохов, как будто пыталась не расплакаться. Зря я, наверное, все это затеял.
– Я… я не знаю, как мне теперь быть. У меня такое чувство, что я вообще больше ничего не знаю. Но хочу, чтобы ты помнил… я тебя не забыла. Ты все еще у меня вот здесь.
Она положила руку себе на грудь. Пальцы впились в кожу, словно пытаясь унять бурю в душе.
Да, нам предстояло пройти длинный путь, но я знал, что, если мы будем вместе, он не покажется долгим.
Я кивнул. Ничего больше мне было не нужно.
– Мне этого достаточно.
Все девушки из Элиты были приглашены на чаепитие с королевской семьей, поэтому я знал, что не застану Америку, когда стучался в дверь ее комнаты.
– Офицер Леджер, – широко улыбнулась Энн, открывшая мне. – Очень рады вас видеть.
Услышав ее слова, Люси с Мэри тоже подошли поздороваться.
– Здравствуйте, офицер Леджер, – сказала Мэри.
– А леди Америки нет. Она на чаепитии с королевской семьей, – добавила Люси.
– Да я знаю. Я пришел поговорить с вами. Можно?
Энн жестом пригласила меня войти:
– Конечно.
Я подошел к столу и остановился. Они поспешно придвинули мне стул.
– Нет-нет, – покачал головой я. – Лучше вы сами присядьте.
Мэри и Люси опустились на стулья, а мы с Энн остались стоять.
– Чем мы можем помочь вам? – спросила Люси.
– Я сейчас делал обход дворца и хотел узнать, не замечали ли вы чего-нибудь необычного. Возможно, это прозвучит глупо, но в деле охраны Элиты важна любая мелочь.
И это действительно было так, хотя на самом деле никто нам этого не поручал.
Энн задумчиво склонила голову, в то время как Люси возвела глаза к потолку.
– Я ничего такого не припоминаю, – первой отозвалась Мэри.
– Разве что леди Америка после Хеллоуина ведет себя не так активно, – с сомнением в голосе произнесла Энн.
– Из-за Марли? – предположил я.
Служанки дружно закивали.
– Мне кажется, она до сих пор переживает, – проговорила Люси. – Только не подумайте, что я это ей в упрек.
Энн похлопала ее по плечу:
– Мы ничего такого и не подумали.
– Значит, если не считать выходов в Женский зал и в столовую, она почти все время находится в своей комнате?
– Ну да, – подтвердила Мэри. – С леди Америкой и раньше такое бывало, но в последние несколько дней… Кажется, ей хочется от всех спрятаться.
Из этого я сделал два важных заключения. Во-первых, Америка больше не встречалась наедине с Максоном. И во-вторых, наши тайные свидания так и остались незамеченными – даже ее ближайшим окружением.
Оба эти обстоятельства наполнили мое сердце надеждой.
– Может, нужно еще что-нибудь сделать? – спросила Энн.
Я улыбнулся, поскольку на ее месте тоже задал бы такой вопрос – надо же знать, как предотвратить возможную проблему.
– Не думаю. Запоминайте все, что видите и слышите. И не стесняйтесь обращаться прямо ко мне, если заметите что-нибудь необычное.
На лицах у всех троих было написано рвение.
– Офицер Леджер, вы образцовый солдат, – сказала Энн.
– Это всего лишь моя работа, – покачал я головой. – И потом, вы же знаете, что мы с леди Америкой земляки, поэтому я чувствую себя обязанным приглядывать за ней.
Мэри повернулась ко мне:
– Надо же, как забавно получилось, что вы из одних краев, а теперь вас сделали практически ее личным телохранителем. Вы с ней в Каролине живете далеко друг от друга?
– Не очень, – уклончиво отозвался я.
Люси заулыбалась:
– А раньше вы ее видели? Какой она была в детстве?
Я против воли ухмыльнулся:
– Сталкивался с ней несколько раз. Она была мальчишкой в юбке. Вечно все дни напролет пропадала на улице вместе со своим братом. Упрямая как осел и, насколько я помню, очень-очень талантливая.
– Выходит, она с тех пор ничуть не изменилась, – заключила Люси, и все трое дружно засмеялись.
– Примерно так оно и есть, – подтвердил я.
От ее слов в груди у меня все стеснилось. Я знал Америку как облупленную, и под шелухой бальных платьев и драгоценностей она оставалась той же, кем была всегда.
– Мне нужно вниз. Не хочу пропустить «Вести».
Я потянулся взять со стола фуражку.
– Пожалуй, мы с вами, – сказала Мэри. – Сейчас они уже начнутся.
– Конечно.
«Вести» – единственная телепередача, которую разрешалось смотреть челяди, а телевизоры были установлены всего в трех местах: на кухне, в мастерской, где служанки занимались шитьем, и в просторной комнате отдыха, которую, как правило, использовали не по прямому назначению, а как дополнительное рабочее место. Я предпочитал кухню. Энн возглавила нашу процессию, а Мэри и Люси предпочли идти позади рядом со мной.
– Офицер Леджер, я кое-что слышала о том, что нам скоро предстоит принимать гостей, – сообщила Энн, на миг замедлив шаг, чтобы поделиться со мной этими сведениями. – Впрочем, возможно, это всего лишь сплетни.
– Нет, это чистая правда, – отозвался я. – Подробностей никаких не знаю, но вроде будут даны два отдельных приема.
– Вот радость-то! – с сарказмом в голосе воскликнула Мэри. – Опять мне придется отпаривать скатерти. Послушай, Энн, давай поменяемся, а? Не важно, что тебе поручат.
Она подошла к Энн, и они принялись бурно обсуждать, кому и что придется делать.
Я предложил Люси руку:
– Сударыня.
Девушка улыбнулась и, взяв меня под локоть, задрала нос:
– Сударь.
Мы двинулись по коридору. Они болтали о делах, которые необходимо успеть, и платьях, которые нужно подшивать, и я вдруг понял, почему мне так весело в их обществе.
С ними я мог быть Шестеркой.
Я присел на столешницу, а Мэри и Люси пристроились по обе стороны от меня. Энн зашикала на остальных слуг: начинались «Вести».
Когда на экране появились девушки, я понял: что-то не так. Америка казалась подавленной. Но хуже всего было то, что она пыталась делать вид, будто у нее все хорошо, и выглядело это крайне неубедительно.
Что ее так встревожило?
Краешком глаза я заметил, как Люси принялась ломать руки.
– Что произошло? – прошептал я.
– С госпожой что-то неладное. Я по лицу вижу. – Люси сунула палец в рот и начала грызть ноготь. – Что с ней случилось? А леди Селеста выглядит как кошка, которая вышла на охоту. Что мы будем делать, если она победит?
Я накрыл ладонью ее руку, лежавшую на коленях, и она, как по волшебству, замерла, смущенно глядя мне в глаза. Судя по всему, обычно никому не было дела до ее переживаний.
– Леди Америка не пропадет.
Люси кивнула, немного ободренная моими словами, и прошептала:
– Она такая хорошая. Мне очень хочется, чтобы она осталась. Ну почему те, кто мне нужен, всегда меня покидают?
Значит, Люси пережила какую-то утрату. А может, и не одну. Теперь мне стали понятней причины ее тревожности.
– Ну, я-то в ближайшие четыре года точно никуда от вас не денусь.
Я легонько ткнул ее локтем в бок, и она улыбнулась, хотя в глазах у нее стояли слезы.
– Офицер Леджер, вы такой милый. Мы все так считаем.
И она промокнула ресницы.
– Вы, леди, тоже очень милые. Мне всегда приятно с вами увидеться.
– Да какие из нас леди, – отозвалась она, глядя в пол.
Я покачал головой:
– Если Марли может по-прежнему считаться леди, потому что пожертвовала собой ради человека, который ей дорог, то вы и подавно можете. Я же вижу, как вы ежедневно жертвуете своими жизнями. Вы отдаете свое время и силы служению другому человеку, а это совершенно то же самое.
Мэри бросила на меня взгляд, прежде чем снова уткнуться в телевизор. Энн, думаю, тоже уловила мои слова. Она даже подалась в мою сторону, чтобы ничего не упустить.
– Офицер Леджер, вы – лучший!
Я улыбнулся:
– Когда мы здесь, внизу, вы все можете называть меня Аспен и на «ты».