Меч Тристана - Ант Скаландис 20 стр.

– Что ты хочешь сказать?

Маша пристально посмотрела на Ивана, но тот молчал.

– Ты хочешь сказать, что мы паразиты и пьем чужие соки?

– Может быть. Ведь нас же подселили в чужие души. Мы чужие для этого мира и ничего не можем дать ему, поэтому только берем.

– Ты не прав, Ваня.

– Дай Бог, если так… Хочешь, расскажу, чем закончился твой сон? Это же очевидно. Король Марк обиделся на твою дурацкую шутку, послал очень далеко всех нас и лично товарища Артура, обнажил свой меч, и началась, как это принято у них, жуткая беспорядочная мочиловка. Но меч-то у меня заговоренный, да и сам я не прост. В общем, Маша, убил я их всех до единого к чертовой бабушке. Вот и остались мы с тобой вдвоем.

– Нет, все было не так, – раздался голос у них над головой, как будто кто-то разговаривал прямо с неба. – Марк согласился с решением Артура, признал ошибку своего выбора и покорно удалился. Такова логика этого мира.

В траве рядом с ними сидел Мырддин и улыбался, как обычно, всеми морщинками загорелого лица и глубокими изумрудными глазами.

Иван даже не вздрогнул, он сразу узнал голос и теперь, приподнявшись на одном локте, смотрел в глаза вершителю их судеб.

– А вы-то откуда знаете, что Маша видела во сне?

– Я откуда знаю? – задумчиво переспросил Мырддин и вздохнул. – Ах, молодой человек. Во-первых, я знаю все. Пора это запомнить. А во-вторых, это был не сон.

– Да?! – оживилась Маша. – Так, значит, Марк больше не будет домогаться меня?

– Ну как же не будет! Конечно, будет. Куда он денется? Он ведь тоже любит тебя. И потом… Вы все трое – клятвопреступники. Постоянно обещаете что-то друг другу и не выполняете. Да и как выполнить, когда все так перепуталось? Вы бы хоть не обещали. Впрочем, этого вы тоже не можете. Любовь сильнее вас.

– А Бригитта действительно вышла замуж за Куя Длинного? – неожиданно для самого себя спросил Тристан.

Ему вдруг показалось, что это очень важно.

– Ах, за кого только не выходила замуж Бригитта! – улыбнулся Мырддин. – Там, в монастыре… Впрочем, вернемся к нашим баранам, то есть, извините, к вам и к Марку. Это важнее. Итак, повторяю: любовь сильнее вас. Так что, поверьте, уже через месяц, если не раньше, король забудет, что уступил жену своему племяннику здесь, в лесу Мюррей, при свидетелях.

– Значит, мы все-таки в Мюррейском лесу… – полувопросительно прошептала Маша.

Мырддин странно посмотрел на нее и счел нужным затвердить:

– Да, ребята, вы не на подмосковной даче, вы все еще в Корнуолле десятого века.

– А на дачу когда? – словно бы шутя, но на самом деле очень серьезно спросил Иван.

– Как же вы все-таки торопитесь с вопросами, на которые даже Предвечный не умеет порою дать ответ сразу! Терпение! Терпение, дорогие мои, прекрасные человечки!

В этот момент Мырддин, сидевший на корточках, как будто случайно неловко повернулся и, теряя равновесие, взмахнул руками. И тогда из широченного рукава его плаща – грубого, словно изжеванного и застиранного до неопределенного белесого цвета – выкатился апельсин. Странный это был апельсин – очень круглый, очень гладкий и как бы подсвеченный изнутри. Апельсин остановился в воздухе, повисел, зябко вздрагивая, точно живой, и укатился в другой рукав.

Мырддин никак не прокомментировал свои магические действия, наоборот, чтобы отвлечь от них, спросил:

– Вы хоть помните, как дошли до жизни такой?

– В смысле? – не понял Иван.

– Ну, с какой радости в лесу-то болтаетесь, а не у себя в замке?

– Не-а, – немного удивленно проговорил Иван. – Я не помню.

И Маша молчала. Она тоже утратила память об этом.

– Так вот. Сегодня, – со значением в голосе начал Мырддин, – у вас уже гораздо больше шансов вернуться.

– Почему? – спросила Маша.

Но никто не ответил, потому что никого уже и не было рядом с ними.

И тогда они посмотрели друг на друга и разом вспомнили, как именно попали сюда, в лес Мюррей, протянувшийся от северных берегов Корнуолла через весь Уэльс до южных земель Альбы.

Часть вторая

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою; ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она – пламень весьма сильный.

Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением.

Глава десятая,

Тристан невыносимо страдал от отсутствия зубной щетки. Вроде сколько лет уже провел в этом дремучем средневековье, а все никак не мог привыкнуть. И теперь, когда жизнь сделалась вроде бы поспокойнее, смертельные схватки и даже любовные безумства остались позади, он решил помаленечку, в рамках возможного, заняться благоустройством быта. Этакая робинзоновщина. И оказалось, что при достаточной смекалке из британских подручных материалов десятого века многое можно сделать. В том числе и зубную щетку. Он выстругал изящную, хорошо ложащуюся в ладонь рукоятку из куска доброго старого вяза, на конце изобразил углубление под собственно щеточку, густо натыкал свиной щетины в специально сделанные прорези и залил хорошо твердеющей смолой. Ну конечно, не «Колгейт-плас» и даже не воспетая Марком Твеном профилактическая зубная щетка Петерсона, но удовольствие во время утреннего туалета получить можно. Труднее оказалось с пастой. Твеновский янки, помнится, с удивительной, можно сказать, небрежной легкостью начал производить в раннем средневековье свой замечательный «Нойодонт». Но то ли хваленая американская паста девятнадцатого столетия была на самом деле откровенным дерьмом в сравнении с нынешними шедеврами фармакологии и парфюмерии, то ли все эти рассказы о производстве – наглая ложь. Ведь Тристан над проблемой пасты попотел изрядно. Сушеные листья мяты ментоловый вкус так-сяк обеспечили, мел тоже камнем преткновения не стал, и получился зубной порошок. А вот достойного пластификатора – чтоб и не вредно, и для десен приятно – он так и не сумел найти, хотя искал долго. Сначала в Изольдиной ирландской аптеке, потом в ее же косметике.

А косметики у молодой королевы было уже к тому времени немерено, заметно больше, чем у Маши в Москве. Можно сказать, косметика стала здесь ее увлечением. К ирландским мазям и пудрам добавилась теперь еще одна коллекция. Изольда покупала новейшие средства у купцов, прибывающих с Востока, и с радостным удивлением открыла для себя, что там, в далекой Индии и еще более далеком Китае, делают уже практически все: и тушь для ресниц, и румяна, и тени, и помаду для губ, и даже лак для ногтей. В общем, жить можно.

Если что и угнетало Изольду всерьез, так это отсутствие водопровода, и однажды, когда она в очередной раз пожаловалась Тристану на дискомфорт, он вдруг сказал:

– Погоди, а помнишь, у Маяковского: «…как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима». Мы-то вроде уже после Рима живем.

– Конечно, после, – сказала Изольда.

– Ну так и кликни своих рабов. Что они, хуже римских? Пущай сработают!

– Ванька, да ты же гений!

Ну и на следующий день строительные работы закипели. Руководил проектом, разумеется, Тристан, а прорабами были у него два смышленых карлика, которые схватывали все на лету и даже свои идеи выдвигали. Непосредственные же физические нагрузки легли действительно на рабов. Тристан, бывало, глядел, как споро и ловко работают эти здоровенные ребята, как радуются они доброму слову хозяина, хорошей погоде, вареному мясу с пивом, и начинал подвергать сомнению известный марксистский тезис о непроизводительности рабского труда. И так, с шуточками и песнями, за какую-нибудь неделю небольшой ручей, рушившийся веселым водопадиком неподалеку от стен замка, был запружен, взят в плен и направлен куда положено, то есть в покои королевы. Такая роскошь, как герметичные заслонки или тем более вентили, конечно, не предусматривалась. Но зато по ходу строительства они придумали, как сделать воду теплой – соорудили отстойник из темного камня и накрыли его черным железным листом, так что в солнечные дни вода там только что не вскипала.

Ну а когда хотелось еще погорячей – дело нехитрое, давно всем известное: воду грели в печке. Одним словом, культура банного дела была поднята в Тинтайоле на небывалую высоту. Случалось, и сам король Марк приглашал попариться в новые бани своих почетных гостей, а особенно родственников. И уж стоит ли говорить, что Изольда, принимая у Тристана работу на различных этапах, оставалась в недоделанном помещении вдвоем с любимым. Под видом решения особо важных технических проблем иной раз закрывались в бане среди бела дня и – как они это стали называть – занимались совместными испытаниями новой купели. Странные нравы местной знати не позволяли даже самым злобным недоброжелателям заподозрить, что в светлое время суток королева предается любовным утехам, да еще с личным телохранителем и племянником мужа. Этим и пользовались любовники. Ночью Изольда принадлежала королю Марку, который, впрочем, не слишком часто отягощал ее своими супружескими требованиями, а в остальное время – гуляй, Ваня, ешь опилки!

В новой купели им было особенно хорошо. Чистенькие, мокренькие, после чудесной теплой воды и ароматных травяных настоев, они теперь особенно любили развлечься оральными ласками, иногда так увлекаясь, что именно и только в этих позах и заканчивали многократными яркими оргазмами.

Что бы понимали эти кельты в настоящем сексе!

А хранить все в тайне помогало им не одно лишь Провидение Господне, но также многие особенные качества, свойственные им как людям из далекого будущего. Для Изольды самым главным было знание всех вариантов ее собственной судьбы и профессиональная привычка сопоставлять их и делать выводы. Опыт мелкого интриганства на кафедре и вообще житейский опыт тоже оказались нелишними. Тристана же выручала прежде всего разведподготовка: поистине актерское умение последовательно отрабатывать легенду, склонность к аналитическому мышлению, быстрота оценки и реакции, а также близкое знакомство с королем Марком, знание многих мелких, но существенных черточек его характера. В общем, пользуясь богатейшим психологическим арсеналом двадцатого века и совершенствуясь день ото дня, набираясь опыта придворной жизни, молодые любовники могли бы, наверное, пудрить мозги королю и всем его приближенным еще много лет. Но… Во-первых, от судьбы не уйдешь, а во-вторых, как говорили древние кельты, на каждую хитрую дырку в бочке найдется еще более хитрая затычка.

Затычка нашлась, даже целых две.

Служил при дворе Марка барон Мерзадух, дослужившийся аж до сенешаля. Был он не глуп, но услужлив и исполнителен до омерзения, был он не стар, но брюзглив, вечно всем недоволен, был он не слаб, ростом высок, но уж очень толст, потому всегда ходил потный и пахло от него дурно. И случилось так, что прослышал он откуда-то о неверности Изольды королю, и хотя сенешалю подобные домыслы казались мало похожими на правду, он решил их проверить. По-своему. «Мужская логика» называется: если королева изменяет королю, то почему не со мной? А ведь, казалось бы, еноту понятно почему. Мерзадух не только толст был и вонюч, но еще и на лицо безобразен. Однако же подкатил к Изольде с весьма недвусмысленными предложениями. Отказано ему было строго и холодно, с королевским достоинством, но в душе Изольда расхохоталась, конечно. Искорки этого хохота и углядел сенешаль в глазах ее и так обиделся, что простить уже никогда не мог. Поклялся он перед Богом вывести Изольду и Тристана на чистую воду. Только уж очень боялся первым к королю идти: а что как и сам владыка его обхохочет да со службы-то и выгонит? Потому все ждал, ждал чего-то. И дождался.

Была ведь и вторая затычка для нашей хитрой бочки – знатная дама Вазеллина, очарованная Тристаном еще с давних пор, еще до его победы над Моральтом, и дважды (дважды!) отвергнутая им. Такого ни одна женщина не прощает. А женщины к тому же в мести своей всегда оказываются настойчивее и последовательнее мужчин. Вазеллина принялась следить за королевским племянником, еще не зная, кому именно он отдает предпочтение. Разумеется, за Тристаном слежку вести – дело неблагодарное, ведь отрываться от хвоста его учили не при дворе короля Артура, а в гораздо более серьезной конторе. И все-таки однажды Вазеллина подловила их. Не в постели, конечно, и не в бане, не на плотском соитии, а всего лишь на нежном разговоре. Голубки ворковали, страстно сжав ладони друг друга, и ворковали они на непонятном языке. Этого хватило нашей мстительной даме для самых страшных подозрений.

Боже! Этот наглый мальчишка посмел влюбиться в саму королеву! Вазеллина сразу побежала к Мерзадуху, она давно знала, к кому бежать, знала, кто поймет ее и оценит. Сенешаль оживился: близится их звездный час, близится! И тогда двое злопыхателей вместе решили, что к королю-то пойдут не они – есть более достойная для этого фигура – старший племянник короля Марка.

Андрол, выслушав их, чуть не рассыпался от радости. Он-то уже и не надеялся одолеть Тристана, а тут такое счастье подвалило! Андрол столько раз благодарил подлых завистников за их донос, что под конец от избытка чувств перешел к патриотическим речам:

– Не за себя обидно – за державу! И за священный символ ее – Богом избранного короля. Белокурая Изольда – девица, разумеется, красивая, но разве такая жена требовалась Марку, любимому дяде моему? Ведь больше двух лет прошло, а она так и не понесла от него. Видать, бесплодна королева. И я знаю, чьи это чары. Один у нас злой колдун при дворе – Тристан Лотианский. А ужас заключается в чем? – уподобляясь гашековскому полковнику Циллергуту, вопросил он сам себя. – Ужас, господа, заключается в том, что именно Тристана считает Марк первым наследником своим. Ох, не должны мы допустить такого наследования, ох, не должны! Спасибо, братья мои и сестры, вы сделали великое дело для всего Корнуолла.

Не прошло и полдня, как Андрол, едва ли не задыхаясь от возбуждения, пересказал королю все, что говорят при дворе о королеве Изольде и ее телохранителе Тристане. Не поверил Марк, но пригорюнился. И задумался крепко. Противно, да, а не реагировать нельзя. Надо как-то проверить. Доказать или опровергнуть гнусные слухи. Андрол и тут как тут – у него уже совет готов, как лучше устроить Изольде испытание. Выслушал его король и счел предложение разумным.

Они лежали в королевских покоях темной безлунной ночью. Лишь два тонких факела немного рассеивали мрак. Король всего минуту назад удовлетворил свою мужскую потребность, настроен был миролюбиво и вот только пребывал в глубокой задумчивости относительно того, получила ли удовольствие его жена, ведь долгие стоны ее могли быть и показными. Господи Иисусе! О чем же это он думает? Неужели и впрямь уже подозревает любимую Изольду во всех смертных грехах? Тут-то и вспомнились рекомендации племянника Андрола.

– Дорогая моя госпожа, – молвил король Марк, не поворачивая к жене головы, а по-прежнему глядя на маленький потрескивающий огонек в углу комнаты. – Выслушай меня. Хочу я сделаться паломником. Надо же хоть когда-то поехать за море, добраться до святых мест и помолиться Господу нашему у Гроба Его. Чувствую: пришло время. Вот только не знаю, на кого двор оставить, кому королевство передоверить можно в мое отсутствие. Ты, Изольда, как думаешь, что посоветуешь мне? И кстати, вот лично ты сама под чьим покровительством желаешь остаться?

Изольде весело. Изольде рассмеяться хочется. Она так хорошо помнит этот разговор и по французским источникам, и по скандинавским сагам. Ах, наивный король, неужели ты надеешься перехитрить своими примитивными штучками одного из лучших специалистов в бывшем Советском Союзе по кельтской литературе?!

И поддразнивая его, Изольда ответила:

– Ах, мой господин, как можете вы сомневаться в этом вопросе? Кого еще, кроме Тристана, могу я выбрать? Ведь он и так мой постоянный покровитель. Он – ваш любимый племянник и самый близкий вам человек. А разве не Тристан самый достойный рыцарь Корнуолла, не однажды спасавший эти земли от врагов? И наконец, могу ли я забыть, что это он помирил наши страны и позволил соединиться двум любящим сердцам – моему и вашему, король Марк! Ни о ком, кроме Тристана, и слышать не хочу – только он сможет сохранить спокойствие и порядок в государстве, покуда вы не вернетесь.