Потом Глеб, еще слабый после недавней болезни, стоял на крыльце и разговаривал с Ней.
– Ты не отвечал, и я очень-очень испугалась. Пожалуйста, не пропадай больше так неожиданно! Обещай! – взволнованно говорила Ольга.
Пообещать легко, но вот исполнить… И объяснить ей ничего нельзя. Это не его тайна. Ольге легко – на ней не лежит сейчас груз ответственности и тайны.
Глеб молчал, машинально обрывая лепестки с несчастного шиповника. Кстати, выпало, что «любит».
– Почему ты не отвечаешь? Ты меня совсем не любишь?
– Люблю, – отозвался он, кусая губы. – Прости, я… болел. Отравился…
Глебу ужасно не нравилась эта полуправда, которая, как всегда, была ближе ко лжи, чем к правде.
– Неужели действительно так сильно, что даже ответить не смог?
– Правда не мог. На меня болезнь как-то странно подействовала, я словно в забытьи был…
– Но теперь? Теперь тебе лучше? Хочешь, я приеду? Прямо сейчас?
Фоном в трубке звучал смех, скрипели качели. Видимо, она где-то возле детской площадки. Глеб представил Ольгу так явно, словно она находилась на расстоянии вытянутой руки от него – такая солнечная, такая трогательно-хрупкая!.. К горлу подступил спазм, а сердце глухо стукнуло в груди. Его сердце разрывалось от нежности. Он, Глеб, не сделал ничего, чтобы заслужить это счастье. Счастье вообще невозможно заслужить, оно всегда как драгоценный дар, неожиданный и щедрый. И дается ни за что.
– Я люблю тебя, – прошептал он в трубку, замирая от переполняющих грудь чувств.
– Я тоже, дурачок! – засмеялась Ольга. Светло засмеялась, радостно.
…Когда они наконец распрощались, договорившись о скорой встречи – только прощания заняли минут десять, – никто из них не решался нажать отбой, и они бесконечно повторяли друг другу «пока» и «целую» – Глеб заметил, что оборвал с десяток цветов, их лепестки лежали теперь у его ног.
«Надо завтра же утром выехать в Москву. Здесь делать нечего. И Библиотека наверняка где-то там. Коломенское, Кремль, храм Христа Спасителя… Возле каждого из этих мест есть река – то есть «мокрая дорога», и любое из них вполне способно оказаться тем, которое мы ищем», – думал он, не признаваясь даже себе, что больше всего влекут его в Москву отнюдь не поиски Книги.
Ближе к вечеру ребята собрались в кафе, чтобы обсудить текущее положение дел. Динка, почти совсем отбившаяся от рук, уминала огромное пирожное. Северин был сосредоточен и бодр, Александра же, во время болезни Глеба ставшая заметно мягче, опять отдалилась и сидела сейчас над своей чашкой кофе бледная и молчаливая.
– Не будем терять времени. Выезжаем завтра же, – объявил Глеб, оглядывая друзей.
– Ты точно не переоцениваешь свои силы? – недоверчиво спросил Северин. Остальные промолчали.
– Да я уже в норме. Завтра вообще как огурчик буду, – отмахнулся Глеб.
– То есть зеленый и пупырчатый? – продолжила известную шутку Динка. Александра посмотрела на нее строго.
– Ребят, все нормально, – в который раз повторил Глеб. – Я чувствую, разгадка нас ждет. Давайте рассмотрим все варианты. В Москве их больше, чем в любом другом городе. Сходим на места, Дина со своим чудо-прибором пошаманит… Евгений Михайлович прав, нам рано отчаиваться, поиски только-только начались.
– Ну смотри сам. Едем так едем, – согласился Северин.
После ужина они вернулись в гостиницу.
На веранде сидели парни, поселившиеся в комнатах, которые раньше занимала компания Кирилла. Эти не пели. Они пили пиво, громко переговаривались и слушали попсу. Так что Глеб с ностальгией вспомнил время, когда здесь звучали романтичные, приправленные ноткой грусти, песни. «А Кирилл, в сущности, неплохой парень», – подумалось Глебу.
На следующий день они уже были в Москве. Дорога действительно вымотала Глеба, так что, подъезжая к знакомым воротам, он глубоко вздохнул от облегчения. В этот раз Динка ехала с Северином. Сам Северин держался рядом с Глебом. Если позволяла дорога, он занимал место слева от Глеба, а Александра ехала справа, словно страхуя. Это очередное проявление внимания и заботы со стороны друзей тронуло Глеба. «Что-то сентиментальный я стал, хуже некуда», – думал он. А в голове вдруг всплыли события прошлого, задвинутые на самые дальние чердаки памяти.
Он уже привык бывать у Хохлика. Полюбил его пыльную, заставленную книгами и всякими редкостями квартиру и так же, как когда-то лез в драку из-за родителей, шел против всего класса, если сверстники решали устроить один из своих излюбленных приколов.
«Хохликов любимчик» – дразнили его, и Глеб принимал эту кличку, словно награду.
В один из выходных дней, который Глеб проводил у Хохлика, они долго разговаривали о таинственной Атлантиде.
– Пару лет назад, – рассказывал Хохлик, – я был на острове Санторин. Это в Эгейском море. Потрясающее место, вот посмотри, – и он протягивал Глебу пачку фотографий с ярко-синим морем и слоистыми трехцветными скалами – белыми, красными и черными. – Видишь, остров странной формы. Словно чашка, у которой отбили донышко, остались только края. Раньше это был круглый остров, но в результате извержения вулкана, произошедшего около тысяча шестьсот двадцать седьмого года до нашей эры – представляешь, как давно! – кратер провалился, унеся с собой большую часть земли, а пришедшая затем гигантская волна-цунами и груды обжигающего вулканического пепла довершили разрушения. Остров более никогда не поднялся, не достиг былой славы. А ведь еще задолго до греков на Санторине существовала великая цивилизация. Ученые называют ее Минойской. Двух-трехэтажные дома, украшенные великолепными фресками, все удобства зрелой культуры. Даже по немногочисленным дошедшим до нас свидетельствам очевидно, сколь развитый народ обитал в этих местах. Недаром есть версия, что именно Санторин и есть давно потерянная легендарная Атлантида.
Глеб, увлеченный рассказом, позабыл об осторожности.
– А если мои родители из легендарной Атлантиды? – вдруг спросил он.
– То есть? – Хохлик машинально взъерошил свои и без того лохматые волосы и непонимающе посмотрел на ученика.
– Понимаете, мне иногда кажется, что они совершенно необыкновенные, – окончательно решился Глеб. – Ну, необязательно из Антантиды, но что-то такое? Они иногда снятся мне, только проснувшись, я не могу вспомнить никаких подробностей. Понимаете, они разговаривают со мной.
Хохлик кашлянул.
– Хммм… Глеб. А не кажется ли тебе, что это ты сам придумываешь? – наконец, выдавил он.
Вспышка гнева была такой яркой, что Глебу на секунду пришлось закрыть глаза.
– Я не выдумываю, Владимир Николаевич! – ответил он так яростно, что Хохлик смешался и поспешно заговорил о чем-то другом.
Больше они к этой теме в тот день не возвращались, и Глеб чувствовал растерянность, оставшись непонятым. Ему казалось, что молодой историк непременно его поймет и поддержит.
Но и это, как оказалось, было еще не все. Дальше дела пошли еще хуже…
Глеб встряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Теперь он стал умнее и не рассказывает то, что не нужно. Он научился отгораживаться и принимать меры предосторожности – просто так, инстинктивно и заранее. Теперь он уже не тот доверчиво-глупый мальчик. Он вырос, он окреп и оброс панцирем. Все его тайны останутся при нем.
Глава 14
Слепое пятно
Ветер лениво гнал облака, которые, несмотря на его усилия собрать их в стайки, непослушными овечками разбегались по всей синеве бескрайнего неба.
На берегу Москвы-реки стояли двое. Он и она. Они молчали. Не потому, что им нечего было сказать друг другу, а потому, что иногда не требуется слов – достаточно простого прикосновения, достаточно взгляда.
Девушка, прильнувшая к груди молодого человека, слушала, как бьется его сердце, и знала, что каждый удар – для нее.
– Хорошо, что мы пришли сюда – на место, где встретились и познакомились, – сказала она наконец тихо.
Глеб кивнул. Он чувствовал, что эта встреча – самая важная в его жизни, лучшее, что с ним происходило.
– Ты очень исхудал, – продолжала Ольга, проводя рукой по плечу Глеба. – И такой бледный… Я даже испугалась, когда тебя увидела! Бедненький! – она осторожно поцеловала его куда-то в висок.
– Все хорошо, – заверил Глеб, действительно чувствуя, что лучше не бывает.
– А помнишь, – Ольга оживилась, – как мы гуляли здесь и как ты рассказывал про опричнину и про то, как монахиня себя цепями к стене приковала? Честно говоря, я в ту ночь заснуть не могла – ужасы всякие мерещились!
Глеб ощутил странное чувство… дежавю что ли… Что-то такое было и с ним.
– Ты очень впечатлительная, – сказал он, еще крепче прижимая девушку к себе. – Не стану больше пугать тебя всякими мрачными историями.
– Ну почему же. – Ольга, отстранившись, лукаво на него посмотрела. – Ты очень интересно рассказываешь. И стихи хорошо читаешь. Знаешь, мой папа сказал, что ты неординарный юноша, а он редко о ком так говорит!
Глеб вздрогнул. Не столь даже от упоминания о папе, сколь от мысли, что в доме Ольги бывают другие молодые люди… Он внимательно взглянул в доверчивые распахнутые глаза, казалось, отражающие небо, и мысленно назвал себя последним придурком. Совершенно же ясно, что Ольга не умеет хитрить и притворяться!
– Скажи, – Ольга так и впилась взглядом в его глаза. – А та девушка, которая брала трубку, действительно твоя родственница?
Глеб смутился.
– Ммм… нет, – наконец, выдавил он.
– Я так и знала!
Девушка отвернулась и уставилась на серебрящуюся в лучах солнца воду реки.
– Нет, Оля, ты не так поняла!.. – Глеб сжал ее руку, но Ольга по-прежнему на него не смотрела. – Мы с ней просто занимаемся одним делом…
– Это каким же? – Вот теперь она снова повернулась к нему. Брови немного сдвинуты, глаза прищурены, губы сжаты.
– Я… Мы… – Глеб чувствовал, что запутался, и это никак не говорит в его пользу. Но почему обычное красноречие всякий раз изменяло ему в присутствии Ольги? Он сам с презрением думал о парнях, которые краснеют и начинают запинаться, находясь рядом с девчонками, и уж точно не мог представить себя в подобной роли!
– И что же вы?
– Я не могу сказать, потому что не хочу тебе лгать, – решительно проговорил Глеб.
– Лгать? Значит, тебе есть что скрывать! – Глаза девушки подозрительно заблестели, наполняясь слезами.
– Да нет же, это не имеет отношения к личному! Это совершенно другое!
Глеб протянул руку, чтобы погладить ее по щеке, но Ольга отстранилась.
– Я пойду, – проговорила она сухо.
– Но почему? Неужели ты мне не веришь?
Та хрупкая гармония, что царила между ними, когда они молча стояли на набережной, разбилась и упала в пыль.
– Ты странный. И ты что-то скрываешь. Разве нет? Я считаю, что в отношениях не должно быть секретов друг от друга!
Ее голос окреп. Теперь действительно можно было поверить в то, что она – дочка своего отца – сотрудника служб, с которыми не шутят.
Может, рассказать ей все? Между ними действительно не должно быть тайн. Но разве легко во все это поверить: в поиски таинственной Библиотеки; Книгу, обладающую особой силой, в странную тварь с мелкими острыми зубками и огромными глазами-плошками, что напала на него в подземелье? Все это в лучшем случае тянет на бред, в худшем – на сумасшествие.
– Молчишь… – она презрительно сжала губы. – Ну что же, тогда я ухожу. Если ты себя не жалеешь, то мне себя жалко!
Она круто развернулась на изящных каблучках и пошла прочь.
– Ольга! Подожди!
Глеб рванулся за ней, но тут мир словно застыл в стоп-кадре.
– Не жалеешь ты себя, – услышал Глеб другойголос. Спокойный и ровный – таким говорят просветленные и великие злодеи, много повидавшие на своем веку. А взгляд Глеба невольно остановился на другой стороне реки. Там сейчас стояла старая церковь и дом, где расположился Институт культуры.
«Пес государев», – отчетливо вспомнились слова из полусна-полубреда. Малюта начал свою службу в опричнине с незначительного, пустякового чина, дослужился до того, что стал правой рукой царя. Его фанатичная преданность и жестокость не знали границ. «Не так страшен царь, как его Малюта», – гласила одна из придуманных в те времена пословиц. И вместе с тем Скуратов-Бельский был единственным из всей опричнины, кто не только выжил и сохранил свое положение подле царя, но сумел еще более прославиться. Может быть, потому, что возглавлял, как бы сейчас сказали, службу внутренней разведки – самую первую на Руси, сведения о которой дошли до наших времен. А возможно, дело в другом. Что, если между ним и государем была какая-то тайна? Кому мог доверять подозрительный, мнительный Иван Грозный, как не своему по-собачьи преданному сподвижнику? А еще Глебу вдруг вспомнились мемуары наемника, которые цитировала Александра. Судя по этим запискам и по словам Евгения Михайловича, Книга всплывала в Смутное время. Конечно, самого Малюты Скуратова в те годы уже давным-давно не было, но одна из его дочерей была женой царя Бориса Годунова. Не слишком ли тесен мир? Так тесен, что уже трещит по швам.
Не на месте ли тех хором, где жил Григорий Романович, и была царская псарня?
Эх, жаль, у него при себе нет Динкиного хитрого прибора. Надо бы проверить…
Глеб моргнул и словно опомнился.
По набережной шли люди, но Ольги среди них уже не было.
* * *Ольгин телефон не отвечал, и Глеб в конце концов перестал звонить. «Прекрати, – сказал он себе, – Мне не из-за чего просить у нее прощения. Умолять ее – значит в первую очередь унижаться и ставить себя в зависимое положение. Если не звонить ей, она сама опомнится и раскается, а пока нужно прогнать Ольгу из своих мыслей».
Сказать – всегда легче, чем сделать. Поэтому, хотя Глеб и принял твердое решение, ему то и дело вспоминалась легкая улыбка, изящный жест тонкой руки, когда Ольга поправляла упавшие на лицо медно-рыжие волосы… «У меня есть дело», – в который раз напомнил он себе, пытаясь сосредоточиться на поисках Книги.
Минут через сорок, показавшихся Глебу целой вечностью, к набережной прибыли остальные члены команды.
Александра выслушала соображения Глеба по поводу возможного места нахождения Книги и кивнула:
– Может быть, а может и не быть. Но, в любом случае, годная версия. Мне тоже случалось видеть в документах слово «пес» рядом с именем Скуратова.
Динка рвалась приступить к делу и уже с преувеличенно сосредоточенным видом, изображая «специалиста при исполнении», снимала показания на свой крохотный прибор.
Группа побывала на обоих берегах Москвы-реки – и у храма Христа Спасителя, и на месте бывшего дома Малюты Скуратова. Первоначальные исследования были проведены, оставалось дождаться результатов.
Чтобы занять себя и не думать об Ольге, Глеб, едва они вернулись в школу, засел за книги. Несколько раз он ловил на себе пристальный, изучающий взгляд Александры, но девушка тут же отводила глаза.
Уже в сумерках пришла Светлана, помощница и заместитель Евгения Михайловича. Глеб позвонил ей еще днем, почти сразу после расставания с Ольгой. Если кто-то способен помочь ему разобраться в собственных видениях, то только она.
– Добрый вечер. – Светлана улыбнулась ребятам, и все с удовольствием ответили на ее приветствие. Школьного психолога любили все, кроме, разве что, Александры, отчего-то не слишком жаловавшей Светлану. Впрочем, Глеб подозревал, что это, похоже, связано с ревностью. С появлением яркой экстравагантной Светланы Саша казалась бледнее и незаметнее, чем обычно.
Светлана, как всегда, потрепала Динку по волосам – жест, который девочка позволяла только ей, обменялась несколькими словами с Северином, похвалила кофточку Александры, словно и не замечая плохого настроения подопечной, кивнула Глебу: ну что, идем?..