Рука дернулась сама, выворачивая регулятор, сметая частоту, пока мозг полупарализованно корчился от этого звука. От того, что было в нем.
Фарид уставился на приемник, будто тот мог ответить и пояснить. А потом резко встал со стула и отошел от стола. Словно испугался чего-то. Может быть, ему почудилось? Может быть, это какое-то искажение, просто помехи так причудливо передал динамик? Сколько он слышал звук? Секунду, не больше. Трудно оценить сейчас. Почему-то очень трудно. Всего мгновение какое-то он его слышал. Но, отчего-то казалось, он его слышал одновременно бесконечно долго. Мучительно, бесконечно и беспросветно долго. Да что с ним такое?!
Вышел на улицу. Тихо, звездно, безветренно. В голове всплыло какое-то совершенно старорежимное слово – благолепие. Благолепно вокруг. А у него не пойми с чего трясутся пальцы, когда прикуривает. Вдыхает горький дым и запах мазута от пальцев – не отмывается никак. И успокаивается потихоньку. Ему почудилось, померещилось. Это усталость, недосыпание – вот заело его собрать этот чертов приемник, по ночам работал. Или канифолью обдышался. В общем, не слышал он ничего. А что за частота-то была? Вот же псих придурочный, настройки свернул. Надо бы попытаться снова найти. От мысли, что может опять услышать этот звук, его как-то вдруг шарахнул ледяной озноб, никак не связанный с тем, что он стоит в накинутой на плечи легкой куртке при минусовой температуре.
Закурил еще одну. Озноб прошел. Да и было бы из-за чего трястись? Морок, глюк. Оказывается, у кифэйев тоже бывают галлюцинации. Как и вредные привычки. Он вот три года назад как начал курить, так и продолжает.
Вернулся в дом, долго смотрел на радиоприемник. Осторожно покрутил ручку настройки. Тишина, бормотание, кажется, по-китайски, снова тишина. Треск. Ничего. После недолгих раздумий завалился спать. Предварительно нацепив на голову наушники, подключенные к приемнику, и запретив себе думать о том, что будет, если?..
Проснулся Фарид от того, что захлебывается. Захлебывается собственными рвотными массами. Резко перегнулся с кровати – его выворачивает поздним ужином пополам с кровью и желчью. И лишь после того, как желудок полностью освобождается от содержимого, Фарид догадывается сдернуть с головы и отшвырнуть в сторону наушники. В которых неизвестно уже сколько времени – этот звук. В которых... шепчет голос.
Слабость такая, что встать с кровати невозможно. Чтобы свернуть частоту на приемнике. Чтобы грохнуть о стену сам приемник. А потом пойти, выпить воды, чтобы отбить горько-соленый привкус во рту. Покурить, в конце концов! Но на все это нет сил. Может только голову повернуть и посмотреть на смутно угадываемые в полумраке на полу наушники. Ему кажется, будто он даже отсюда, с кровати, слышит...
Это будто придает ему сил. Помогая себе руками, встает, колени дрожат. Но сил хватает обойти наушники и резко крутануть регулятор частоты у стоящего на столе приемника. Это приносит ложное чувство безопасности. Но вот дальше идти не может и обессилено падает обратно на кровать. Лежит так какое-то время, просто лежит в изнеможении, будто тащил тяжесть на себе или бежал долго.
А потом в голове оформляются три мысли, ровно три.
Первая. То, что он слышал – это не помехи. И ему НЕ показалось. Это было.
Вторая. Эти звуки – это был голос. Чей-то голос. И, Фарид вдруг совершенно отчетливо понял, это был НЕ человеческий голос. Причем к людям он в данном случае причислил и кифэйев. Потому что они почти как люди. А это... Такой звук не способно издать человеческое горло – откуда-то он знал это точно. Вот это свистящее, завывающее, щелкающее... Снова накатила тошнота. И, вот и последняя мысль.
Третья. Тошнило его именно от этого. От голоса. Чей бы он ни был и что бы ни говорил. А ведь он говорил. Что-то говорил, это была осмысленная речь разумного существа. Он попытался вспомнить, и накатило острое, почти до потери сознания, головокружение. Отвращение, на дне которого было испугавшее Фарида желание услышать еще раз, понять. Да что с ним такое, в самом-то деле?! Надо поговорить с кем-то. Ночь? Плевать, что ночь! Он попытается достучаться до старшего брата.
Это удалось сделать далеко не с первой попытки.
- Тигр?
- Господи, Фарид! Три часа ночи! Что-то случилось?!
- Да.
- Говори.
Как рассказать брату. Как передать так, чтобы он понял?
- Я новый приемник собрал, помнишь, рассказывал тебе, что хочу собрать?
- Поздравляю тебя. До утра это известие не могло подождать, радиолюбитель хренов?
- Тигр, я такое поймал! Я слышал...
- Что? Последние сводки с Марса? Зеленые человечки вышли на связь?
Его неожиданно снова скучивает приступ рвоты. Слизь, кровь, мучительные спазмы. И в голове бьется голос брата.
- Фарид! Фарид! Что случилось?!
Разогнуться невозможно – такая боль внутри. Даже дышится через боль, и сил нет на ментальный ответ Тагиру. Лишь спустя пару минут, почти оглохнув от криков брата.
- Погоди...
- Где ты там?! Что с тобой?!
- Погоди... Пару минут мне дай.
- Ладно. Жду.
Нет, все-таки надо встать. Через боль, через “не могу”, на ватных ногах, держась за стенку, доковылял до кухни. Зачерпнул ковшом из ведра ледяной воды, пил, давясь, кашляя, обливаясь. Но сразу стало легче. Не намного, но продолжить разговор, по крайней мере, получилось. Как смог, рассказал брату о том, что произошло. Когда попытался описать звуки, снова начало лихорадить, но несколько глотков воды помогли.
Брат молчит долго. И Фарид молчит. Стоит в темной тишине, привалившись к остывающей печке, с пустым ковшом в руке и в промокшей на груди футболке.
- Слушай, Ридли... – так его не называли уже давно, с самого детства. – Я должен тебя спросить. Ты только не обижайся...
- Я не пьян. И мне НЕ показалось!
Снова молчание.
- Нда... Не знаю, что и сказать, брат...
- Мне страшно, Тигр.
Когда-то, в детстве, это было ужасным позором – признаться в собственном страхе. Так их воспитывал отец – что настоящий мужчина не боится. А теперь слова вышли легко, сами собой. Потому что страшно. Реально, бл*дь, страшно!
- Рид, чем тебе помочь?
- Ничем. Мне просто надо было с кем-то поговорить.
- Все будет хорошо.
Фарид понимает, что брат это говорит, только чтобы что-то сказать. И стыдно становится, а еще – мокро и противно липнет футболка к груди. Стягивает, бросает на печку.
- Извини, Тигр. Извини, что разбудил. Со мной уже все в порядке. Пойдем спать.
- Приемник больше не включай!
- Я же не совсем идиот. Не буду. Спокойной ночи, Тигр.
- Спокойной, Ридли.
Как ни странно, он заснул быстро, стоило только лечь. Спал, как в детстве – накрывшись с головой одеялом. В детстве он верил, что так безопаснее. А вот находящийся от него на расстоянии в семьсот километров старший брат долго не мог заснуть.
Наутро все валилось из рук. Состояние было – как с глубокого похмелья. Хотя об этом он знал только в теории, ведь не пил, вот совершенно. На вопрос о самочувствии (видимо, выглядел он совсем скверно) дежурно заглянувшего в мастерскую бригадира лесозаготовителей ответил коротко и сквозь зубы: “Болею”. Но худо было так, что все же согласился принять помощь непутевого Костика. Польщенный оказанным ему высоким доверием Костя оказался не таким уж и бестолковым. Делал ровно то, что говорили, под руку не лез и даже вопросы задавал правильные. Может быть, и научится чему-нибудь, и перестанет гробить технику с завидным постоянством. Именно вопросы Кости позволили Фариду хоть иногда, но отвлекаться от того, что занимало его мысли. О спрятанном в ящик стола радиоприемнике.
Все это слышно по радио, радио, радио...
А в это время...
Глаза смотрели на небо. На самом деле, и глаза были – не глаза, и небо – не то, чтобы совсем небо. Но эта фраза хоть в какой-то мере передает то, как выглядела эта картина с точки зрения человеческого восприятия.
То, что показалось бы человеку глазами, служило существу не только для зрения. Далеко не в первую очередь для зрения. Но сейчас оно именно смотрело. Смотрело вверх. Само понятие “верха” тут было тоже весьма относительно, но, по крайней мере, существо смотрело на то, что было над его глазами. Много выше. Зрение его работало в гораздо более широком диапазоне, нежели человеческое. И оно видело оттенки того, что условно мы определили как “небо” – черно-багрово-лиловые, находящие уже за границами видимого человеческими глазами спектра. Существо смотрело туда, пытаясь увидеть сквозь “небо”, сквозь границу, отделяющие слои материальностей. В попытке увидеть тот мир, куда им невозможно проникнуть. И куда они все-таки проникнут. Потому что они слишком умные, чтобы ограничивать себя рамками своей материальности. Их наука, наконец-то, подошла к порогу, за которым открываются тайны управления пространством и временем. Они вот-вот откроют дверь, прячущую ответы на базовые вопросы мироздания. И тогда... тогда они смогут пронзить свою реальность и выйти. Выйти туда, к существам, которых они никогда не видели, но знали, что они существуют. А еще они их чувствовали.
До. Мунира.
- Мамочка, расскажи, ну пожалуйста...
- Мунира, ты слышала эти истории уже миллион раз.
- Все равно хочу. Ну, еще разок, пожалуйста, ну мамочка-а-а...
- Хорошо, – вздыхает мать. – Но потом – спать!
Темноволосая девочка радостно кивает, устраивая поудобнее голову на подушке. Женщина расправляет складки на одеяле и начинает свой рассказ, негромко, напевно. У нее голос сказительницы, и именно поэтому девочка готова слушать мать каждый вечер. За окном чуть слышно посвистывает ветер, гоняя холодный воздух. Весной еще и не пахнет, хотя уже середина марта. Но только-только отступили лютые сорокаградусные морозы. А здесь, в теплоте дома, сидящая у кровати дочери хрупкая немолодая женщина ведет свой рассказ.
- Кифэйи пришли в этот мир двести лет назад.
- А ты говорила в прошлый раз – сто пятьдесят, – не удерживается от вопроса слушательница.
- Может, и сто пятьдесят, – соглашается рассказчица. – Я точно не знаю.
- И никто-никто не знает?
- Кто-то знает, наверное, – мягко улыбается мать. – Члены Квинтума знают точно. Верховные Хранители знают, наверное – Старшие Мандры и Лейфы.
- И Альфаиры?
- Да, наверное, и Старшие Альфаиры. Так, Мунира, что ты меня все время перебиваешь? Ты будешь меня слушать? Или, может, сама расскажешь?
- Буду слушать! – девочка натягивает одеяло до самого подбородка. – Все, мамочка, молчу. Рассказывай!
- Так-то, – мать поправляет от лица дочери упавшую на лоб прядь темных волос. – Ну, так слушай.
Раньше кифэйи жили в другом мире. И сами были совсем иные, не похожие на тех, какие они сейчас. Не похожие на людей. Никто не знает, как они выглядели в том, своем мире. Как облака пара, струи воды, сгустки пламени. Нет, это все фантазии. Никто из рядовых кифэйев не знает, как они выглядели до того, как пришли в этот мир. Так же, как не знают они – зачем.
Из тех крупиц информации, что передаются из семьи в семью, из поколения в поколение, собрано некое подобие истории кифэйев. Чего в ней больше: правды или вымысла – неизвестно. История ли это, или преимущественно миф, легенда – тоже непонятно. Но иного у них нет.
Кифэйям были даны человеческие тела. А еще каждому кифэйю была дана его Обитель. Место, которое не могло существовать без своего Хранителя. Место, без которого не мог существовать его Хранитель. Обряд установления связи между Хранителем и Обителью вполне подходил под описание церемонии бракосочетания. В богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас...
К сожалению или к счастью, но человеческое тело не способно вместить все те возможности, которые были у кифэйев в их исконном обличии. Большинства способностей они лишились. Нынешние Хранители, в их человеческом воплощении – жалкое подобие их истинного облика. И поэтому кифэйи мало отличаются от обычных людей, по крайней мере, внешне. Да, они кое-что могут, ведь они же Хранители...
Тамара Самвеловна замечает, что уже какое-то время рассказывает сама себе. Младшая дочь спит. Темные ресницы оттеняют щеки, две длинные косы, свободно заплетенные на ночь, мирными змеями дремлют на простыне. Мунира заснула.
Теперь можно пойти проверить тесто. Тесто ведет себя прилично, хорошо подошло. Обмять и убрать в холодильник, а завтра встать пораньше – и должны получиться пышные пироги и шаньги. Мунира с удовольствием поест на завтрак перед школой, а остатки Тамара на работу с собой возьмет. На чай с пирогами к старшей сестре-хозяйке непременно придет и самый большой босс, он же товарищ полковник, он же Федор Петрович, и главный врач больницы УФСИН, ее непосредственная начальница, Светлана Анатольевна, и заместитель начальника колонии по воспитательной работе с осужденными Вячеслав Романович. Может быть, заглянет настоятель Храма Николая Чудотворца отец Василий. Будут пить чай, говорить о делах своих скорбных и не очень. А если придет еще и имам Мусса, то может и вовсе развернуться целый теологический диспут. И православный храм, и мусульманская мечеть совершенно спокойно уживаются на территории колонии, глядя едва ли не окнами друг в друга. Едва ли – потому что аккурат между ними расположился Дом Арчы, последний в этом трио борцов за наставление падших душ на путь истинный.
И своей небольшой компанией они будут пить чай с мягкими, ароматными пирогами и слушать, как отец Василий и имам Мусса рассуждают о национальных обрядах Саха: это та тема, в которой они ничего не понимают оба, но с удовольствием об этом говорят, проявляя трогательное единодушие и интерес. А еще непременно затронут тему осужденного Кима – на этой неделе должно состояться слушание дела о ходатайстве Федора Петровича по поводу досрочного освобождения Кима. И вопрос, который их занимает в первую очередь: доживет ли заключенный Виталий Ким до решения суда. В положительном решении судьи в администрации колонии не сомневаются, но на другой чаше весов – двухсторонний деструктивный туберкулез легких с явлениями легочно-сердечной недостаточности III-й степени. И позволит ли это заболевание дотянуть Киму до досрочного освобождения – вот об этом они тоже будут говорить. Как и о многом другом. О грядущем ремонте, например, который обязательно надо будет сделать в теплый сезон, потом что промерзает третий барак, совсем промерзает. Или о судьбе скульптуре лошади, сделанной этой зимой в цехах колонии. Надо бы подарить ее городу, но как бы так сделать, чтобы и колонии за эту скульптуру что-нибудь перепало? Хотя бы немножко денег на тот же ремонт.
В общем, попьют они чаю и разойдутся по своим делам. Даже за колючей проволокой, в этом мире суровых, циничных и жестоких людей, жизнь идет своим чередом. И в ней есть свои радости и беды, триумфы и поражения. Так же, как и по другую сторону от забора.
А там, по другую сторону колючей проволоки, в селе, в это время идут уроки в школе. И дочка старшей сестры-хозяйки сидит на уроке математики, смотрит в окно. За окном обманчиво яркое солнце. Обманчиво, потому что на улице минус двадцать. По их меркам это уже тепло, хотя ночью еще привычно за тридцать. Они живут в одном из самых холодных мест на планете. Но думает Мунира не об этом. Математика – это ужасно скучно. Подперев щеку ладонью, девочка вспоминает рассказы матери.
Кифэйи прочно связаны со своей Обителью и не могут существовать без нее, даже покидать надолго не могут. Чтобы покинуть Обитель, Хранитель должен создать димфэйя. Димфэй – это энергетический двойник кифэйя, существует он недолго, от нескольких дней до недель. Именно димфэй позволяет Хранителю покидать свою Обитель, в первую очередь для того, чтобы увидеться с родными.
Мунира видела раз, как мама создает димфэйя. Удивительно и совсем не страшно. Сам процесс Мунире мать не дала посмотреть, сказала – рано еще. Но результат, димфэйя она видела. Облачко серебристого пара, слегка похожее на человека. Так в мультиках часто изображают привидения. Может быть, то, что люди считают привидениями, на самом деле – димфэйи? Мунира качает головой своим мыслям. Вряд ли... Димфэйи не могут существовать долго.