– Хозяин замка доверял тебе своих огненных тварей. Рабу?
– Ты мне надоел, – Развияр заставил себя расслабить напряженные мышцы шеи. – Не веришь – зачем расспрашивать? Добивай уже, и будем считать, что ты меня отблагодарил.
У зверуина дрогнули губы. Свирепый, с яростными глазами, он занес меч над лежащим Развияром, опустил, полоснул по веревке на запястьях – и исчез, только камни дрогнули под широкими лапами. Через минуту Развияр увидел его силуэт на фоне заката – зверуин в полном одиночестве уходил на запад, вглубь горной страны.
Развияр посмотрел на свои руки. Запястья не успели опухнуть, остался только след от веревок и царапина от торопливого клинка. Неглубокая царапина; Развияр задумчиво слизнул каплю крови. Жизнь упоительна. Раб ты или господин – жизнь прекрасна. Все будет хорошо, до Империи – несколько шагов, Развияр молодой и сильный, он выживет…
В этот момент зверуин снова выскочил на гребень холма, фигура его четко вырисовывалась на фоне закатного неба. Получеловек бежал так быстро, как только мог. Это было удивительное по красоте зрелище – гибкое четвероногое тело, стелящееся в длинных прыжках, будто летящее над землей. Человеческий торс, чуть откинутый назад, похожий на носовую фигуру корабля. В руке поблескивал клинок – Развияров длинный меч…
Через мгновение на тот же холм вырвался отряд зверуинов – четыре всадника на полулюдях. Они тоже неслись во весь опор, плавно и грациозно, и мощно. Всадник, скачущий впереди, поднял лук. Зверуин с мечом исчез из поля зрения, опустился за гребень, всадники выстрелили – трое вместе, четвертый чуть погодя. И, не сбавляя хода, проскакали в погоню – за гребень…
Развияр спрятался среди камней. Ноги его все еще были связаны, в укрытии он мочалил веревку острыми краями расколотых камней и в конце концов освободился. Сидел в норе, как шлепун, такой же безоружный, и ждал, прислушиваясь к шуму потока.
И он дождался. Отряд зверуинов проехал обратно по гребню скалы – в сумерках нелегко было сосчитать далекие силуэты, но Развияр был уверен, что их по-прежнему восемь: на каждом получеловеке-рабе восседал его брат, всадник.
* * *Пока еще светился западный край неба, Развияр шел быстро. Потом пришлось сбавить скорость: склон, по которому он карабкался, грозил оползнями, а у Развияра не было четырех широких лап, чтобы небрежно перескакивать с камня на камень. Когда он вышел на гребень холма, была уже ночь, звездная и прохладная.
Зверуины не оставили следа на каменистой тропе. Облизывая губы, Развияр пошел по гребню, повторяя закатный путь своего знакомца. Он шел и ругал себя: продолжая идти вдоль русла, он достиг бы границе Империи уже завтра утром. Что заставляет его рисковать, бродить по землям, где рыщут зверуины? Что он надеется найти?
Он был почти уверен, что его четвероногий знакомец мертв. Почему его убили соплеменники, за что – труп не расскажет. И тем не менее Развияр шел, спускаясь теперь с гребня, и при свете звезд увидел кровавую дорожку на камнях.
Здесь получеловека ранили. Не очень тяжело, судя по тому, как далеко он успел после этого пробежать; а здесь его кажется, настигли.
Развияр остановился.
Над горами царило безветрие. Ниже, у воды, басовито пели и охали шлепуны. Шелестели колючие ветки кустарника. Открывались ночные цветы, красные, будто горящие изнутри, и к ним прилетали бабочки-кровники – грузные, черные, с фиолетовым узором на крыльях.
На дороге, круто уходившей вниз, валялись лохмотья окровавленной полотняной рубахи. И больше не было ничего.
– Эй, – позвал Развияр и испугался звука собственного голоса.
Тишина. Басовитое гудение; кровников было очень много. Они слетались, кажется, со всех гор – к густым зарослям кустарника ниже по склону, под дорогой.
– Съели они его, что ли? – шепотом спросил себя Развияр. – Или он ушел?
Пошевелились кусты. До Развияра долетел еле слышный звук – не то сдавленное дыхание, не то сдерживаемый стон.
Он спустился ниже. Небо, матовое от звезд, светилось ровно и тускло.
– Эй? – снова позвал Развияр.
Тяжелое дыхание.
Осторожно ступая, Развияр сошел вниз еще на несколько шагов. Кустарник, сухой и колючий, был усыпан цветами, а в самой глубине его, привязанный за руки, был растянут зверуин. Человеческая кожа блестела от крови, топорщилась заскорузлая шерсть, а на груди и лице – Развияра передернуло от ужаса и отвращения – роились, ползали, подрагивая крыльями, жадные кровники.
– Эй! – закричал Развияр в полный голос.
Туча бабочек взлетела – впрочем, невысоко. На Развияра глянули круглые, мутные, сумасшедшие глаза; зверуин был жив.
«…Если умирает всадник в бою, или на охоте, вслед за ним должен умереть его брат… Предательством и страшным преступлением нагоры считают отказ четвероногого раба от добровольной смерти. Дух его брата не имеет покоя в загробной стране трав, он остается пешим и униженным, и, чтобы помочь ему снова стать всадником, строптивого раба казнят особым образом: так или иначе выливая из него кровь, медленно, по капле…»
Развияр провел руками по поясу, где должны были висеть клинки. Ничего не нашел. Завертелся, высматривая камни на земле. При мутном свете звезд с трудом нашел осколок с острым зазубренным краем. Сунулся в кусты; бабочки-кровники презирали, оказывается, красные цветы, если рядом была хоть капля свежей крови. Все царапины Развияра, старые и новые, порез на шее, ранки от впившихся шипов – все разом закровоточило, и бабочки, развернув хоботки, собрались на пиршество.
Они щекотали и пощипывали кожу, иногда кусали довольно болезненно. Развияр, не обращая внимания на кровников, перерезал – точнее, перетирал – веревки, растягивающие в стороны руки зверуина, удерживающие его на колючих ветках, как птицу на сковородке. Потом перерезал путы на лапах, скрученных попарно: правая передняя с левой задней и наоборот. Бабочки тучей поднялись над кустарником, когда тело зверуина грузно осело на землю. Он еще шел, когда Развияр тащил его из кустарника, но через десять шагов упал и больше не смог подняться.
При звездном свете смуглое лицо получеловека казалось серым, а губы – почти черными. Он был обескровлен, и кровь из раны на плече продолжала струиться.
Развияр отыскал и поднял остатки полотняной рубахи. Порвал на бинты, затянул рану.
– Вставай. Легкая дорога – вниз. Идем.
– Я хочу пить, – еле слышно попросил зверуин.
– Внизу вода. А у меня нет с собой.
Зверуин покачал головой. Бабочки все еще кружились над ним, Развияр отгонял их рукой.
– Я не дойду.
– Тогда подыхай, – сказал Развияр, обозлившись. – Прощай, я пошел.
Он бросил зверуина и прошел несколько шагов по склону вниз. Когда вернулся – тот пытался подняться, упираясь лапами в камень, выпустив когти. Лапы видимо дрожали.
Развияр молча подставил плечо. Зверуин был тяжелый, как два человека вместе. Полпути он держался, перебирал лапами, то и дело оступаясь. Затем потерял сознание, и Развияр напрасно кричал на него и ругался – получеловек не слышал. Сквозь приоткрытый рот блестели зубы, закатились глаза, по звериному телу, покрытому шерстью, пробегали судороги.
Развияр подлез под его передние лапы, встал на четвереньки и взвалил тяжеленное тело себе на плечи. Был день, когда он ездил на зверуине верхом – теперь тащил на себе. Голова зверуина беспомощно свесилась, задние лапы тянулись по земле, по склону, грозящему оползнями. Скатывались мелкие камушки и камни покрупнее, но уже слышался, все громче, шум воды. От зверуина пахло кровью; черные бабочки долго кружили над ним, потом отстали.
Развияр вышел на ровное место и понял, что силы его исчерпаны. Он оставил зверуина, сходил к потоку и набрал воды в половинки яичной скорлупы (со дня, когда он жарил яйца шлепуна, сохранились эти две «чашки», тонкие и прочные). Вернулся с водой, поднял зверуина за плечи, поднес скорлупу к губам. Вода поначалу пролилась, но потом получеловек начал пить, захлебываясь, и пришел в себя.
– В двух шагах, – сказал ему Развияр. – Водичка.
Зверуин пополз на животе, скрежеща когтями по камням. Он полз, неловко загребая лапами, помогая себе руками. Это было жуткое зрелище. Развияр сглотнул.
Зверуин добрался до воды и упал в нее лицом. Долго пил, вода стекала по его желто-серому лицу, рыжеватые волосы потемнели и прилипли к щекам. Повязка на плече намокла.
Над восточными горами поднималось солнце.
* * *«Лекарством, останавливающим кровь, служит желтый трилистник – растение не особенно редкое, но и не так уж часто встречающееся в горах, на солнечных склонах, где почти не бывает тени. Листья трилистников похожи на птичьи лапы с когтями на скрюченных пальцах. Цветы, как следует из названия, желтые, мелкие, растут метелочками. Нагоры врачуют раны отваром из этих цветов, и преуспевают в лекарстве: мало кто из двуногих и четвероногих умирает от ран, чаще – в бою…»
* * *Вечером Развияр потушил костер. Сухие ветки кустарника почти не дымили, и днем можно было рискнуть, но свет ночью в горах будет виден далеко. А Развияр не хотел, чтобы на этот огонек заглянули всадники.
Зверуин лежал на замшелом полу маленькой, с широким входом пещеры. Повязка, пропитанная отваром, стягивала его плечо. Он проспал весь день и только на закате открыл глаза.
– Будешь рыбу? – спросил его Развияр. – Печеную?
Зверуин опустил веки, будто кивнул. Приподнялся на локте, привалился плечом к стене, стал есть, сперва через силу, потом все более жадно. Развияр вышел из пещеры и уселся на камень на вершине горы.
Прошло чуть больше суток с того момента, как зверуин его отпустил. Чуть меньше суток назад Развияр нашел своего врага в кустарнике, облепленного кровниками. Имперская граница не приблизилась ни на шаг, а Развияр почему-то был уверен, что зверуины вернутся – забрать мертвое тело. А что они сделают, когда найдут перерезанные веревки? Пойдут по следу; след четкий, он ведет к потоку, и отыскать на берегу пещеру – дело нескольких минут…
Он спустился к воде и наполнил яичную скорлупу. Принес в пещеру. Зверуин выпил все до капли и поблагодарил кивком.
– Вот что, – сказал Развияр. – Надо уходить.
Зверуин сидел, сложив лапы, прислонившись плечом к скале. Все его лицо было в засохших царапинах, и все плечи в ранках и порезах от колючих кустов. Свалявшаяся шерсть стояла дыбом.
– Можешь идти? Тогда идем. Если нет, я оставлю тебе воды. Может быть, не найдут.
Зверуин молчал.
– Они будут искать, – сказал Развияр. – Наверное, у тебя убили брата, а ты не захотел разделить с ним могилу. Наверное, они очень злы на тебя…
Зверуин поднял голову. Сосульки волос падали на лоб, почти закрывая глаза.
– Это ты… убил моего брата, – сказал он очень тихо. – Твоя огненная… тварь. Тогда. А меня отпустил.
– Но ведь… это было давно, – беспомощно сказал Развияр и опустился на камень.
– Да. Больше года. Я ушел… стал жить в клане Зимы, у них… они меня приняли. Женщины не рожали детей… В клане было мало молодых… А во время штурма меня увидели… что брат мой ходит пешком на посмертной равнине… а они ведь думали, что я давно умер вместе с ним. Они прокляли меня… Клан Зимы отрекся от меня. А они выследили.
Совсем стемнело. Свет звезд едва просачивался в пещеру.
– Надо идти, – сказал Развияр.
Зверуин тяжело задышал. Рывком поднялся. Встал на лапы. Зашатался.
– Идем, – прошептал еле слышно.
* * *Дорога теперь ощутимо шла под уклон, но путники брели очень медленно. Непростительно медленно; Развияр, зажмурившись, видел карту, видел крошечную точку – себя, и черточку – зверуина. Они почти не двигались. Влипли.
– Слушай. Мы далеко ушли от того места. Давай спрячем тебя где-то, и ты отдохнешь еще день. Тебя не найдут. Я оставлю воды.
Зверуин так обессилел, что не стал возражать. Рана его кровоточила. Когда Развияр нашел лужайку, прикрытую с трех сторон двумя камнями и кустарником, он лег на траву и сразу же задремал.
Развияр принес воды и поставил рядом. Зверуин спал, лежа на боку. Шкура его подсохла, и среди свежих царапин белел старый шрам. Развияр и раньше замечал его; на другом боку был такой же. Всадники носили на сапогах шпоры.
Он вышел на берег и быстрым шагом пустился вдоль потока. Приближался рассвет, и приближалась граница. Вдоль берега не то пели, не то охали шлепуны.
Больше года у зверуинов не родятся дети. На что рассчитывали нагоры, когда вели мага разрушать замок? Что с гибелью властелина действие проклятья прекратится? Но ведь проклятье наложил Утро-Без-Промаха, и труп его унесло водой вместе с бирюзовым кольцом на пальце…
Что за ненависть надо было питать к соплеменникам, чтобы мстить им так чудовищно? Племя, лишенное детей, умирало бы долго, старело, сходило с ума… Так оно и будет, если проклятие осталось в силе.
Развияр вспомнил ливень, обрушившийся с черного неба, и мага, воздевшего вверх ладони. «Они приползут на коленях», – говорил властелин и ошибался. Где теперь девушка, которую Развияр звал Крыламой? Что стало с сотником Браном, с интендантом Шлопом? С Кривулей и другими стражниками, со всеми обитателями замка? И что они говорят о Развияре?
Он шел, спотыкаясь, и всюду ему мерещились бабочки-кровники. Зверуин, у которого он убил брата, все равно был обречен – еще тогда. Он прожил дольше отпущенного срока. Что с того, что он младше Развияра; на этой земле такие законы. На этой проклятой земле.
Погасли звезды, и небо на востоке сделалось серым. Развияр шел все медленнее; Утро-Без-Промаха был жестокий человек, вернее, жестокий получеловек. Но разве он был хоть на волосок злее, чем племя зверуинов со своими обычаями?
Если бы тогда, давным-давно, Развияр исполнил приказ властелина и велел огневухе убить пленника, а тело сбросил в бурлящую воду… что было бы? Наверное, вспоминал бы ночами, как летит в поток изувеченное тело… А теперь будет вспоминать этих проклятых кровников, пьющих красную влагу из открытых ран.
Или не будет? Разве мало он видел на своем веку, чтобы просыпаться ночами из-за одного-единственного зверуина?
Из-за горизонта взмыли три точки – слишком большие для птиц, слишком быстрые для звезд. Он упал на землю и забрался в щель между камнями; три верховые крыламы прошли на большой высоте. К счастью, они не высматривали ничего и не искали. Они шли в глубину страны зверуинов – вероятно, затем, чтобы узнать о судьбе имперского мага.
* * *Получеловек лежал, опираясь на левую руку, занеся в правой камень для удара. Развияр скользнул в сторону, спрятался за кустом.
– А, – сказал зверуин.
Выронил камень. Тяжело дыша, оперся на ладони. Трава на лужайке привяла, смятая тяжелым телом. Скорлупа из-под воды была пуста.
Развияр, помедлив, вышел на открытое место.
– Я думал, это они, – сказал зверуин шепотом. – Думал, ты не вернешься.
Он выглядел чуть лучше, чем вчера – по крайней мере, порезы и царапины затянулись, повязка прилипла к ране, и свежей крови на ней не было видно.
– Видел? – Развияр показал пальцем в небо.
– Видел, – зверуин облизнул пересохшие губы. – Я могу идти. Пойдем.
– Среди бела дня?
Зверуин замотал лохматой головой, сцепил ладони, весь подобрался от желания убедить:
– Надо идти. Я чувствую, они совсем близко. Они не станут ждать вечера… Почему ты вернулся?
Развияр уселся на камне, подальше от зверуина. Теперь, когда тот немного отлежался, в нем чувствовалась оживающая мощь. Такой протянет лапу, играючи – и собирай потом кости.
Почему вернулся… Да сдуру, если честно. Напуганный всадниками на крыламах, он долго прятался в щели между камнями, напряженно смотрел на восток и на запад, раздумывал. Дальше, в нижнем течении реки, берега лежат гладкие, как яичная скорлупа, и только кое-где из каменистой земли пробиваются редкие кустики. Человек, нарисовавший карту, отлично умел передавать характер местности; Развияр научился различать на карте горы, холмы, заросли, каменистые плато, и все это было на прежних местах, никуда не делось за прошедшие годы.