Annotation
Крестовый поход, организованный европейскими государями в ответ на падение Эдесского княжества, не задался с самого начала. Византийский император Мануил оказался человеком не робкого десятка, с порога указав незадачливым крестоносцам, что восток дело тонкое и воинственных хамов долго терпеть не будет. Увы, урок, преподанный византийцами, не пошёл вождям нового похода на пользу, и за самоуверенность своих венценосных вождей сполна заплатили рыцари и ополченцы.
Сергей Шведов
Часть 1 Крестом и мечом.
Глава 1 Шевалье.
Глава 2 Осада Добина.
Глава 3 Пляска святого Вита.
Глава 4 Господин Великий Новгород.
Глава 5 Княжеская охота.
Глава 6 Князь Киевский.
Глава 7 Протоспафарий Константин.
Глава 8 Царь скифов.
Глава 9 Прекрасная Элеонора.
Глава 10 Разгром.
Часть 2 Крушение надежд.
Глава 1 Соблазн.
Глава 2 Восточные ночи.
Глава 3 Покушение.
Глава 4 Гнев короля.
Глава 5 Иерусалим.
Глава 6 Осада Дамаска.
Глава 7 Фальшивое золото.
Глава 8 Чужая жена.
Глава 9 Поражение.
Глава 10 Месть.
Сергей Шведов
Пилигримы
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Часть 1 Крестом и мечом.
Глава 1 Шевалье.
Князь Никлот пребывал в беспокойном расположении духа вот уже несколько дней. Вести с Рейна шли одна тревожнее другой, но четкой картины происходящего у вождя ободритов пока не сложилось. Кажется, дело шло к новому крестовому походу. Никлота не волновала судьба сарацин в далекой Сирии, но не могло не тревожить положение на торгу Микельбора, который угрожающе пустел. Почему алеманские гости вдруг поворотили свои торговые ладьи в иные пределы, не знал никто. Обид в Микельборе им не чинили и уж тем более не гнали с насиженных мест. Даже купцы из Любека, считавшиеся в столице ободритского княжества почти своими, перестали появляться на мощеных улочках вдоль и поперек исхоженного города. Все это было, конечно, неспроста. Кто-то явно предупредил торговцев о грядущих несчастьях в землях ободритов.
Князь недовольно постучал пяткой по половице, неожиданно просевшей под его грузным телом. Половицу следовало поменять, а приказного Осмысла взгреть, чтобы впредь внимательнее следил за обустройством палат. Никлот был далеко немолод годами и уже готовился переступить шестидесятилетний рубеж, но до сих пор не избавился от горячности, свойственной ему с молодости. Казалось бы, ну что за беда эта подгнившая половица, а Никлот разгневался так, словно на него рухнула потолочная балка. Воевода Родияр, стоявших у открытого окна обширного зала, осуждающе покачал головой. Негоже князю так себя ронять да еще в присутствии мечника, впершегося в княжьи покои невесть по какой надобности.
– Ну?! – резко повернулся Никлот.
– Чужак во дворе трется, – пояснил смущенно мечник. – Просит твоего внимания, князь.
– Кто такой?
– А бес его знает, – почесал затылок Бориц. – Волосом светел, ликом черен. Мы меж собой подумали – не из Навьего ли мира его к нам занесло? Одет как алеман, но человеческую речь разумеет. Словом, не поймешь кто.
– Вооружен? – холодно спросил Родияр.
– Два коня при нем, копье, меч у пояса, щит к седлу приторочен – рыцарь одним словом.
– Зови, – коротко бросил князь, присаживаясь в кресло – не стоять же столбом перед чужаком. И без того много чести, что в дом зван.
Никлот с воеводой ждали чудища, но в дверь вошел среднего роста человек со светлыми волосами и сильно загорелым лицом. Пожалуй, только этот загар и выдавал в нем пришлого, ибо под скупым северным солнцем такого не обретешь. Вот и пойми этих мечников – с чего это им в голову пришло, обзывать дивом самого что ни на есть обычного алемана.
– Я франк, с твоего позволения, – поправил хозяина гость. Держался он с достоинством, но без высокомерия, столь свойственного заезжим рыцарям. – Филипп де Лузарш. Шевалье из Сирии.
Никлот с Родияром переглянулись – занесло, однако, чужака. Вот откуда этот темных загар, так смутивший княжьих мечников. В той Сирии, по слухам, солнце вообще не заходит. Палит и палит с вечера да утра и с утра до вечера. Немудрено, что даже белокожие франки на том солнце обугливаются до черноты. Одет был гость по-дорожному – в кожаный гамбезон без рукавов и алую рубаху из шелка. Вот только вместо привычных для франков и алеманов шерстяных чулков-шоссов, плотно облегающих ноги, на нем были штаны синего цвета. И обут он был не в черви, едва прикрывающие щиколотки, а в мягкие сапоги, подвязанные выше колен ремешками. В таких ходят обычно купцы из далекой Византии.
– Садись, шевалье, – кивнул Никлот на стоящую у стены лавку. – В ногах правды нет.
Сам князь поднялся с кресла и прошелся по залу – почванился перед гостем и будет. А разговаривать с заезжим франком лучше всего стоя, по возможности глядя ему прямо в глаза. К слову – на удивление голубые.
– Письмо у меня к тебе, князь, от благородного Ратмира.
– А кто он такой, чтобы слать мне письма?
– Ведун из Арконы, – спокойно отозвался гость. – Вот его перстень, а вот послание.
Перстень был действительно арконской и явно не простой. Если по вязи судить, то дан он ведуну высокого ранга посвящения. Что, впрочем, ни о чем еще не говорит.
– Перстень можно с трупа снять, – негромко произнес Родияр.
– Вот именно, – кивнул Никлот, разворачивая письмо, написанное даже не на пергаменте, а на бумаге, которая в Европе стоила немалых денег. Но, похоже, в далекой Сирии не привыкли стеснять себя в средствах. Впрочем, руги как раз и славились в окрестных землях умением пускать пыль в глаза. Никлоту очень бы хотелось знать, каким ветром занесло арконсокого ведуна в далекую землю, которую христиане именовали Святой. Князь умел читать тайные знаки, а потому очень скоро пришел к выводу, что написаны они надежной рукой.
– Одного я только не понял, благородный Филипп, почему ведун называет тебя русом, а ты себя франком? – нахмурился Никлот.
– Прадед мой был выходцем из Киева, оттого и прозвище такое у моего рода – Русы.
– А в Сирии ты как попал? – полюбопытствовал Родияр.
– Я там родился, – усмехнулся Филипп. – Мой отец и Ратмир вместе штурмовали Иерусалим.
– А зачем арконскому ведуну понадобился чужой город?
– Ему не город был нужен, а око Соломона. Но это тайна не моя.
– Понимаю, – задумчиво протянул Никлот. – Так зачем ты к нам пожаловал, шевалье де Руси?
– Зови меня Лузаршем, князь, дабы не вводить людей в заблуждение, – попросил Филипп. – А приехал я в Микельбор, чтобы предупредить тебя о грядущем вторжении. Вопрос о крестовом походе на славян был решен в марте на Франкфуртском сейме. Бернар Клевросский призвал раз и навсегда очистить побережье Балтийского моря от язычников. Его горячо поддержали Генрих Лев, внук покойного императора Лотаря, и маркграф Альбрехт Медведь.
– Ты что, присутствовал на этом сейме?
– Я представлял на нем графство Антиохийское, – пожал плечами шевалье. – Месяц назад попа Евгений в специальной булле подтвердил решение, принятое во Франкфурте и благословил воинов христовых на борьбу с язычниками.
– Выходит поход в Сирию отменяется? – спросил Никлот.
– Нет, – покачал головой Филипп. – Он состоится. Людовик Французский и Конрад Германский уже заявили о своем желании принять крест и отомстить сарацинам за христиан, убитых в Эдессе. Алеманы полагают, что у них хватит сил и на турок, и на славян. Во всяком случае, так утверждал епископ Дитмар Гевельбергский. Именно он назначен папским легатом при армии крестоносцев, идущих в ваши земли. Епископ Дитмар рассчитывает на помощь датчан. Их князья Свен и Канут уже выразили готовность присоединиться к делу угодному Богу. Наступать решено двумя колоннами. Одна, во главе с Генрихом Львом, Конрадом Бургундским и архиепископом Адальбертом Бременским, двинется с Нижней Лабы в ваше княжество, другая – из Магдебурга в земли лютичей. Ее поведут пфальцграфы Герман Рейнский, Фридрих Саксонский и маркграфы Альбрехт Медведь и Конрад Мейсенский. Надо полагать, все эти люди вам хорошо известны. Что касается меня, то я успел познакомиться только епископом Дитмаром и благородным Генрихом, на редкость наглым мальчишкой, которого льстецы совершенно напрасно называют Львом.
Князь Никлот и воевода Родияр переглянулись – вести были важные вот только гость не вызывал доверия.
– У тебя все? – спросил князь.
– Могу только добавить, что сейчас епископ Гевельбергский находится в Любеке. Готовит там базы с продовольствием и снаряжением, ибо на совете вождей было решено, что армию крестоносцев лучше снабжать морем.
Никлот подошел к двери и севшим от переживания голосом позвал мечника. Бориц явился незамедлительно и уставился вопросительно на князя. Умом мечник не блистал, но в его преданности не приходилось сомневаться.
– Проводи шевалье и проследи, чтобы он ни в чем не знал недостатка.
Все сказал гость или скрыл что-то от хозяев, но ситуация в любом случае складывалась скверная. Предчувствие в очередной не обмануло князя – ждал беды, и она пришла. Однако воевода Родияр с выводами не торопился. По его мнению, шевалье могли подослать враги ободритов, чтобы окончательно рассорить их с алеманами.
– Не верю я, что ютландцы Канута и шоненцы Свена могут вот так просто взять и примириться между собой. Пусть даже по слову папы Евгения.
– Зато их может примирить жажда добычи, – тяжко вздохнул Никлот. – В любом случае нам следует послать людей к лютичам и ругам. В одиночку нам с такой силой не справиться.
– Так ведь князь Ратибор христианин? – запротестовал Родияр. – В столице лютичей Щетине уже давно находится епископ.
– Какое дело Альбрехту Медведю до нашей веры, – криво усмехнулся Никлот. – Боюсь, что лютичей не спасет даже пришлый бог, если алеманы навалятся на них скопом. Они идут за землею и золотом.
– И что ты собираешься делать? – нахмурился Родияр.
– Алеманам нашу землю не пахать и наших медов не пить, – твердо произнес Никлот. – Передай боярам и старейшинам, чтобы готовились к войне. Все, что можно спрятать, пусть прячут, а остальное следует сжечь. Людей пусть уводят в болота. Летом алеманы туда не сунуться, а до зимы мы их постараемся избыть. Ты Родияр займешься Добином. Подновишь стены крепости, запасешь продовольствие на случай долгой осады. Микельбор нам в любом случае не удержать, а вот Добин совсем другое дело. Эта крепость на болотах спасала наших дедов, выручит и нас.
Филипп жил у гостеприимных ободритов уже вторую неделю, но никаких приготовлений к войне так и не увидел. Относились к нему терпимо. В перемещениях по городу не препятствовали. Но по всему было видно, что пришлому человеку они не поверили. Филипп несколько раз побывал на торгу, осмотрел городской вал и стены. Микельбор мало чем отличался от городов, виденных шевалье на Рейне и в Северной Европе. По преимуществу столица ободритов была застроена деревянными домами, но встречались и каменные палаты. Городская цитадель, расположенная на невысоком холме, хоть и была обнесена стеною, но особого уважения не внушала. Князю Никлоту следовало бы подновить свое собственное убежище и всерьез заняться городскими укреплениями. В частности приворотной башней, расположенной как раз напротив Торговой площади. Конечно, Филипп мог попытаться покинуть Микельбор, но в этом случае его наверняка сочли бы лазутчиком и приняли бы соответствующие меры. Поэтому Лузарш терпеливо ждал, когда на ободритскую землю обрушится беда, и здешние правители, наконец, поймут, как опасно предаваться лени в нынешние неспокойные времена.
Знакомых в Микельборе у Филиппа не было, местные жители сторонились чужака, а потому он не на шутку удивился, когда его окликнули по имени. Базиля Лузарш узнал далеко не сразу, хотя нельзя сказать, что сын Венцелина фон Рюстова сильно изменился за пятнадцать лет, миновавших со дня их последней встречи. Скорее всего, в заблуждение его ввела одежда Базиля и его окружение, состоящих из дюжих молодцов в кольчугах и панцирях.
– Вот уж не чаял встретить здесь именно тебя, – обнял за плечи старого друга Базиль. – Хотя мог бы догадаться, увидев перстень Бернара де Сен-Валье.
– В здешних краях его следует называть Ратмиром, – подсказал фон Рюстову Лузарш. – Дабы не вводить в смущение хозяев.
– Так и я прибыл не из Ростова, а из Новгорода, – усмехнулся Базиль. – Здесь меня знают как Вузлева Гаста. А Глеба ты, выходит, не признал?
На счет этого красивого рослого молодца с зелеными как весенняя трава глазами мог бы ошибиться любой его прежний знакомый. Глеб Гаст покинул Святую Землю, когда ему не было еще и четырнадцати лет, а сейчас перед Филиппом стоял взрослый человек, непохожий, к слову ни на отца, ни на мать. Для того чтобы обнять его Филиппу пришлось встать на цыпочки, ибо Глеб перерос не только Базиля, но и своего Старшего брата Драгана де Раш-Гийома, с которым Лузарш расстался всего-то полгода назад.
– Значит, Драган жив?! – обрадовался Базиль. – А мы уже лет шесть не имели от него вестей.
– Как здоровье благородных Венцелина и Марьицы? – спохватился Филипп.
– Похоронили обоих два года назад, – вздохнул Базиль. – Сначала отца, потом мать. Да не закроется для них дорога на небеса, ибо земной путь они прошли прямо и с достоинством.
Филипп хоть и не сразу, но перекрестился. Из уважения к благородной Марьице, которая слыла ревностной христианкой. Никто не обратил на это внимания, кроме Глеба Гаста, который последовал примеру старшего товарища. Из чего Филипп заключил, что младший Гаст верит в Христа, в отличие от своего брата язычника. Сколько Лузарш помнил, Базиль не посещал храмы в Святой Земле, а на все увещевания матери только отмахивался. Впрочем, дурную славу в Константинополе этот человек заслужил не столько вызывающим поведением в вопросах веры, сколько разбойничьими налетами на византийские города. В Иерусалиме Комниных не любили, а потому на все претензии басилевса отвечали пожатием плеч. Оба иерусалимских короля слишком уважали доблестного Венцелина фон Рюстова, чтобы чинить спрос с его беспутного сына. Филиппа так и подмывало спросить, избавился ли его друг от прежних привычек, но он решил отложить обсуждение столь щекотливой темы до лучших времен.
В палатах князя Никлота гостей ждали. Княжеский Детинец хоть и не без труда вместил семь сотен облаченных в доспехи гостей. Для бояр и воевод стол накрыли в той самой палате, где Никлот принимал в Филиппа в день его приезда в город. Приезжие мечники, вперемешку с дружинниками ободритского князя, пировали во дворе, благо солнечная погода как нельзя более способствовала веселому застолью. К микельборским боярам Лузарш уже присмотрелся, а пришлых ругов ему представил Базиль Гаст.
– Те, что помоложе и с бритыми подбородками, воеводы Воист и Боримир. Белобородый старец – волхв Гомол, один из ближников кудесника Богумила.
Филиппу пришло на ум, что он, пожалуй, поторопился обвинять князя Никлота и ободритских старейшин в праздности. Времени они, похоже, не теряли и сумели собрать под свое крыло изрядную силу. Лузарш уже сумел оценить опытным глазом снаряжение пришлых людей и их воинские ухватки.
– Руги – первые мореходы в здешних краях, – подсказал ему негромко Глеб Гаст. – А остров Рюге или Руян весьма надежное убежище. Хлеб они почти не сеют, скота разводят мало.
– А чем живут? – удивился Филипп.
– Торговлей и разбоем, – усмехнулся Глеб. – Или, как они говорят, – милостью Перуна. Меч руги всегда почитали выше плуга.
Лузарш подобному образу жизни ругов не удивился. В сущности, франки занимались тем же самым в Святой Земле. Хлеб не сеяли, скот не разводили, а добывали пропитание и кров с помощью оружия, уповая при этом, правда, на Христа, а не на Перуна. И если среди воинов христовых находился человек не чуждый ремеслам, то ничего кроме презрения от власть имущих он не получал.
– У каждого племени свои обычаи, – примирительно заметил Базиль. – А тебе, Глеб, следовало бы запомнить одну из самых главных заповедей твоей веры – не судите да не судимы будете.
Младший брат недовольно фыркнул на отповедь старшего, а Филипп засмеялся. Базиль Гаст даже в молодые годы слыл образованным человеком. Священное писание он читал и по-латыни и по-гречески, неизбежно ставя в тупик отцов церкви, вздумавших тягаться с ним в богословии. А потому будучи до мозга костей язычником, он умудрялся сохранять хорошие отношения с ближниками патриарха Иерусалимского Эда Шатрского, которые выхлопотали и ему, и Франческе отпущение грехов за прелюбодеяние.