– Неужели вода в реках замерзает?
Глеб засмеялся:
– По льду мы ездим как по мощеным улицам в полном снаряжении, на покрытых панцирями конях.
Филипп не поверил, но поправлять Гаста не стал. Ну, хочется пошутить человеку, так пусть себе. Глеб, как успел заметить Лузарш, был куда разговорчивее своего брата, но говорил обычно по делу, не растекаясь словами по древу.
– А сколько детей у благородного Базиля?
– Четверо, – охотно откликнулся Глеб, опускаясь на лавку. – Старшему двенадцать исполнилось, младшенькой – два года.
– А ты почему не женат?
– Наверное, по той же причине, что и ты, – улыбнулся Гаст. – Жизнь уж больно беспокойная у меня.
– А старший брат твой, выходит, домосед? – хмыкнул Филипп. – Кстати, о Борисе тебя забыл спросить – вы ведь с ним, кажется, погодки?
– Живой, что ему сделается, – махнул рукой Глеб. – Две жены у него, а детей семеро.
– Как две? – ахнул Филипп. – Зачем ему столько?
– Одну рядом взял, а другую у булгар увел. У вятичей это принято – плох тот витязь, что жены не украл. А мой брат среди тех витязей не последний. Замок его у истоков Волги стоит. Князь Юрий его разбойником величает, однако в дом зовет.
– Весело вы тут живете, – покачал головой Филипп.
– Можно подумать, что у вас в Сирии бароны живут миром да ладом.
– А ты не думай, Глеб, приезжай и посмотри.
– Уговорил, – кивнул Гаст. – Я обещал матери еще раз Гробу Господню поклониться и прочитать молитву о спасении ее души. Так уж получилось, что среди ее сыновей один я христианин.
– А Драган? – напомнил Филипп.
– Драган не слышал ее последнего слова, – нахмурился Глеб. – И у ее смертного ложа не стоял.
– Извини, – спохватился Лузарш. – Заговорился.
Стол накрыли в сенях. Куда и откуда ведет эта просторная галерея, Филипп, плохо ориентировавшийся в чужом доме, так и не понял. Окна здесь были невелики, но света хватало. Между окон висело оружие вперемешку с рогами убитых животных, поразившие шевалье своей величиной.
– Лосиные, – пояснил Базиль, заметивший удивление гостя. – Одного красавца я в Заволочье взял, у Северной Двины, а другого здесь в Новгородчине, у Ильменского озера.
Одет был Гаст по-простому – в шелковую рубаху, подпоясанную витым шнуром. Мечники, а их за столом сидело не более десяти, тоже не блистали нарядами. Судя по всему, это был не пир, а простой ужин, приготовленный для уставших после долгой дороги людей. Филипп облачился в лазоревую котту, которая покроем не слишком отличалась от славянских рубах. Ели в основном птицу и свинину. Последняя в Византии пользовалась большим спросом, а вот в Сирии обходились без нее. Стояли на столе и еще, какие-то блюда, к которым шевалье с интересом присматривался, но взять в рот не решался.
– Грибы это, – засмеялся Глеб – Ешь, не отравишься. Осетрины попробуй. Икорку тоже мимо рта не пронеси. В Византии ее если и найдешь, то только за очень большие деньги, а о Европе я и вовсе промолчу.
Хмельной напиток из серебряной чарки ударил Филиппу в голову, но определить из чего он сделан, шевалье так и не смог, чем сильно позабавил благородного Базиля. На столе было и византийское вино, но мечники к нему практически не притрагивались.
– Из меда он сделан, – пояснил гостю Глеб. – Ты пей да меру знай, а то на ноги не встанешь.
Застолье уже подходила к концу, когда в сенях появился рослый человек, одетый в синюю шелковую рубаху и парчовое блио, которое Глеб назвал свитой. Новый гость был, похоже, равен хозяину рангом, поскольку Вузлев поднялся из-за стола ему навстречу и собственноручно поднес серебряную чарку, наполненную вином.
– Яромир Хабар, – назвал боярина Глеб, – староста Словенского конца. Не иначе как спрос пришел с нас чинить за порушенный Любек.
Однако благородный Яромир поначалу о чужом городе даже не заикнулся, а в первую очередь поздравил Вузлева и его мечников с благополучным возвращением из похода. Помянул боярин и Бога, но вскользь, не уточняя, о ком собственно ведёт речь. Видимо, он отлично знал, что хозяин терема язычник, а потому и соблюдал осторожность, не желая обидеть его с порога. На Филиппа староста Славянского конца произвел очень хорошее впечатление. Ликом благообразен, в жестах сдержан, речист, но без краснобайства. За стол сел с большим достоинствам, поклонившись не только Глебу с Филиппом, но и мечникам. Последние, впрочем, скоро сошли от стола, стоящего на небольшом возвышении, решив, видимо, не мешать предстоящему серьезному разговору.
Начал Хабар разговор с жалобы на тысяцкого Мстислава, заимевшего на старосту Словенского конца большой зуб из-за сущего пустяка, в котором сам Яромир уж точно был не повинен.
– Видели-де моего сына Олексу с его снохой. Но ведь свечку над ними никто не держал. За что же мне такое поношение? Вся Софийская сторона на меня поднялась, когда я за тебя, боярин Вузлев, слово замолвил. Из-за Любека, будь он неладен, вышел спор. А то, что война идет в землях славянских, не нами затеянная, нашей Господе дела нет. Нельзя германцам спуска давать, иначе они нам на шею сядут. Я это тысяцкому Мстиславу прямо в лицо сказал. А он выпучил буркалы, слюной брызгает, словно у него в Любеке родня. Договорился до того, что боярина Вузлева Гаста изгнать следует из Новгорода за его бесчинства. Гончарский и Наревский концы его тут же поддержали, а наши сидят, словно воды в рот набрали. Спасибо посаднику Якуну, он за тебя слово замолвил. Всего я тебе пересказывать не буду, боярин Вузлев, а только сватают тебя посадник и князь наместником в Заволочье. Земля сия обильна, а порядка должного там нет. Князьки местных племен не хотят дань платить Великому Новгороду. Булгарские ватажки бьют наших поселенцев почем зря, не давая им на той земле закрепиться. Словом, нужен в Заволочье наместник, который может дать острастку и булгарам и мери.
– Выходит, все-таки изгнать меня решили? – нахмурился Вузлев.
– Не изгнать, а спрятать, – возмущенно всплеснул руками Хабар. – Германцы-то на нас не в шутку ополчились. Грозят, все договоры разорвать. Положим, на это у них кишка тонка. Но мелкие пакости они нам чинить будут, ты это знаешь не хуже меня. А так мы им скажем – был-де такой да вышел из нашей земли. Пусть они тебя на Северной Двине ищут.
– Подумать надо, – глухо отозвался Вузлев.
– Вот я и говорю – подумай, – кивнул Хабар. – А года через три об этом Любеке никто уже и не вспомнит.
– Просьба у меня к тебе, боярин Яромир, – задумчиво проговорил Вузлев, после недолгого молчания. – Проводи моего гостя, шевалье де Лузарша к архиепископу, тебе это сделать сподручнее, чем мне.
– От франков гость? – полюбопытствовал Хабар, с интересом разглядывая чужака.
– Из Святой Земли, – поправил его Филипп. – Письма у меня к архиепископу Новгородскому от обоих Иерусалимских патриархов, греческого и латинского.
– Провожу, – с охотою согласился Хабар. – За честь сочту. Шутка сказать – человек из Святой Земли. Тем более у меня дело есть к Нифонту. За сына хочу просить. Вот ведь незадача, боярин Вузлев, ему озоровать, а мне отвечать. Лучше бы я его с тобой отпустил. Далась ему эта Мстиславова сноха!
Покряхтев напоследок и осушив предложенную хозяином прощальную чарку, боярин Хабар покинул чужой терем, сославшись на неотложные дела. Глеб вопросительно взглянул на старшего брата, тучей нависшего над столом:
– Господа не вправе боярина из Новгорода изгнать, последнее слово за вечем.
– Не в Господе дело, – махнул рукой Вузлев.
– Вот я и говорю, у Хабара в Заволочье земли, у Якуна тоже, а ты при этих вотчинах сядешь цепным псом.
– Не маленький чай – не прогадаю, – усмехнулся Вузлев. – Я за свою службу с Господы три шкуры сниму. Не о том моя печаль, Глеб. Был у меня разговор с кудесником Богумилом по поводу новой земли, но о подробностях я даже тебе не могу сказать.
– Смотри, брат, – покачал головой Глеб, – втянут тебя руги в гиблое дело.
– Речь не о ругах, а о славянских богах, – махнул рукой Вузлев. – Мне решать – мне и отвечать.
Боярин Хабар сдержал слово и рано утром застучал червлеными сапожками по чужим половицам. Филипп ждать себя не заставил, чем, кажется, порадовал нетерпеливого Яромира. Боярин критически оглядел заезжего гостя и восхищенно прицокнул языком:
– Хорош. Умеете вы, франки, пускать пыль в глаза.
Служка подвел Филиппу гнедого коня и тот с крыльца прыгнул в седло. Боярина Яромира сопровождали двое мечников – для порядка, пояснил тот. Видимо, этот визит был действительно очень важен для Хабара, выглядевшего не на шутку взволнованным.
– А у вас, латинян, прелюбодеяние – большой грех? – спросил боярин, выезжая за ворота.
– Это кому как повезет, – усмехнулся Филипп. – Иные грешат без устали, а с других спрашивают. Бывает, что и до смерти.
– Пришибить и у нас могут, – вздохнул боярин. – Но чтобы сразу же отправить в Иерусалим, на покаяние, такого у нас прежде не бывало. Чудит Нифонт. А у вас в Палестине, сказывают, опять война?
– Воюем, – не стал спорить Лузарш.
– Вот я и говорю – не по вине спрос!
На Софийскую сторону переезжали по мосту, который Хабар не без гордости назвал Великим. Сооружение, соединяющее берега Волхова, действительно заслуживало уважения, так же впрочем, как и цитадель, построенная на левом берегу. В каменной цитадели находилась не только резиденция архиепископа, но и гордость Новгорода – Софийский собор. Собор сиял на солнце своими куполами, видимый едва ли не с самого дальнего края, широко раскинувшегося по обоим берегам реки богатого города. По словам Хабара, Гончарский конец был построен еще при князе Рюрике и являлся естественным продолжением Детинца. При князе Владимире здесь стали возводить христианские храмы. А ныне тут более десятка церквей большей частью каменных, хотя есть и деревянные. Правобережье стало застраиваться уже при Ярославе Мудром, поставившем именно там свой двор. А прежде на том месте стояли капища языческие, которые сравняли с землей еще во времена воеводы Добрыни. Хабар без устали поругивал мостовую Гончарского конца, хотя Филипп, как ни приглядывался, не смог обнаружить в ней ни малейшего изъяна. Впрочем, кто ищет, тот всегда найдет. И довольный боярин Яромир ткнул пальцем в сломанную жердину, буквально в сотне метров от Детинца:
– А это что, по-твоему? Во всей Деревской волости березы не нашлось, чтобы мостовую подправить? Ну, дай срок, найду я управу на боярина Тишилу, будет знать, как тысяцкому в рот заглядывать.
В Гончарском конце немало было простых изб, но и боярских усадеб здесь находилось поболее, чем в Словенском конце. Причем преобладали здесь не терема, а каменные палаты, по виду не уступавшие византийским дворцам. Филипп обратил на это внимание Хабара, но тот в ответ плечами пожал:
– От куцего ума строят. Чтобы такую махину протопить зимой, надо все новгородские леса под корень извести. С греков эта глупость пошла. У нас ведь прежде в епископах только византийцы были. Это уже много после стали ставить славян, что не понравилось киевскому митрополиту. Из-за назначения епископа великий князь Всеволод повздорил с Михаилом. А тот митрополит, недолго думая, убыл в Константинополь, оставив стадо христово без присмотра. Разве ж так истинные пастыри поступают? Спасибо князю Изяславу, который собрал епископов всех наших земель и повелел им избрать главу из своей среды. Говорят, что патриарх Константинопольский выбор нашего синода не одобрил, и что теперь будет на Руси, один Бог ведает.
Архиепископ Нифонт на гостя взглянул с любопытством. Был он далеко не молод, невысок ростом и костляв, но держался с большим достоинством. Сам сел у камина, где полыхал огонь, гостю указал в кресло напротив. Боярин Яромир, обделенный вниманием хозяина, пристроился на лавке в углу. Филипп протянул письма патриархов Нифонту, который с интересом их прочел – сначала письмо грека Иоанна, потом письмо франка Фульхерия Ангулемского.
– О наших церковных нестроениях ты уже, вероятно, слышал, рыцарь Филипп, – первым начал разговор архиепископ.
– Слышал, – кивнул Лузарш. – И здесь в Новгороде, и в Византии от протоспафария Константина. В окружении императора Мануила это известие восприняли крайне болезненно, греки опасаются, что князь Изяслав, увлеченный сладкими речами венгерского короля Гезы, пойдет на сговор с Римом и тем порушит духовную связь между Византией и Русью.
– Ты ведь франк, рыцарь Филипп, – удивленно глянул на гостя архиепископ, – откуда такие познания в языке и наших с Византией церковных и мирских связях.
– Мой прадед был родом из Киева, в Франкское королевство пришел вместе с Анной Ярославной, отсюда и знание языка. Что же касается дел византийских, то, как тебе известно, святой отец, Антиохия ныне признала басилевса Мануила своим сюзереном, а потому и дела империи мне не безразличны.
– Твой путь лежит в Суздальское княжество, рыцарь Филипп?
– Я не посол, святой отец, иначе выбрал бы более короткий путь. Скажу только, что в окружении басилевса есть люди, заинтересованные в сближении Византии и Руси. Я везу письмо князю Юрию от протоспафария Константина Тротаниота, но что именно содержится в том послании – не ведаю.
– А что привело тебя в Новгород, рыцарь Филипп?
– Забота о паломниках, святой отец. В последнее время их количество увеличилось во много раз, и том числе и из ваших краев. К сожалению, путь в Святую Землю далеко не безопасен. Ограбление паломников стало делом заурядным. В Палестине создан рыцарский орден, взявший на себя охрану людей, жаждущих увидеть Гроб Господень. Но до Святой Земли еще нужно добраться. Паломники пребывают в Иерусалим обобранными до нитки. Орден тамплиеров готов предоставить им защиту, но он неспособен накормить и дать приют всем обездоленным. Дабы помочь паломникам, тамплиеры организовали во многих землях свои представительства. В этих представительствах люди оставляют деньги и получают закладную с печатью ордена, по которой могут получить свои деньги уже в Святой Земле. Сенешаль тамплиеров Ролан де Бове полагает, что организация таких представительств в Новгороде и иных землях Руси будет полезной людям, отправляющимся к Гробу Господню. Впрочем, тамплиеры не исключают и иных форм сотрудничества, если здешние епископы сочтут нужным их предложить.
– Хорошее дело, – неожиданно вмешался в разговор Хабар. – Я бы подумал, архиепископ Нифонт. Вряд ли Господа будет возражать.
– Тебе и без того есть о чем подумать, боярин Яромир, – насупил брови хозяин, отчего его худое лицо стало почти злым. – Сына сбереги от дьявольских наущений, а дела церковные позволь решать нам. Мы подумаем над предложением тамплиеров, рыцарь Филипп. Возможно, нам придется испрашивать благословения у патриарха Константинопольского, дабы не навлечь на свои головы новых бед. Такие дела не делаются в один день.
– Тамплиеры не ждут от тебя немедленного ответа, святой отец, – склонил голову Лузарш, – они понимают, что принятие решения может затянуться, тем не менее, сенешаль де Бове от имени ордена гарантирует защиту паломникам из Руси и заверяет тебя в глубочайшем почтении.
Архиепископ широким жестом благословил гостя из далекой земли, после чего Лузаршу осталось только откланяться. Впрочем, уже находясь за дверью, он услышал продолжение разговора между архиепископом и Хабаром.
– И не проси меня о снисхождении, боярин Яромир. Твой сын грешник, преступивший законы божьи и человечьи. И получить отпущение он может, только преклонив колени пред гробом Спасителя. Иное уже не в моей власти.
Хабар догнал Филиппа уже на выходе из патриарших палат. Боярина буквально распирало от гнева. Благородный Яромир нисколько не сомневался, что против него составлен заговор, вдохновителем которого был не только тысяцкий Мстислав, но и архиепископ Нифонт.
– А на меня он произвел очень благоприятное впечатление, – попробовал возразить боярину Филипп.
– Впечатление, – скривил губы Хабар. – Хитрый грек. С новым митрополитом Климентом Смолятичем он на ножах. Зато к Долгорукому благоволит, чтоб тому пусто было. Хотя у князя Суздальского в Новгороде врагов поболее, чем друзей.