— Рози, все будет в порядке, — сказал я девушке. — Мы найдем способ избавить тебя от этого.
— Спасибо, Людвиг. — Она постаралась улыбнуться и ушла вместе с Шуко, напуганная и потрясенная, как и все мы.
Пауль задумчиво сжал и разжал кулаки, глухо произнес:
— Стражи не болеют. В том числе и юстирским потом. Случившееся невозможно.
— Я привык доверять своим глазам. Розалинда оказалась исключением из этого правила — сыпь очень приметная. И у нас меньше суток, прежде чем она умрет. Так что, быть может, ты просто расскажешь, что у вас там произошло?
— Мы пришли в собор и полностью его проверили. Центральный неф, правый неф, левый неф, хоры, орган, киворий.[31] Ничего. Ни одной темной души. Тогда мы разделились, я направился посмотреть преддверие, а Розалинда хотела еще раз проверить северный неф. Я вернулся к ней, когда услышал шум драки. Там была душа, Рози смогла ее ранить. Я смог отогнать темную и…
— И?
— Эта тварь убила моего пса! — с ненавистью сказал Пауль.
— Мне жаль Тигра.
Он кивнул, поиграл желваками и сказал, рубя фразы:
— Я бы выследил ее и добил, но Рози упала и начала кричать. Эта гадина успела схватить мою ученицу за запястье.
— Вот почему сыпь на ее руке напоминает отпечатки пальцев, — пробормотал я. — Ты связываешь касание темной души с болезнью Розалинды?
— Связываю и тут же убеждаю себя, что это невозможно.
— Невозможно, если страж заболевает юстирским потом. Куда темная потом делась?
— Не знаю. Было не до нее. Спряталась где-то в глубине нефа. Я поставил блокирующую защиту, прежде чем увел Рози. Черт меня побери! Никогда раньше не сталкивался ни с чем подобным!
Я слишком устал, не выспался, был голоден и нуждался в отдыхе, но не мог этого себе позволить. Если существует душа, способная заразить болезнью стража, то ее следует уничтожить. Но перед этим надо понять, как избавить жену Шуко от болезни.
— Надо вернуться, — сказал Пауль, опередив меня. — Вернуться и еще раз обыскать собор. Возможно, эта перламутровая гадина еще там. В чем дело?!
Думаю, от злости, появившейся на моем лице, нехорошо стало бы даже Пугалу.
Осеннее солнце, до сих пор не растерявшее своего жара, уползало в сторону бесконечных холмов, срывалось с небосклона, меняло цвет и заливало Солезино красным вечерним светом. Дома, деревья, заборы, церкви и палаццо, вода в Месоле, люди и мертвецы — все они словно искупались в крови. Это продолжалось всего лишь несколько минут, а затем свет потускнел, уступив недолгим сумеркам, мгновенно превратившим город в место еще более неуютное и неприятное, чем днем.
За два квартала до собора мы встретили хагжита с разрешительными лентами Лавендуззского торгового союза, позволяющими ему находиться в христианских землях.
— Газир![32] Газир спустился с небес и распахнул темные крылья зла над страной неверных! — выл он, сидя перед дверью разоренной лавки.
Хагжит тоже был болен, и когда мы подошли слишком близко, плюнул в нашу сторону, сотворив в воздухе охранный знак. Я положил руку на эфес палаша, видя, что рядом с ним, на коврике, лежит длинный восточный кинжал, испачканный в крови. Но человек так и остался сидеть на пороге, лишь грозил нам проклятиями своего бога. По мне, так его богу тут делать совершенно нечего — наш отлично справился, наказав жителей Солезино за какие-то, неизвестные мне, проступки.
— Поскорей бы все это закончилось, — глухо сказал Пауль.
Мне оставалось лишь догадываться, что он имеет в виду под «всем»: эпидемию, гибель города или наш поиск темной души. Я мало общался со стражем, который был старше меня почти на двадцать лет. Мы пересекались всего лишь несколько раз — в Арденау, где я когда-то учился, и во время проверки наших кинжалов на предмет уничтожения чистых душ. Я слышал лишь, что он опытен, хотя порой бывает излишне резок и груб, но Рози отзывалась о нем хорошо, и мне этого всегда было достаточно. До сегодняшнего дня.
Пауль, словно чувствуя мои мысли, посмотрел на меня с подозрением и спросил:
— Считаешь меня виноватым?
Я спрятал руки в карманы легкой куртки, обошел труп толстяка с раздувшимся животом и усмехнулся:
— Тебя больше должно заботить, что считает Шуко.
— Меня не слишком интересует мнение вспыльчивого цыгана. В отличие от твоего.
— Да, я считаю, что ты виноват. — Я не видел причин лгать. — Ты не должен был оставлять ее одну.
— Рози — опытный страж.
— Который уже больше десяти лет работает плечом к плечу с мужем и всегда может рассчитывать на поддержку напарника. Ты же знаешь, что те, кто долго работает в паре, в одиночку частенько теряются. Инстинкты заточены совершенно под другие действия.
— Я оставил с ней Тигра.
— Позволь, я не буду это комментировать. Ты совершил глупость, отправив девушку одну. Сделал то, чего никогда бы не сделал Шуко, и если она умрет — это будет на твоей совести.
— Она не умрет!
— Буду на это надеяться.
Кафедральный собор Санта-Мария-дель-Фиоре уже накрыли густые тени, и лишь на шпилях его парных колоколен угасали блики солнечного света.
— Там есть люди? — спросил я, разглядывая массивное здание.
— Здесь проводились службы, пока не умер кардинал. — Пауль рассеянно провел рукой по щетинистому подбородку. — Затем прихожане перебрались в Санта-Мария-сопра-Авене и Санта-Мария-делла-Налетте.
— Почему?
— Люди стали говорить, что в округе слишком многие умерли странной смертью, — равнодушно ответил Пауль. — Да и смерть кардинала и почти всего высшего духовенства города на пользу не пошла. Собор заперли от греха подальше.
— И как мы туда попадем? Через окна?
— Ключи кардинала. — Страж потряс связкой. — Впрочем, тебе-то зачем беспокоиться о таких пустяках?
Его усмешка была пренеприятной.
— Не понимаю тебя.
— Я помню, как ты влез в кабинет своего учителя и уничтожил несколько бесценных свитков. Отличный взлом.
Я хмыкнул. Взлом был не отличный. Я просто вынес дверь плечом, взял со стола бумаги и швырнул их в огонь. Великое дело.
— Ты дурак, Людвиг, прости меня за эти слова.
— Если ты объяснишься.
— Ты совершил глупый поступок, лишился покровителя среди магистров. А затем умудрился поругаться с другими магистрами, хотя стоило бы промолчать.
— Я не люблю молчать, когда болваны пытаются управлять моей жизнью.
— Вот я и говорю — дурак. Ты настроил против себя многих в Братстве, хотя рядовые стражи тебя уважают и ценят. И если прошлые грехи можно было списать на молодость, то твой последний номер — перечеркнул это. Не думаю, что тебе забудут и простят неповиновение.
— Несмотря на то, что это было в плане магистров?
— Какая разница? — Пауль подошел к маленькой железной дверце возле левого нефа и сунул в скважину фигурный ключ. — Ты страж, которому до конца жизни придется бегать из города в город, выполняя приказы других.
— Звучит обнадеживающе.
— Ну да. — Он скривился, распахнул дверь, жестом показал, чтобы я заходил первым. — Мотаться до старости по странам, жить в тавернах и на постоялых дворах, месить грязь на дорогах и бесконечно рисковать. Это хорошо в пору юношеского романтизма. Тебе уже за тридцать, пора задуматься о будущем. Сдохнешь где-нибудь на проселочной дороге, вместо того чтобы жить в Арденау, грести деньги лопатой, продлевать жизнь до бесконечности и править другими.
Он убрал ключи в карман, и мы оказались в полумраке маленькой комнатки. Судя по всему — подсобного помещения, заставленного сломанными лавками и старой церковной утварью.
— Не всем нравится править, Пауль.
— Ты смог бы. Из тебя был бы толк, если бы ты умел держать язык за зубами.
— Я ни о чем не жалею. Они повели себя бездарно, в тот первый раз, когда я решился сказать об этом, — отправили на смерть не опытных стражей, а детей. Шестеро из девяти человек моего выпуска погибли. Я, Львенок и Ганс, царствие ему небесное, тогда уцелели лишь чудом.
— Выжили сильнейшие. Это была обычная проверка. Такое происходило и раньше. — Страж склонился в полумраке над масляными фонарями.
Его слова взбесили меня, и я сказал:
— А ты? Ты уже давно не молод, Пауль, но сам на побегушках и исполняешь приказы магистров, словно мальчишка.
Он рассмеялся:
— Еще не вечер. Скоро я вернусь в Арденау. Надо лишь разобраться с этой тварью и дождаться, когда в Солезино закончится эпидемия или исчезнут все души.
Сверкнули искры, зажглись фитили.
— Ты еще больший оптимист, чем я, — пробормотал я, взяв один из фонарей.
Пауль вновь звякнул ключами, открыл дверь кладовки, и мы вышли в огромный темный зал совсем рядом с алтарем. Я выкрутил фитиль на максимум, но этого было недостаточно, чтобы осветить все помещение. Массивный кинжал Пауля с тихим шелестом покинул ножны. Я достал свой, подняв фонарь в левой руке повыше.
Северный неф все еще защищала фигура, которую здесь оставил страж. Рядом с ней лежало растерзанное тело пса. Пауль отвернулся, скрывая от меня свои эмоции, я коснулся пальцами рисунка, лизнул их, почувствовал нестерпимую горечь.
— Она пыталась пройти через барьер, но неудачно. Когда вы сюда заходили утром, все двери были закрыты?
— Да.
— Тогда как она сюда проникла?
— Разбила центральный витраж. К сожалению, это не какой-нибудь бес или адова тварь, иначе бы в собор она в жизни не сунулась.
— Как знать, как знать. Она может быть еще здесь. Разделимся.
— Ты же говорил…
— Я ведь не Розалинда. Света от наших фонарей хватит, и если двигаться вдоль стен, то вполне возможно, мы ее не пропустим. Если только тварь не затаилась где-нибудь под потолком.
Пауль двинулся вдоль восточной стены, я — вдоль западной. Фонарь высвечивал из мрака острые грани квадратных колонн, разделяющих неф на две части, латинские письмена, фрески, мраморные фигуры ангелов, святых, спящих львов и поверженных драконов… Свечи в бронзовых подсвечниках давно растаяли, и белый воск застывшими наплывами лежал на темно-бордовом мраморе.
Мне крупно повезло, что рядом нет Проповедника. Вот уж кто точно сейчас бы ныл на все голоса и называл меня придурком. Как будто я без него не понимаю, сколь рискованно стало находиться в Солезино. Теперь юстирский пот опасен и для меня.
Мраморные саркофаги вдоль стен казались слишком вычурными. Я прислушался к себе, но кости епископов, покоящиеся в гробах, не излучали никакой магии. Ни светлой, ни темной. Останки спали и даже не думали как-то заявлять о себе в мире живых.
На покатом потолке парили темные крылатые силуэты серафимов. Сейчас они казались угрожающими, вот-вот готовыми ринуться вниз, с пламенными мечами и гневом божьим на устах. Мне бы их помощь точно не помешала.
Мы дошли до конца нефа, где находился большой оранжево-желтый витраж с белоснежным голубем, несущим в клюве оливковую ветвь.
— Пусто, — сказал Пауль.
— Ты проверил потолок?
— Я, по-твоему, зеленоротый щенок?! — тут же вскипел страж. — Ее здесь нет.
— Окна целы. Двери закрыты. Значит, она здесь. Или… мы проглядели лазейку.
— Давай проверим еще раз. Но я говорю — здесь никого, кроме нас.
— Возможно, эта тварь и сильна, но даже такой, как она, не хватит сил пройти сквозь стену кафедрального собора. Тебе ли не знать, как их защищают церковники.
— Мне прекрасно известно, что любую защиту можно обойти, — возразил Пауль. — Церковь могущественна, но отнюдь не всесильна. Бывали случаи, когда темные души нельзя было удержать привычными способами, и я не удивлюсь, что эта из таких.
— Не стану спорить. Но я впервые слышу о темной душе, касание которой вызывает одну из самых страшных болезней. Она как-то связана с мором в Солезино.
— Она его распространяет, сынок! — Страж, как и я, внимательно осматривал темный зал. — Проверим весь собор?
— Да. Но прежде еще раз обойдем неф. Я чувствую, мы что-то упустили.
Мы поменялись местами, и теперь уже я шел вдоль восточной стены. Здесь было все то же самое — саркофаги, статуи святых в нише, полутьма, полусвет и тревожное ожидание. Я каждое мгновение ждал нападения, но тени шевелились лишь от моего фонаря, а не из-за темной души, жаждущей моей крови.
Над гробницей Григория Третьего возвышался скорбный ангел в изорванной одежде. У него было печальное, расцарапанное лицо и слезы на мраморных щеках. Я прошел бы мимо, если бы черты статуи не напомнили мне лицо Гертруды. Я даже остановился, любуясь этой знакомой красотой. Просто удивительное совпадение — изваяние, возраст которого почти два с половиной столетия, и Гера, живущая сейчас, оказались столь похожи.
Я сделал шаг к ангелу, и щеки коснулось легкое дуновение сквозняка. Нахмурившись, я поставил фонарь на гробницу, провел рукой по воздуху, стараясь понять, откуда дует. Присмотревшись, увидел темный зазор между статуей и стеной. Он был совсем небольшой, и его основную часть скрывали ангельские крылья.
— Пауль! — позвал я стража. — Я нашел кое-что интересное. Посмотри.
Он подошел, бросил быстрый взгляд, хмыкнул, забрался на гробницу, ощупал трещину, затем попытался сдвинуть статую:
— Это или тайник, или ход. Вряд ли душа его двигала, ей достаточно небольшой щелочки, чтобы просочиться отсюда. Тяжеленная штука. Помоги.
Мы навалились на преграду всем весом, но она даже не шелохнулась.
— Должен быть какой-то секрет, — сказал я.
Секрет нашелся не быстро. Пауль, чертыхаясь, упорно и методично ощупывал каждый выступ, пока ангел плавно не отъехал в сторону, держась на невидимых креплениях.
Я заглянул в узкий проем:
— Здесь прямой коридор.
Стены в нем были голые, пахли холодом и едва ощутимо — ладаном. Безликий ход, всего-то шагов тридцать, вывел нас в округлый зал, из которого начинались четыре лестницы. Две уходили вверх и еще две — вниз. Пауль усмехнулся:
— Перекресток.
— И что в этом смешного? — не понял я.
— То, что перед тобой бесполезные крысиные лазы. Такие есть во многих церквях и монастырях, отстроенных в прошлых веках. Почти никакого смысла при огромной трате труда. Лестницы, скорее всего, связывают между собой помещения собора. Надо только определить, в какую сторону направилась наша дичь.
— У меня создается впечатление, что дичь — это мы.
— Боишься заболеть юстирским потом?
— Мне тяжело внушить себе мысль, что я могу чем-то заболеть. Я еще не думал о страхе.
— А я боюсь, парень. Не хочу превратиться в истекающий кровью, заживо гниющий, безумный обрубок. Поэтому предпочитаю считать себя охотником. Ее надо прикончить, и сделать это быстро.
Я признал верность его слов, подошел к ближайшей лестнице, уводящей вверх.
— Это путь на хоры или к органу.
— Значит, соседняя — в комнаты епископа. Вряд ли нам туда. Сейчас соображу кое-что. — Пауль корябал острием кинжала по полу.
Я опознал первые элементы фигуры и, прислонившись спиной к холодной стене, негромко произнес:
— Слишком щедро для того, чтобы узнать направление. Ты потеряешь часть сил больше чем на час. В подобной охоте это может быть чревато неприятностями.
Он поднял на меня стальные глаза:
— Пустое предупреждение, Людвиг. Я и так это знаю. Но у нас нет времени бегать по всем крысиным норам в тщетных поисках сбежавшей души. Песка в часах Рози становится с каждой минутой меньше.
— Предлагаю вариант, — тут же сказал я. — Фигуру завершу я, и мы разделим ее эффект на двоих.
— Глупо ослаблять обоих. — Теперь Пауль даже не поднял головы от рисунка.
Я был не согласен с ним, но спорить не стал. Упрямый черт этот Пауль, бодаться и убеждать его совершенно бесполезно. Поэтому я занялся своими делами, чем и привлек его внимание через несколько минут:
— «Связывающие кандалы». Однако… Вижу, уверенности в тебе просто отбавляй.
Я довел линию фигуры до конца, закрепил узлом и, глядя, как она растворяется в воздухе, произнес:
— Душа уже дважды сбегала от меня и один раз от тебя. Согласись, в этом есть некая последовательность. Мне бы не хотелось, чтобы подобное продолжалось до бесконечности.