— Мы пойдем ночью?
— До темноты почти час. Мы успеем. Тьма!
С неба, на плаще, словно на распахнутых крыльях, на нас упал человек. Я прыгнул к арбалету, но тот словно свинцом налился.
Гертруда сдула с ладони проклятие, оно окутало незнакомца и растаяло, не причинив ему вреда.
— Будем считать, что вы переволновались, и поэтому вашу встречу нельзя назвать гостеприимной, — сказал он, касаясь ногами земли.
Этого громилу я уже видел на балу — тот самый, что скакал на лохматой лошадке, а теперь прибыл налегке. Приметный плащ из желтого меха, шляпу и платок, закрывающий лицо, я узнал без труда.
— Чего тебе здесь понадобилось, Януш? — зло спросила Гертруда, вскакивая на ноги, и вокруг нас замерцал купол.
— Сядь и убери кинжал, страж, — велел колдун. — Я терпелив, но отнюдь не свят. Не стоит тебе делать глупости. Ты слишком ослабла, Гертруда, чтобы быть для меня опасной, и это меня не остановит. — Он ткнул пальцем в мерцание. — Вас было очень сложно найти, в Кайзервальде оказалось слишком много людей. Отдай то, что ты взяла, и я уйду.
— Не понимаю, о чем ты.
— Прекрасно ты все понимаешь, — глухо сказал он. — Я прилетел в Кобнэк за тем же, за чем и вы, но ты меня опередила. Душа нужна мне.
— Скажи честнее — она нужна Ордену Праведности, которому ты служишь, — холодно отозвалась девушка.
— Пусть так, — не стал спорить мужчина. — Важно другое, сейчас я смогу справиться с вами. Ты перешла мне дорогу. Он — использовал дар для убийства людей, хотя стражам это запрещено. Я могу арестовать его и в цепях отвести в тюрьму Ордена. И даже Братство его не спасет оттуда, Гертруда.
Во время этого разговора Тыква флегматично летала вокруг стоянки, изредка клацая челюстями, но когда Гера упомянула Орден, одушевленный овощ остановился как вкопанный и недобро уставился на Януша. Человек заметил, что я смотрю в сторону, скосил глаза, но ничего не увидел. Слуга Ордена не обладал даром, он был всего лишь колдуном.
— Возможно, стоит отдать ему душу, Гертруда, — тихо сказал я.
Она удивленно воззрилась на меня. Проповедник сдавленно кашлянул.
— Если он из орденцев, у нас могут быть неприятности, — уточнил я. — Но если мы заключим сделку, то Орден Праведности о нас забудет?
— Да, — тут же ответил Януш. — Вы отдаете мне душу. Я оставляю вас в покое. Орден ничего не узнает.
Тыква понимающе хрюкнула и подлетела к нему сзади, буравя затылок колдуна взглядом.
Гертруда наконец тоже обратила на нее внимание, но пока не поняла, что происходит. Хотя догадалась, в каком направлении следует действовать.
— Ты скотина, Януш! — прорычала она, вытащив из-за ворота цепочку с кулоном. — Сколько тебе заплатили законники за эту работу?
— Гораздо больше, чем тебе. Потому что не в правилах Братства оплачивать труды собственных стражей. Как видишь, быть с Орденом гораздо выгоднее.
— Я так не думаю, — негромко произнес я, и Януш подавился воплем, потому что Тыква, перестав церемониться и примеряться, в один укус оторвала ему руку.
Я отвернулся, не желая смотреть на кровавое пиршество. Вопли продолжались всего несколько секунд, затем раздалось поспешное чавканье, сытая отрыжка, и на месте, где только что стоял человек, остался лишь окровавленный плащ и пустая тыква, без всякого намека на присутствие одушевленного.
— Что это было, Людвиг? — От случившегося проняло даже Гертруду, о Проповеднике и речи не было. Из-за кустов раздавались молитвы вперемешку с богохульствами.
— Надо полагать, мастер Пугало решил принять участие в беседе, — осторожно произнес я. — Оно с чего-то крайне невзлюбило представителей Ордена. В Вионе прирезало Александра, а здесь ему никакого дела не было до того, что происходит, пока оно не узнало, что это человек Ордена.
— Оно его сожрало, Людвиг! — крикнул Проповедник из-за кустов. — Сожрало с костями и потрохами! Ничегошеньки не оставило!
— Спасибо, я вижу!
Я подошел к тыкве, поднял ее, изучил, отбросил в сторону.
— Ушло, — сказала Гертруда.
— Верно. Отобедало и решило не задерживаться.
— Ты ведь ему не разрешал набрасываться на людей! — Проповедник, наконец, явил свой бледный лик из кустов.
— В данном случае при всем своем желании я не могу сказать, что не рад его помощи. Впрочем, я поговорю с ним, когда мы увидимся.
— Очень тебе советую! Пока оно не сожрало тебя!
— Проповедник, погуляй где-нибудь, — негромко сказала колдунья.
— Зачем?
— Затем, что двое людей, которым надо поговорить с глазу на глаз, тебя об этом просят, — ответил я.
— Нужны мне ваши тайны, — процедил он и отправился в лес.
Гертруда проводила его взглядом, убедилась, что он ушел, и произнесла:
— Я уже говорила тебе несколько раз и скажу еще — мне не нравится Пугало.
— Я тебя вполне могу понять. Но, согласись, в данном случае без его помощи нам бы пришлось нелегко.
— Не стану спорить. Это так. Но ты ведь понимаешь, что ходит рядом с тобой. Тот, кто зародился в обычном полевом пугале, — натура черная. Темная душа, Людвиг. Очень сильная. Я бы сказала даже — сильнейшая. Пока он под твоим контролем. Но что будет, если он озвереет? Набросится на кого-то… — И, видя, что я хочу возразить, продолжила на тон выше: — Не говори мне, что дело в шляпе! С демонами ни в чем нельзя быть уверенным!
— Ты считаешь, что это демон?
Она вздохнула, посмотрела на окровавленный плащ Януша, мокнущий под дождем:
— Это существо очень сильно и необычно. И если это не кто-то из демонических легионов, то точно равный им. Не знаю ни одного одушевленного, который был бы столь странен, от которого веяло бы такой угрозой и которое было способно переливать себя из одного предмета в другой. Ты никогда не задумывался, что надо было твоему Пугалу, раз оно присоединилось к тебе?
— Я сам пригласил его. Потому что оно убило многих из тех, кто прошел мимо. Я уже как-то говорил — лучше оно будет рядом со мной, чем без меня.
— Почему ты сразу его не уничтожил?
— Ты сама сказала, что этот одушевленный, истинную природу которого мы не знаем, очень силен. Да ты посмотри — кто из темных может себя так сдерживать, чтобы не насыщаться кровью и смертью каждое мгновение! К тому же я ощутил его отчаянье. Там, на ржаном поле. Оно было на грани, и я…
— Сжалился над темным одушевленным, — покачала головой колдунья. — Только ты способен на столь странные поступки, Синеглазый. Я не знаю, куда заведет тебя это знакомство. Честно, не знаю. Но склонна предполагать самое худшее. Я говорю об этом в последний раз, но тебе стоит подумать о последствиях прежде, чем они произойдут. Пугало недоброе. У него могут быть свои цели. И когда оно их достигнет, ты можешь пострадать.
— Я приглядываюсь к нему и постараюсь разобраться с тем, что оно такое. Если появятся хотя бы малейшие признаки опасности, и я почувствую, что оно перестает быть послушным, я с ним разберусь. Обещаю.
— Пора в дорогу. — Она встала, тем самым показывая, что тема закрыта. — Я страшно голодна и если не поужинаю, то съем твоего Проповедника, который столь бесцеремонно подслушивает.
Мы покинули Кайзервальд с наступлением темноты, почти сразу после того, как перепугали колонию фосфоресцирующих огней, которые вылетели из-под поваленной коряги и, сердито мигая, скрылись в чаще, неодобрительно вереща.
Пустыри, начинающиеся за лесом, были мрачным местом и заканчивались деревенским кладбищем, как оказалось, достаточно беспокойным. Рядом с крестом, завернувшись в новенький саван, стояла какая-то жердина с огромными красными глазами. Она не шевелилась, даже когда мы прошли в двадцати шагах от нее.
— Кто это? — спросил я.
— Не знаю. Кто-то из темной нечисти. Для живых она не опасна.
— Проповедник бы сказал иначе.
— Он ничего не скажет, потому что труслив и решил обойти кладбище стороной.
— Возможно, и нам стоило так поступить, — сказал я, увидев, что возле каменной ограды, где находились самые старые могилы, шевелятся тени.
Они, шелестя, увязались за нами, ловко прячась за крестами и плитами, стелясь по земле, пока Гере это не надоело и она не кинула в них серебристой искоркой. Тени взвизгнули и бросились во мрак.
— А вот от этих ничего хорошего не жди. Кладбище-то запущено, раз нечисть слетается. Стоит поговорить со священником, когда рассветет. Земля теряет свою святость.
— Такое вообще возможно?
— Если поблизости сильная ведьма, то запросто. С десяток темных ритуалов, пара младенцев, пяток ворон и большое желание сделать зло творят недобрые чудеса. Ну, слава богу, наконец-то! — с облегчением вздохнула она.
Впереди показались огни. Вокруг Кайзервальда, хотя лес и считался темным, а порой и проклятым, расположилось достаточно много поселений. Опасностей, как таковых, на окраинах леса было мало, зато выгоды получалось гораздо больше, чем риска. Грибы, ягода, зверье, а также ценная древесина и золотоносные ручьи на самом юге лесов, возле которых уже лет семь растут новые города.
Деревня при ближайшем рассмотрении оказалась небольшим городком в одну улицу. С собственной ратушей и двумя постоялыми дворами, находящимися напротив друг друга, аккурат рядом с Мазацким трактом. Конечно, это была еще та дыра, и до крупных населенных пунктов предстояло добираться на лошади день, а то и два, но, вне всякого сомнения, здесь ночевать гораздо приятнее, чем в ночном лесу.
— Сходи, пожалуйста, проверь, много ли там людей и нет ли кого-нибудь подозрительного, — попросил я Проповедника.
Он не стал как обычно роптать, а просто сделал то, что просили, почти мгновенно вернувшись.
— Только местные. В одном — человек пять, и в другом — четверо. Кто из приезжих будет сидеть в этой дыре? Кстати, тот постоялый двор, что справа, кажется мне более приличным. По крайней мере, у хозяина на роже не написано, что он ворюга.
Мы последовали его совету.
Все четверо посетителей, а также хозяин, хозяйка и две служанки уставились на нас так, словно мы были выходцами из бездны. Впрочем, их можно понять. Двое странных незнакомцев в такой глухомани, в некогда белых, а теперь испачканных грязью и кровью рваных нарядах, да еще и пришедших ночью откуда-то со стороны то ли кладбища, то ли Кайзервальда.
Один из посетителей даже перекрестился, столь поразило его наше появление.
Говорить, что мы стражи, было очень неразумно, нас до сих пор искали, но, оставаясь инкогнито, мы могли нажить еще большие неприятности, особенно если жители здесь суеверны. К тому же с Ночи Ведьм прошло всего ничего, обязательно найдется кто-то, кто «видел» нас в небе на помеле, и хорошо, если все закончится доносом в инквизицию. А вот если они перепугаются настолько, что решат учинить самосуд, то у нас возникнут серьезные проблемы.
Поэтому я, не колеблясь, показал общественности кинжал с черным лезвием. Все разом вздохнули с облегчением, на лице хозяина воссияла приветливая улыбка, и он засуетился:
— Страж, в наших краях! Пожалуйте, милсдарь. Пожалуйте. Вижу, тяжело вам пришлось. На мерзких ведьм охотились?
Проповедник хихикнул, с большим значением посмотрев на Геру. Люди порой даже не в курсе, чем занимаются стражи, приписывая им что угодно, вплоть до охоты на драконов и рыбалки с целью вытащить из омута очередного проказливого черта.
— Совершенно верно, — не стал переубеждать я его.
— Развелось тварей в последнее время. Не далее как прошлой ночью натерпелся наш город страху. Летали они с визгами и воем. Глаза дьявольские, с тележное колесо каждый, изо рта выскакивала огненная харкотина, а у Альдеры, что в конце улицы живет, даже молоко скисло. Чего изволите?
— Нужна хорошая комната. Чистая одежда мне и моей даме. Еда, бутылка вина и много горячей воды.
— Все сделаю в лучшем виде. Вот только с одеждой… такой хорошей и красивой, как у вас, у нас не найдется. Простые платья.
— Это неважно.
— Идемте, я провожу вас в комнату. Проповедник уселся на лавку, поближе к болтающей компании. Понимал, что на ночь мы все равно выгоним его из комнаты.
— Помоги, пожалуйста, затянуть шнуровку, — попросила меня Гера, повернувшись спиной и перекидывая волосы через плечо на грудь. — На севере Бьюргона ужасные фасоны платьев.
— Ничего. Доберемся до нормального города, куплю тебе привычную одежду, — утешил я, ловко затягивая узлы.
На ее обнаженной шее висел мягко сияющий кулон с душой.
— Ты не узнавал насчет лошадей?
— Узнавал. Бессмысленно. Здесь они большая редкость.
Дилижанса тоже не предвидится. Он приходит сюда один раз в две недели.
— Что будем делать?
— Пойдем пешком до следующего города, там продают лошадей.
Было раннее утро. Хмурое, облачное, разумеется, дождливое. Оно окрасило мир в унылые серо-коричневые оттенки, от которых веяло безнадегой. Густая дымка сочилась из земли, словно кровь из ран, и туман, смешивающийся с дождем, вызывал лишь одно желание — не вылезать из постели и не покидать уютной комнаты.
Гертруда тоже посмотрела в окно и сказала:
— Хорошо, что нам дали плащи.
— Как ты себя чувствуешь?
— Заговоры лечения всегда давались мне с большим трудом. — Она улыбнулась. — Силы придется восстанавливать несколько дней. Жду не дождусь, когда окажусь в Арденау, Синеглазый.
— Могу тебя понять, — сказал я, открывая перед ней дверь.
Я расплатился с хозяином, который был безгранично счастлив лишней серебряной монете, и вышел на холод. Гертруда отправилась к церкви, чтобы поговорить со священником о том, что происходит на городском кладбище. Я терпеливо ждал ее возвращения, кутаясь в плащ, ежась и негромко перебрасываясь колкостями с Проповедником, который пребывал в дурном настроении.
Когда появилась колдунья, не сговариваясь, мы втроем пошли по пустынной улице. Тракт оказался узким, отвратительно-грязным и залитым лужами. Туман быстро проглотил городок, название которого мы так и не удосужились узнать. Проповедник хранил тяжелое молчание, хмурился и думал о чем-то своем, то и дело машинально вытирая кровь на виске.
— Мне не дает покоя душа из Кобнэка, — сказал я, когда мы пересекли реку по разваленному деревянному мосту, бревна которого оказались страшно скользкими и такими ненадежными, что диву можно даваться, как здесь умудряются проезжать повозки.
— Ты о девушке, которую дважды видел в лесу? Я заметила ее сегодня утром, под окном, когда только проснулась. Смогла с ней поговорить. Она не опасна для нас, не беспокойся.
— Но ты не будешь отрицать факта, что она следит за нами? Ведь не просто так она теперь таскается вслед.
— Не спорю, так и есть.
— Рассказать не хочешь? — ровно поинтересовался я, видя, что она не склонна продолжать объяснения.
— Я дала ей слово никому ничего не рассказывать.
— Что за чушь?! — возмутился Проповедник, изнывающий от любопытства. — Какое к чертям собачьим слово?! Ведьмы не держат слова, это противоестественно их темной натуре! Да и обещать что-то душам… Людвиг, скажи своей…
— Отстань, — беззлобно бросил я ему, зная, что если Гертруда что-то пообещала, то уже не отступится. — Раз девчонка не опасна, мне нет никакого дела до нее и женских секретов.
— Женщины — сосуд Дьявола! — презрительно сказал старый пеликан.
— Надо думать, ты в этом вопросе мало что понимаешь и к сосуду никогда не припадал, — тут же вспылила колдунья.
Проповедник ответил богохульством и неприличным жестом. Просто душка. Гера скрипнула зубами, но оставила его нападки без внимания, тогда он решил поставить финальную точку в споре, произнеся замогильным, пророческим тоном:
— Мое предчувствие, которое никогда не ошибается, говорит мне о том, что мы еще схлопочем неприятностей от этой души.
С учетом того, что предчувствие Проповедника ошибалось по двадцать раз на дню, никто не обратил внимания на его предсказание.
— Сколько мы уже идем? — спросила Гертруда, когда вымерший тракт начал петлять меж рябиновых рощ.
— Часа полтора, — ответил я. — Может, два. Туман постепенно расходится, уже позднее утро.