Ложе пришлось поделиться властью с почуявшими слабину вельможами – «на период временных затруднений вследствие неблагоприятных феноменальных завихрений в циркуляции мировой магической энергии». Рассчитали с участием видящих, что эта уступка сулит меньшие потери, нежели то, что может произойти, если ларвезийской аристократией овладеют мятежные настроения.
Посередине большого серебряного блюда осталось последнее пирожное, украшенное взбитыми сливками и вишенкой. Тейзург и Хеледика потянулись к нему одновременно.
– Ой… – Девушка со слабым вскриком отдернула руку. – Извините, господин Эдмар, это ваше пирожное!
– О чем разговор, уступаю.
Она выглядела слегка испуганной, он – слегка озадаченным.
– Нет-нет, если вы хотите съесть это пирожное, я не собираюсь его присваивать. – Хеледика с натянутой улыбкой отступила от стола. – Это было бы с моей стороны нехорошо…
– Что это с ней? – изумленно вскинул бровь Тейзург, когда песчаная ведьма, явно сконфуженная, исчезла за чужими спинами.
Одновременно с этим он использовал заклинание, выявляющее яды, иные зелья и вредоносные чары, потом хмыкнул:
– Вроде бы чисто. Пардон, после Тимодии с ее незабвенными пирожками и коллеги Зибелдона с бутылкой магобоя я стал несколько мнительным. Любопытно, что мне в следующий раз подсунут.
– Сомневаюсь, чтобы Хеледика выдала себя таким образом, если бы собиралась вас отравить, – заметил Орвехт, с интересом наблюдавший за действием примененного для проверки заклинания.
– Благодарю, коллега Суно, утешили. Впрочем, я склонен с вами согласиться.
А Зинта решительно взяла с блюда злополучное лакомство, но вместо того, чтобы откусить, принюхалась и выдала заключение:
– Никакой отравы. И Хеледика вовсе не зложительница!
– Несомненно. – Эдмар ловко отобрал у нее пирожное, и через секунду оно исчезло, перемещенное в волшебную кладовку. – Это будет мой десерт на завтра. А может, кого-нибудь угощу.
После того как он скрылся в толпе гостей, Суно с Зинтой пошли в бальную залу и поднялись на галерею, где были расставлены стулья с гнутыми ножками. Зинта знала молонские народные пляски и дважды в восьмицу брала уроки у сурийской танцовщицы, но бальные танцы были ей незнакомы. Она глядела на кружащиеся пары с девчоночьим восхищением, ясные серые глаза радостно сияли. Орвехта посетила странная сентиментальная мысль, что человеческая способность вот так бескорыстно восхищаться чем-то красивым – тоже своего рода магия, возможно, необходимая миру для его нормального функционирования. И в который раз Суно возблагодарил богов за то, что не разминулся с Зинтой на извилистых тропинках обстоятельств и судеб.
Этим благим размышлениям он предавался недолго. Взгляд выхватил пусть не самую искусную, зато самую красивую пару: стройный огненно-рыжий кавалер и очаровательная брюнетка в пышном фиолетовом платье, сверху похожая на роскошную лилию, скользящую по глади озера. Вела дама. Рыжий старался подстраиваться под ее движения, это у него получалось с переменным успехом. Впрочем, неумелость извинительна: парень в Аленде всего с месяц, и вряд ли у него было время учиться модным танцам – он все больше за ужасателями охотился. Орвехт мог бы побиться об заклад, что прекрасная коллега Роледия сейчас выполняет конфиденциальное задание Шеро Крелдона.
– Зинта, что ты знаешь о Хантре Кайдо? – негромко спросил Суно.
Выражение ее лица переменилось, стало испуганным и виноватым.
– Ничего не знаю, – она ответила резко, словно хотела сразу же оборвать все возможные расспросы.
Орвехт не настаивал. Еще один кусочек головоломки. Этих кусочков у него уже набрался полный карман, достаточно для того, чтобы сложить картинку самостоятельно.
Когда спустились вниз, навстречу попался коллега Эдмар, направлявшийся в бальную залу – то ли танцевать и флиртовать, то ли отнимать у вербовщиков Ложи своего драгоценного наемника.
– Побеседовал я с Хеледикой. Вы только подумайте: пирожное – это просто пирожное. Девочка поклялась богами, псами и песками Олосохара, что никакой каверзы не замышляла и всего лишь не хотела оставить меня без сладкого. Опасалась, что я расстроюсь, если у меня из-под носа уведут последнее пирожное с вишенкой. Зинта, коллега Суно, как вам это нравится? За кого она, интересно, меня принимает – за обжору с тонкой душевной организацией? Истинный мрак и ужас… После ее трогательного признания у меня голова идет кругом.
Небрежно поклонившись, он скрылся за аркой, обрамленной вызолоченным лепным плющом.
С вопросом, который ему хотелось задать Зинте, Суно повременил до дома – и лишь оставшись с ней в комнате вдвоем, проверив защиту и установив дополнительные охранные чары, приступил к разговору:
– Эдмар тебе угрожал?
– Почему? – Она искренне удивилась. – Нет…
– Тогда кто запретил тебе говорить со мной о Кайдо?
Ее лицо снова сделалось беспомощно-тревожным:
– Не могу… Я об этом совсем не могу… Правда, пожалуйста, не спрашивай больше!
– Кто тебя так напугал? – Суно сжал чуть покрепче ее мягкие теплые плечи. – Кого я должен уничтожить? Просто назови имя, дальше сам разберусь.
– Я не знаю. – Зинта уткнулась в него и всхлипнула, потом еле слышно пробормотала: – С ней нельзя разбираться, и у нее нет имени, а на самом деле у нее, наверное, много имен. Я кое о чем ее попросила, потому что очень нужно было что-то с этим сделать, и она сказала, что в уплату я должна буду однажды выполнить ее просьбу. Вот, и когда я пришла к Эдмару ругаться, она сказала, чтобы я никому про это не говорила, поэтому даже тебе не скажу. Эдмар – стервец бессовестный, так бы его и стукнула, а я теперь должна молчать, как будто ничего не знаю. Не допытывайся, все равно ничего больше не скажу.
«Ты уже сказала достаточно», – подумал Орвехт, поглаживая ее по вздрагивающей спине, а вслух заметил:
– Что ж, дело житейское. И я, пожалуй, даже спрашивать боюсь, о чем ты ее попросила.
– Да о том и попросила, что сбылось, – буркнула Зинта, хотя никто за язык ее не тянул. – А то не по-доброжительски все раньше было устроено…
И расплакалась пуще прежнего.
«У тебя всегда есть выбор – хотя бы одно из двух». Эта нехитрая сентенция из книжки о морских приключениях еще в детстве запала Кемурту в душу.
Выбор есть. Ага, одно из двух: или разжать коченеющие пальцы, съехать на животе по обледенелому скату крыши и свалиться вниз с высоты четырех этажей (даже больше, в замке Конгат один этаж идет за полтора), или удержаться, вскарабкаться на конек и оттуда – в слуховое окно. Вот оно, всего-то на расстоянии двух локтей. Глядит на непрошеного гостя с морозным равнодушием да перемигивается с ущербной луной, которая то прячется в темноте за краем тучи, то рассыпает по белесой черепице зимние бриллианты и опалы, словно дразня незадачливого вора. Кемурту мерещилось в этой картинке нечто загробное: может, его через полчаса уже не будет, а ночь, искрящаяся крыша и щербатая половинка луны останутся навеки.
Он начал молиться воровскому богу Ланки. Только это и оставалось, потому что «Кошколаза» у него с собой нет: охранные заклинания цитадели Конгат в два счета обнаружат самый ходовой у почитателей Хитроумного амулет.
Надо сейчас, пока не дошло до судорог и руки вконец не занемели. Все равно ему здесь долго не продержаться. А если он каким-то чудом не упадет, завтра его снимет с крыши охрана, и тогда он, возможно, пожалеет о том, что не разбился.
Содрогнувшись от пронизывающей боли в окоченелых, но пока еще, благодарение Ланки, послушных пальцах, вор сделал отчаянный рывок, потом еще раз, и еще. По блеснувшей в лунном свете черепице побежала темная струйка. Порезался. Ничего, тут все подмерзнет, лишь бы внутри не наследить.
В течение нескольких мгновений он сидел на коньке крыши верхом, ссутулившись и пригнувшись, и тяжело дышал. Потом лизнул ободранную ладонь и мысленным приказом активировал одноразовый амулет, останавливающий кровотечение, – он получил от Криса целую горсть таких штучек, с виду похожих на засохшие леденцы.
Следующий акробатический трюк – попади внутрь через слуховое окошко. Кемурт тренировался в течение месяца, а сейчас у него будет одна-единственная попытка. Он придвинулся ближе к выступу с небольшим полукруглым окном. Глянул вниз и отчаянно сглотнул, потому что крыша показалась ему в этот миг единственным на свете надежным островком, а все остальное – плывущий в темноте заснеженный ландшафт, глыбы соседних строений, омут полуночного неба – все равно что сон, наваждение снаяны, в которое если провалишься, никогда уже не проснешься.
Он мотнул головой, отгоняя дурацкие мысли, и приступил к тому, ради чего забрался на эту верхотуру.
Раз. Рискованно наклонившись вбок, швырнул в оконце, которого отсюда не видно, один из парных амулетов, называемый «Лоцманом». Раздался такой звук, точно плеснула вода.
Два. Еще до того, как звук затих, он отдал команду «Нырку» – второму в паре амулету.
Три. Скривившись от страха, снова наклонился вбок, оттолкнулся от скользкой черепицы и нырнул в слуховое окно.
Его перекувырнуло и как будто протащило сквозь воду. Или, точнее, сквозь желе, вдобавок засоренное чем-то твердым, царапающим – словно пьешь чай, и в нем попадаются жесткие травинки, только сейчас это ощущение было не в горле, а во всем теле. Процесс занял считаные секунды – и Кемурт мешком свалился на пол, прямо под закрытым окошком, забранным в частый переплет и застекленным.
Первым делом он «усыпил» артефакты, чтобы их не застукала магическая охрана, потом возблагодарил Ланки и только после этого обессиленно растянулся на пыльном коврике. По телу прошла запоздалая волна дрожи, за ней еще одна – реакция на использование «Нырка» и «Лоцмана».
Когда его перестало колотить, Кемурт понял, что почти согрелся. Аж пот прошиб, но разлившийся по телу жар уже утихал, не простудиться бы. Зато он по-настоящему крут: пробрался в Конгат, применив трюк, который доступен не всякому.
Впрочем, «нырнуть» в закрытое окно – не самое страшное. Есть еще легендарный «Прыжок хамелеона», когда амулетчик проходит сквозь стену: если не хватит силы, попросту расшибешь лоб о препятствие, а если не хватит воли, можешь застрять в стене и погибнуть, в то время как твои телесные частицы перемешаются с веществом, из которого состоит преграда. По слухам, на «Прыжок хамелеона» способны немногие: знаменитый Дирвен Кориц из ларвезийской Ложи и еще два-три десятка амулетчиков.
Он находился в помещении с низким скошенным потолком – если выпрямишься во весь рост, макушка упрется в наклонные доски. Комната была довольно просторная и явно обитаемая: пахло скорее скромным холостяцким жильем, чем заброшенным чердаком. В темени, едва разбавленной лунной мутью, пятнами на фоне чуть более светлых стен виднелись предметы обстановки. Не будь у Кемурта амулета, наделяющего своего хозяина ночным зрением, он бы и того не разглядел.
От небольшой печки слабо тянуло теплом, вор подобрался к ней поближе. Давно ее топили, уже почти остыла. Он должен дождаться здесь Шикловена – местного слугу, подкупленного заказчиком.
Кемурт скорчился, обхватив руками угловатые костлявые плечи. Он опять начал зябнуть. Вначале думалось, что самое трудное в этой затее – проникнуть в Конгат, но вот первый этап позади, теперь предстоит выполнить заказ Криса и сделать ноги. Влип ты, парень, как последний дурак, а идти на попятную поздно.
С этим Крисом, который играл втемную, зато хорошо платил, Кемурт познакомился в месяц Колесницы накануне Равноденствия, когда начали желтеть листья, и Пес Анвахо нагнал с океана косматых, как его шкура, дождевых туч. Погодка выдалась подходящая, чтобы забраться в особняк баронессы Тарликенц, взявшей на воспитание пойманную зарубанами Гренту из шайки Кемурта.
Если честно, шайка – чересчур громко сказано. Их всего-то двое и было.
Кемурт ударился в бега после смерти родителей, потому что иначе Надзор за Детским Счастьем забрал бы его у деда с бабушкой, чтобы пристроить в какие-нибудь загребущие «хорошие руки». Конфискованным обычно не разрешают встречаться с родственниками – «чтобы это не расстраивало ребенка и его новых любящих родителей», а старикам без него стало бы совсем худо. Он умел просчитывать, вот и в этот раз все прикинул заранее и свалил до того, как за ним пришли. Инсценировал несчастный случай, перед тем подсунув деду письмо, и с тех пор вел жизнь городской тени, которая всегда своевременно исчезает.
Основательно изучил городские чердаки и крыши, схронов у него было много. Худой и долговязый, но при этом ловкий, проворный, на «ты» с высотой, он больше времени проводил наверху, чем внизу. Промышлял мелким воровством. Связываться с преступными гильдиями Абенгарта не хотел: там свои законы, и оттуда просто так не уйдешь – разве что уедешь в погребальной повозке. Оставаться для них невидимкой Кемурту удавалось благодаря тому, что он был неплохим амулетчиком и не лез на их территорию.
Вот уже три года он вел такую жизнь. Недавно ему исполнилось восемнадцать, а когда стукнут долгожданные двадцать, он станет совершеннолетним овдейским подданным, не подпадающим под действие Закона о Детском Счастье. Кем был уверен, что продержится до победного финала – если только его не сгубит работа на Криса.
Шестнадцатилетнюю Гренту прошлой зимой отобрали у родителей, но она сбежала из приемной семьи, чтобы вступить в воровскую гильдию и стать атаманшей. Начиталась авантюрных романов, а когда обнаружила у себя дар амулетчицы, отправилась на поиски интересной жизни. Знакомство с непридуманными городскими бандитами едва не закончилось для нее печально. Кемурт случайно наткнулся на Гренту на чердаке, где она пряталась и тихонько плакала. Он не смог оставить девчонку на произвол судьбы, с тех пор они воровали и кочевали по абенгартскому поднебесью вместе – вот и вся шайка.
Минувшим летом к ним прибились Таль и Ювгер, тоже спасавшиеся от Детского Счастья. Самолюбие Кемурта получило тогда сокрушительный щелчок: он-то до сих пор считал себя хорошим амулетчиком… Ага, как бы не так! Наглый задиристый Ювгер, на всех глядевший свысока, показал ему, что такое хороший амулетчик.
Гренту сцапали вскоре после того, как они расстались с этой странной парочкой. Тогда было неспокойно, зарубаны лютовали, через день устраивали облавы. Судя по всему, Кемурта подельница не сдала. И, похоже, ей удалось утаить, что она амулетчица, потому что ее определили не в специальную государственную школу, а к баронессе Тарликенц, пожелавшей взять воспитанницу.
Честно говоря, Кемурт с самого начала втайне считал, что такой девушке, как Грента, лучше бы жить в уюте и безопасности, а не шкериться по городским чердакам. С ее-то нравом королевны в бегах и верой в благородных разбойников… Он с ней намучился, сыт по горло. В то же время оставшегося в одиночестве вожака ела совесть: девчонка его не выдала, а он бросит ее в беде? Вдруг ей у баронессы плохо?
В конце концов решил хотя бы поговорить с ней. За тем и явился.
Чердак каретного сарая смотрел прямо на ярко освещенные окна второго этажа. Внутри, словно на озаренной магическими лампами сцене, среди роскошных декораций беседовали действующие лица: Лимгеда Тарликенц и Грента. У Кемурта был театральный бинокль (стянул в лавке «Элегантные штучки»), и он отлично их видел, хотя ни слова не слышал.
Грента в белом платье с кружевами выглядела настоящей принцессой, не хватало только маленькой бриллиантовой короны. Баронесса в темно-красных шелках была точь-в-точь роковая злодейка, замышляющая то ли подсыпать яду, то ли сманить жениха. Она что-то говорила, коварно поблескивая подведенными глазами и улыбаясь накрашенным алым ртом, а девушка слушала, скептически щурясь и вздернув точеный подбородок. Когда баронесса протянула руку, словно намереваясь потрепать ее по щеке, Грента с достоинством отступила, на ее лице мелькнула усмешка – или как будто сразу две усмешки одна за другой: первая торжествующая, вторая непримиримо-вызывающая. Теперь уже баронесса прищурилась.
Надо девчонку спасать, решил Кемурт и непроизвольно подобрался. А в следующий момент едва не подскочил, потому что за спиной у него кто-то негромко произнес: