В Аленде бытует мнение, что ларвезийцы – люди просвещенные, а сурийцы сплошь головорезы, но парень оказался мягкосердечней своих собратьев по оружию, вдобавок его семья почитала Тавше. Во славу Милосердной он перевязал несчастному торговцу руку и позволил ему уйти. Вряд ли он рискнул бы так поступить в присутствии своих товарищей – на это потребовалось бы куда больше смелости, чем для самой страшной рукопашной схватки, – но те, на его счастье, ничего не видели. А китони, у которого даже кошелек не отобрали, подарил своему спасителю тауби: откупился дорогой сердцу вещицей от беды, согласно распространенному в тех краях поверью.
Чтобы талисман не утратил свое тихое волшебство, новый владелец должен или получить его в подарок, или найти, но ни в коем случае не купить, не украсть, не отнять силой.
После войны Кизбур связался с компанией сорвиголов, которые промышляли вылазками в Исшоду – страну в юго-восточной Суринани, разоренную и захваченную волшебным народцем. Время от времени бывает, что на какой-нибудь территории народец обретает великую силу и начинает вовсю куражиться. Жителям тогда только и остается, что собирать свое добро да поскорее уходить из окаянного края. Спустя два-три века праздник для распоясавшейся нечисти закончится, и люди смогут вернуться обратно, а земля там в первые годы будет на диво плодородна, урожаи обильны, к домашней скотине никакая хворь не пристанет.
Есть гипотеза, что мир Сонхи таким образом залечивает раны, нанесенные ему бесцеремонно хозяйничающим человеком: своего рода защитный механизм, неудобный для людей, зато спасительный для природы. Существуют, впрочем, и другие гипотезы, объясняющие сей феномен.
Так или иначе, а в Исшоде сто семьдесят лет тому назад докопались до «черного земляного масла», и вначале местные феодалы продавали его за большие деньги, жили припеваючи, ели-пили на золоте, а после, когда запасы иссякли, начали повсюду рыть – вдруг еще найдется? Не щадили ни травяные пустоши, ни рощи, ни возделанные поля. Вот тогда-то и началось… Нынешние обитатели сурийских кварталов в Ларвезе – это в большинстве потомки беженцев из Исшоды.
В обезлюдевшую страну пробирались охотники за сокровищами и амулетами. Иногда они возвращались назад с ценной добычей, иногда не возвращались, как повезет. Кизбуру не повезло, его растерзали стиги – костяные ящеры о двенадцати лапах, зубастые прыгучие скелеты. У этих тварей ни желудка, ни кишечника, но они насыщаются жизненной силой, разрывая жертву на куски.
Вырезанная из синего камня кошка из далекой озерной страны осталась лежать в луже крови, а потом на высохшей земле. Так и лежала, пока не попалась на глаза исхудалой женщине, которая искала в траве улиток. Луч солнца заставил тауби вспыхнуть спафировой звездочкой, и Мехелат подняла находку.
Людей в Исшоде осталось немного, и жизнь у них была незавидная. Мехелат в свое время не ушла вместе с караваном беженцев, потому что не захотела бросить разбитого параличом мужа. Впрочем, его давно уже не было в живых. Она собирала и варила улиток, ночевала в заброшенных постройках, не задерживаясь подолгу на одном месте. Хеледика предположила, что она, по всей вероятности, была амулетчицей, хотя и необученной, и благодаря этому ей столько времени удавалось прятаться от народца.
Она подобрала маленького Зомара, у которого погибли родители, но через год после этого ее искалечили амуши. По просьбе Мехелат мальчик набрал смертельно ядовитых ягод, выжал сок и дал ей выпить – сама она не смогла бы этого сделать, у нее на руках не осталось ни одного пальца, да и ходить она тоже больше не могла. Перед смертью Мехелат сказала, чтобы он взял себе тауби. Вскоре после этого Зомару сказочно повезло: ему встретился добрый волшебник. Ну, может, почтенный Гелберехт, командированный в Исшоду для сбора интересующих Ложу сведений, и не был человеком большой доброты, зато он разглядел в чумазом мальчишке способного амулетчика и забрал его с собой из этой пропащей страны.
Ведьма впитала обрывки знаний о каждом из прежних владельцев талисмана, как песок впитывает влагу. Ей даже удалось увидеть кое-что из того, что попадалось им на глаза.
Фонтан посреди площади в китонском городе: белокаменный в виде большого гриба, а вокруг хоровод маленьких грибов, из их шляпок бьют журчащие струйки. Искусная резьба, плавные извилистые линии, множество изящных деталей. Дно, видное сквозь подернутую рябью воду, усыпано посеребренной галькой. Жаль, в подробностях не разглядеть – картинка была размытая и затемненная.
Душевные метания Кизбура, который по дороге в Исшоду тайком от остальных съел общий запас вяленого мяса со специями – уж очень аппетит разыгрался, вдобавок это было его любимое кушанье, – а потом убедил товарищей, что они сами все умяли и не заметили, потому что перед тем выпили лишку. Временами он сожалел об этом поступке.
Съедобные улитки, которых собирала Мехелат, и похожие на них несъедобные. Нужно смотреть в оба: если раковина чересчур крупная и отливает желтизной – сущая гадость, всю похлебку испортит. Девушке подумалось, что, попади она в Исшоду без припасов, наверняка сумеет прокормиться благодаря этой полезной информации.
Угрюмые чувства Зомара, который смотрит вслед проскользнувшей мимо Хеледике: она ему нравится, и в то же время он знает, что песчаные ведьмы состоят в отдаленном родстве с песчанницами – разновидностью опасного для людей олосохарского народца.
Песчанницы выглядят как дивно прекрасные девушки – грациозные, гибкие, опьяняюще прелестные, их роскошные волосы золотятся на солнце, а при свете луны мерцают, словно серебристый шелк. Они танцуют нагие на барханах, заманивая путешественников на погибель. Бывает, что они вступают со своей добычей в плотскую связь, и потом у них рождаются дочери – такие же песчанницы, как они сами. В давние времена с ними водил знакомство Тейзург, и его потомство принадлежало к человеческой расе, хотя и с примесью нетипичного для людей волшебства, – так и появилось в Олосохаре малочисленное, но могущественное племя песчаных ведьм, у которых магические способности передаются по женской линии.
Зомар жестоко ненавидел волшебный народец. Весь, без исключения. Хеледика слышала о том, что амулетчик Гелберехт без колебаний может прикончить безобидного чворка или флирию – просто потому, что «они тоже». К песчаным ведьмам, отродью песчанниц, он относился настороженно. Вернее сказать, с неприязнью. И угораздило же его влюбиться в юную олосохарскую ведьму, которую привез в Аленду Суно Орвехт! То ли насмешка Госпожи Вероятностей, то ли очередное испытание. Он привык держать под контролем проявления своих эмоций и о Хеледике ничего дурного не слышал, но противоречивые устремления раздирали его на части.
Ненароком заглянув к нему в душу – она ничего такого не хотела, дремлющая синяя кошка сама раскрыла перед ней свою копилку впечатлений, – девушка словно очутилась в крепости с угрюмо нависающими башнями и мрачными закоулками, частично разоренной, готовой к бою, плохо приспособленной для жизни.
Хеледика ему сочувствовала, но на сближение с ним не пошла бы. Ей хватало своих собственных закоулков и разбитых мостов. В то же время ей очень хотелось, чтобы Зомара поскорее вызволили: вдруг ему без конца снится то, что он пережил в Исшоде?
Когда он проснется, она вернет ему тауби. С объяснениями, почему песчаной ведьме нельзя владеть таким подарком. Мол, будем считать, что талисман находился у нее на хранении. Может, еще добавит, что песчаные ведьмы и песчанницы – вовсе не одно и то же… Впрочем, об этом Зомар и сам наверняка знает, но одно дело – знания, полученные в школе амулетчиков, и совсем другое – мороки прошлого.
Хеледика вместе с другими прохожими отступила к стене, пропуская старинную карету, увешанную гирляндами продырявленных монеток. Громоздкий экипаж тащился медленно, с перезвоном и скрипом, и выглядел обшарпанным, несмотря на выставленное напоказ богатство.
Свет фонарей играл в леденцах, изображающих солнце: торговцы держали их целыми букетами и предлагали всем желающим. А впереди мерцали цветные вспышки, слышались залихватские возгласы, бесновалась скрипка – туда Хеледика и направилась.
Улица вывела ее на небольшую булыжную площадь, где толпа стояла кольцом. На открытом пятачке самозабвенно играл музыкант в маске зайца и долгополом черном пальто – казалось, он изо всех сил старался удержать взбесившийся смычок, но это у него не очень-то получалось. Вокруг отплясывало четверо танцоров, окутанных разноцветным сиянием, по их карнавальным нарядам прыгали язычки пламени – веселого, необжигающего, трепещущего в одном ритме с разнузданной скрипкой.
Зрители притоптывали на месте. Дома с заиндевелыми черепичными крышами и столбы с коваными фонарями как будто тоже хотели пуститься в пляс, но положение обязывало их сохранять неподвижность.
Хеледика протиснулась в первый ряд. Раскрашенные маски артистов улыбались, то и дело меняя оттенок в зависимости от переменчивого волшебного освещения. Маг, обеспечивший им эти чудеса, наверняка находился где-то рядом.
– Давайте тоже! – крикнула одна из танцовщиц, швырнув в зрителей сиреневый огонек. – Кого заляпала – выходи с нами плясать!
К танцующим присоединилась с азартным визгом девушка из толпы, по ее шубке сновали сиреневые искры. Следом на пятачок выскочил парень, атакованный роем зеленых светлячков.
«Видно, это и есть волшебница», – подумала Хеледика, следя взглядом за артисткой в грубовато размалеванной маске. Неутомимо отплясывая, женщина выхватывала из рукава мерцающие шарики и бросала наугад. «Заляпанные» срывались с места, чтобы принять участие в общей потехе. Иные в толпе размахивали руками и кричали:
– В меня, в меня кинь!
Стоявшая рядом пожилая дама провинциального вида восторженно ахнула, когда ее осыпало розовыми искрами. Хеледика заметила и на своем рукаве пляшущие искорки – только почему-то не розовые, а багровые.
Если в этот раз зацепило сразу двоих или часть «волшебного огня» перекинулась на нее с соседки, цвет должен быть одинаковым… В следующий миг ей стало не до этого.
Подбоченившись, провинциалка неуклюже, но с радостной готовностью выкатилась в круг, а песчаная ведьма поняла, что горит – в отличие от остальных участников веселья, по-настоящему.
С ней олосохарский песок. Он ее спасет. Те, кто хочет ее убить, просчитались.
– Танцуй, тебя же заляпали!
Не понимая, что происходит, ее вытолкнули из толпы на пятачок. Впрочем, багровая пакость уже погасла, защитные чары и колдовской песок сделали свое дело за несколько секунд.
Одежда сплошь в прорехах, да и ноги промокли – обувь тоже пострадала. Серьезных ожогов, похоже, нет, ничего не болит, но такое ощущение, как будто чего-то не хватает… Прежде всего надо послать мыслевесть господину Шеро и охране.
Она не смогла это сделать – и вслед за тем осознала, чего же ей «не хватает». Магии. Так уже было, когда она сбежала из деревни и уехала вместе со странствующим торговцем в Ларвезу, а олосохарского песка с собой не взяла. Но сейчас-то песок у нее есть! По крайней мере, только что был… Не мог же он до последней песчинки высыпаться через дыры в одежде, а если и мог, все равно он здесь, у нее под ногами!
Не слушая, что ей говорят – а люди вокруг уже заметили, что случилось неладное, и танцовщица, бросавшая шарики, что-то им объясняла, как будто оправдывалась, пытаясь перекричать звуки скрипки, – Хеледика сунула руку в карман и нашарила там щепотку… Нет, не песка. Стеклянистого крошева. Царапающие бугристые крупинки, ломкие пластиночки… Совсем другие ощущения в кончиках пальцев – и никакого волшебства.
Она сообразила, что произошло. Все-таки это был песок. Именно что был – в прошедшем времени. И он ее только что защитил, приняв на себя колдовской удар, но при этом весь без остатка переплавился в стекло, утратив те свойства, которые делали его источником силы для песчаной ведьмы.
Хеледика даже припомнила, что может оказать такое воздействие на олосохарский песок, ей об этом говорили и в родной деревне, и в школе Ложи. Тот, кто сумел раздобыть сгусток пламени Анхады, огненной реки Нижнего мира, должен обладать немалым могуществом… А у нее сейчас ни капли магии не осталось.
– Я не знаю, что случилось, это не я! – надрывно твердила танцовщица. – Накинь пока мою шаль!
Девушка отпрянула от протянутой шали, как от ядовитой змеи, и стремглав кинулась в толпу. Не назад, а наискось через пятачок – туда, где ее не ждали. Пусть она сейчас не может колдовать, зато бегать не разучилась. Лишь бы не швырнули вслед заклятьем. Подумав об этом, она метнулась вправо, влево, а потом с разгону врезалась в людскую гущу, словно убегающая ящерица в траву, и принялась энергично протискиваться по направлению к ближайшему переулку.
Тонкая и верткая, Хеледика проскальзывала меж зевак, пользуясь всяким просветом в толпе. Один раз ее схватили за руку, но она резким движением вывернулась из захвата – спасибо подчиненным господина Шеро, которые на всякий случай обучили агента Змейку таким приемам, – и ринулась дальше.
Фонари на краю площади светили буднично, неярко, но на стенах домов колыхались цветные тени – это означало, что представление продолжается. Артисты не бросились в погоню за пострадавшей зрительницей, а вернулись к своим танцам. Может, они и в самом деле ни при чем и сгусток анхадского огня подкинул ей кто-то другой.
Мимо первой чернеющий слева арки она проскочила, там ее могут поджидать. Мимо второй тоже промчалась, не задерживаясь. Если ее хотят поймать, самое логичное – устроить засады по всему периметру, поэтому прочь отсюда.
Хеледика неслась по темной улице сломя голову. В сапожках хлюпало. Одежда превратилась в лохмотья, но холода она, разгоряченная бегом, не чувствовала. Другое дело, что ступни кололо: стельки прожгло, а спрятанные под ними песчинки превратились в крупицы стекла.
Аленда вовсю праздновала Солнцеворот, на перекрестках пылали, с шипением разбрасывая искры, огненные «солнышки» на шестах. Над крышами распускались в ночном небе султаны фейерверков. Хеледика держалась людных улиц и смотрела в оба, имея в виду, что противники могут подобраться к ней ряжеными, маскируя похищение под карнавальное действо.
Это могут быть овдейцы, которые пытались захватить Нинодию. Или тот маг, готовивший в Гуртханде смертницу с «мясорубкой».
Израненные и стертые ступни горели, боль становилась все мучительней. Если не вытряхнуть из сапог стеклянное крошево, она скоро не то что бежать – шагу сделать не сможет.
Хеледика завернула в Бархатный Двор. Тут располагалось множество лавок, где торговали тканями со всех концов света и галантерейной всячиной. Входов-выходов в этом огромном здании, снаружи украшенном статуями вычурно разряженных модниц, было несколько – и она их знала, как свои пять пальцев.
Большая часть магазинчиков была закрыта, а в тех немногих, где двери настежь, отмечали Солнцеворот.
Девушка забралась в самую глубь Бархатного Двора. Даже без помощи олосохарского песка она видела в потемках не хуже кошки. Усевшись на пол у стены, торопливо расшнуровала сапог, вытащила мокрую дырявую стельку, вытряхнула стекло. В то же время она чутко прислушивалась и вовремя уловила даже не звук шагов, а скорее короткий тихий шорох.
Затаив дыхание и чувствуя, как предательски громко колотится сердце, ведьма на четвереньках отползла к проему, который вел в подсобку для мусора. Она тоже старалась двигаться бесшумно. Сапог ухватила зубами за шнуровку: не бросать же его, он ей еще понадобится!
Этим помещением пользовался весь Бархатный Двор, поэтому оно не запиралось. Дощатые перегородки разделяли его на отдельные клетушки по обе стороны от сквозного коридора. Мусор тут был не какой попало, а тот, что охотно забирают старьевщики: обрезки тканей и веревок, лохмотья оберточной бумаги, использованные картонные коробки.
Если поднять шум, чтобы сторожа позвали полицию… Впрочем, те вряд ли подоспеют вовремя.
Хеледика скорчилась за грудой мятых коробок, стиснув зубы и прижав к груди промокший сапог. Ее пробирала дрожь.
Не шевелиться и не дышать. Ее нет. Она всего лишь песок.