Сборщик продолжал в том же духе еще довольно долго. Оглянувшись вокруг, Крисп увидел в глазах соседей тупую скуку. В последний раз он слышал столь велеречивые тирады из уст Яковизия, когда тот выкупал полонян у кубратов. Но та речь, по крайней мере, предваряла счастливую развязку. А эта — весьма и весьма сомнительно.
Судя по тому, как напряженно начали переминаться с ноги на ногу солдаты, словно готовясь к атаке, речь наконец приближалась к своему существу. И действительно, через минуту Крисп услышал:
«А посему все налоги за этот год и до окончания вышеупомянутого чрезвычайного положения увеличиваются на треть и должны быть выплачены золотом или же, в зависимости от времени и места, в каком-либо другом виде, освященном долголетней традицией. Так повелевает милостью Фоса Автократор Анфим».
Сборщик податей перевязал свиток красной ленточкой и сунул его обратно в шкатулку. «На треть! — подумал Крисп. — Не удивительно, что он привел с собой солдат». Он ожидал, что услышит протестующие возгласы, но все вокруг хранили молчание.
Возможно, ему одному удалось проследить за смыслом речи до самого конца.
— Высокочтимый господин, — начал он и подождал, пока сборщик податей остановил на нем свой взгляд. — Высокочтимый… — повторил он и снова умолк.
— Меня зовут Малала, — проворчал чиновник.
— Высокочтимый Малала, мы не в состоянии заплатить дополнительную дань в этому году, — сказал Крисп. Увидав, что он набрался смелости возразить, соседи поддержали его кивками. — Нам даже обычную подать и то не собрать, — продолжал Крисп. — Это был трудный год для нас, высокочтимый господин.
— Вот как? По какой же причине? — осведомился Малала.
— У нас в деревне была эпидемия холеры, высокочтимый господин. Многие умерли, а другие настолько ослабели, что надолго выбились из колеи. Поэтому урожай у нас нынче очень скудный.
Услыхав страшное слово «холера», некоторые чиновники и солдаты нервно зашевелились. Малала же, к удивлению Криспа, разразился смехом.
— А ты не дурак, крестьянин! Придумай болезнь, чтобы оправдать собственную лень, назови ее пострашнее — и сборщики тут же дадут деру, да? Кого другого ты бы, может, и провел, но только не меня. Я слыхал подобные байки.
— Но это правда! — с негодованием воскликнул Крисп. — Высокочтимый господин, вы у нас впервые. Наш бывший сборщик Забдай обязательно заметил бы, скольких знакомых лиц недостает среди нас сегодня!
— Еще одна байка, — зевнул Малала.
— Но это правда! — повторил Крисп.
«Да, господин, истинная правда!» — загомонили сельчане. — «Фосом клянусь, у нас померла уйма народу, и жрец-целитель в том числе…» «Моя жена…» «Мой отец…» «Мой сын…» «Я целый месяц провалялся, какая уж там работа!..»
Сборщик податей поднял руку:
— Это не имеет значения.
— Как то есть не имеет значения? — Крисп, осердившись, нырнул под балдахин Малалы и ткнул пальцем в список, лежавший у того на коленях. — Варадий мертв. Фостий — это мой отец мертв, моя мать и сестра тоже мертвы. Сын Цикала, тоже Цикал, мертв… — И Крисп продолжил чтение скорбного списка.
Но Малалу это ничуть не тронуло.
— Как ты заметил, юноша, я здесь впервые. Вполне возможно — и даже, я бы сказал, вероятно, — что все названные тобой люди прячутся сейчас в лесу, посмеиваясь в рукав. Я таких фокусов навидался, можешь мне поверить!
Крисп поверил ему. Не попадись чиновник раньше на подобные уловки, он не стал бы с таким недоверием судить о том, что тут происходит. Крисп пожелал обманщикам провалиться к Скотосу во льды, поскольку из-за них сборщик оставался глух к настоящей беде, постигшей деревню.
— Сумма податей остается в силе и должна быть собрана, — продолжал Малала. — Даже если каждое твое слово чистая правда, налоги взимаются со всей деревни, а не с отдельных людей. Императорской казне нужны ваши продукты, а то, в чем нуждается казна, она берет. — Он кивнул, указав на стоящих в боевой готовности солдат. — Вы заплатите добровольно — или вам же хуже будет.
— Мы заплатим добровольно — и нам же хуже будет, — с горечью сказал Крисп. Подати собирались с деревни оптом для того, чтобы крестьяне не давали потачки лодырям и чтобы все были связаны круговой порукой. Но грабить, даже на законном основании, людей, переживших такое несчастье, было ужасно несправедливо.
Малалу это не остановило. Он объявил сумму налога, причитающуюся с деревни: столько-то золотых монет или же их эквивалент в виде только что убранных зерновых, которые были с великой дотошностью и аккуратностью перечислены в списке.
Крестьяне притащили все, что было у них отложено для ежегодной уплаты податей. Поскребли по сусекам, поднатужились — и собрали почти столько же, сколько в прошлом году. Забдай наверняка остался бы доволен. Малала — нет.
— Сейчас соберем остальное, — сказал он.
Предводительствуемые солдатами чиновники, которых он привел с собой, расползлись по деревне, точно муравьи по горшку со свиным салом. Они открывали ямы-хранилища одно за другим и ссыпали зерно, бобы и горох в кожаные мешки.
Крисп наблюдал за этим систематическим разбоем.
— Воры! Вы хуже кубратов! — крикнул он Малале.
Сборщик налогов испортил ему даже это удовольствие, восприняв оскорбление как комплимент.
— Надеюсь, мой дорогой друг, надеюсь. У варваров есть жестокость, но нет системы. Заметь, однако, что мы не допускаем произвола. Мы берем лишь то, что положено по закону Автократора Анфима.
— А вы, пожалуйста, заметьте, высокочтимый господин, — титулование прозвучало в устах Криспа как ругательство, — что закон Автократора Анфима обречет многих из нас на голод.
Малала только плечами пожал. На мгновение Криспа охватила такая бешеная ярость, что он чуть было не призвал сельчан с оружием в руках расправиться со сборщиком и его отрядом. Но даже если удастся их прикончить, что толку? Сельчане накличут на свои головы новые отряды имперских солдат, которые придут убивать, а не просто грабить.
— Эй, довольно! — крикнул наконец Малала после того, как один из чиновников подошел и что-то шепнул ему на ухо. — Нет, этот ячмень нам не нужен — ссыпьте его обратно в яму. Нам пора трогать. Завтра нужно навестить еще одну из этих жалких деревушек.
Он вспрыгнул на коня. Чиновники и охранявшие их кавалеристы последовали его примеру. Звякая доспехами, кавалькада поскакала прочь из деревни. Жители проводили их взглядами, после чего уставились на опустошенные хранилища.
Долгое время никто не говорил ни слова. Потом Домок попытался отыскать хоть какое-то утешение:
— Если все мы будем соблюдать строжайшую экономию, то, быть может, сумеем…
И осекся. Он сам не верил своим словам.
Крисп поплелся домой. Взял лопатку, обошел дом, остановился с той стороны, что не выходила на площадь, нагнулся и начал копать. Поиски заняли больше времени, чем он ожидал: за двенадцать лет Крисп запамятовал точное место, где зарыл тот счастливый золотой. Но в конце концов монета заблестела на его грязной ладони.
Он чуть не выбросил ее; в этот момент любая вещь с изображением Автократора была ему ненавистна. Но здравый смысл вскоре взял верх.
— Кто знает, когда еще доведется держать в руках такую штуку, — пробормотал он и сунул монету в мешочек, который носил на поясе.
Потом он снова вошел в дом. Снял со стены меч и копье. Меч привесил рядом с мешочком. А копье могло послужить заодно и посохом. Крисп вышел на улицу. На севере сгущались тучи. Сезон дождей еще не начался, но скоро начнется. Когда дороги превратятся в кашу, с посохом будет удобнее.
Крисп огляделся.
— Так. Что еще я забыл? — спросил он вслух.
В последний раз нырнул в дом и вышел с половиной буханки хлеба.
А потом зашагал к деревенской площади. Домок и Евдокия все еще стояли там вместе с кучкой соседей. Они обсуждали визит Малалы тихими и потрясенными голосами, как обсуждали бы наводнение или другое стихийное бедствие.
Домок, увидав снаряжение Криспа, удивленно приподнял бровь.
— Пожелать тебе удачной охоты? — спросил он своего шурина.
— Можно сказать и так, — откликнулся Крисп. — Лучше уж промышлять охотой, чем пахать. Если империя грабит нас почище кочевников, какой смысл возделывать землю? В детстве я как-то пытался представить, чем бы еще мог заняться. Вот и решил: пойду в город Видесс и выясню.
Евдокия схватила его за руку:
— Не уходи!
— Не могу, сестренка. У тебя есть Домок. А у меня… — Он прикусил губу. — У меня каждый раз сердце разрывается, когда я захожу в дом. Ты знаешь почему. — Он подождал, пока Евдокия кивнула. Лицо ее тоже прорезали горькие складки. — К тому же, — продолжал Крисп, — в деревне будет лишним ртом меньше. Это должно помочь — хотя бы чуточку.
— Значит, пойдешь в солдаты? — спросил Домок.
— Может быть. — Эта мысль по-прежнему не вызывала у Криспа восторга. — Если не найду ничего другого — пойду.
Евдокия обняла его:
— Фос да храни тебя на дороге и в городе.
Крисп невольно отметил, как быстро она перестала спорить: поняла, значит, что он не может иначе.
Он тоже обнял сестру, ощутив выпуклость ее живота. Пожал Домоку руку. А потом зашагал от них прочь — прочь от всего, что было ему знакомо, — к торной дороге, ведущей на юг, к городу.
* * *
Между деревней и имперской столицей было дней десять пути — для путника здорового и неутомимого. Крисп был и здоров, и неутомим, но до города добрался только через три недели. Он останавливался то на день, чтобы помочь с уборкой бобов, то на вечер, чтобы дров поколоть, — в общем, брался за любую подвернувшуюся работу.
Так что в город Видесс он явился с набитым животом и даже с несколькими монетами в мешочке, брякавшими рядом с золотым.
На пути к югу он уже повидал кое-какие чудеса, поскольку дорога, приближаясь к городу, шла вдоль моря. Крисп замер и много долгих минут глазел на воду, которая все набегала и набегала на берег до бесконечности. Но это было природное чудо, а теперь перед ним оказалось творение рук человеческих: стены города Видесса.
Крисп видал городские стены и раньше, в Имбросе и других городах, попадавшихся по пути. Тогда они казались ему великолепными — огромными и мощными. Но по сравнению со стенами, к которым он приближался сейчас, те были просто игрушечными.
Город огибал широкий и глубокий ров. А над ним высилась стена в пять или шесть раз выше человеческого роста. Через каждые пятьдесят-сотню ярдов стояли квадратные или шестиугольные башни, которые были еще выше. Казалось бы, они способны сдержать самого Скотоса, не говоря уже о смертных врагах, если те нападут на город.
Но за внешней стеной вздымалась вторая, еще более мощная. Ее башни располагались в шахматном порядке между внешними башнями, так что кое-где они сливались в сплошной ряд.
— Чего рот раззявил, олух несчастный? Не загораживай дорогу! — раздался голос у Криспа за спиной. Он оглянулся и увидел господина в модном плаще с капюшоном, защищавшим голову от дождя. Дождь пошел прошлой ночью; вымокнув до нитки, Крисп перестал его замечать.
Зардевшись, Крисп поспешил к воротам. Те сами по себе были чудом, со створками из железа, бронзы и дерева толщиной с человеческое тело. Проходя под внешней стеной, Крисп глянул вверх и увидал солдат, смотревших на него сверху вниз через железную решетку.
— Что они делают там, наверху? — спросил он у стражника, который следил за тем, чтобы людской поток тек в проход плавно и без заторов.
Стражник улыбнулся.
— Предположим, ты враг и как-то умудрился пробить внешние ворота. А они тебе — р-раз! — кипяточку на голову или раскаленного песку. Понравится тебе, как думаешь?
— Не очень, благодарю покорно. — Крисп поежился.
— И мне тоже, — рассмеялся стражник и указал на Криспово копье. — Пришел вступить в наши ряды? Оружие получишь куда более справное, это я тебе обещаю.
— Все может быть — если ничего лучшего не подвернется, — ответил Крисп.
Судя по тому, как стражник кивнул, он слыхал эти слова уже не раз.
— Там, на южном лугу, возле моря, проводят учения. Если захочешь обратиться к офицеру, там их всегда можно найти.
— Спасибо, я запомню, — отозвался Крисп. Похоже, все как один жаждут загнать его в солдаты. Он покачал головой. Он по-прежнему не хотел быть солдатом. Если столица и впрямь так велика, как говорят, — и о чем свидетельствуют ее крепостные стены, — он наверняка сумеет устроить свою жизнь как-нибудь иначе.
Крисп пошел дальше. Створки внутренних ворот были еще массивнее, чем внешних. Проходя под внутренней стеной, Крисп опять задрал голову и увидел очередной ряд смертельно опасных дыр. Чувствуя себя искушенным городским жителем, он приветливо кивнул солдатам наверху и зашагал вперед. Еще несколько шагов — и Крисп очутился наконец в городе Видессе.
И точно так же, как перед стенами, замер в изумлении.
Открывшийся перед ним вид можно было сравнить разве только с морем. Но теперь он глядел на море зданий. Даже в самых смелых мечтаниях он не в состоянии был представить себе, что дома, лавки и храмы Фоса с золочеными куполами могут простираться во все стороны, сколько хватает глаз.
И снова за спиной чей-то голос сердито велел ему пошевеливаться.
Крисп сделал несколько шагов, потом еще несколько — и вскоре обнаружил, что шагает по улицам города. Он шел куда глаза глядят; все улицы казались ему одинаково чужими и одинаково чудесными.
Ему пришлось прижаться к стене мелочной лавки, чтобы дать проехать телеге, запряженной мулами. В его деревне возницей обязательно оказался бы кто-то знакомый. Даже в Имбросе кучер наверняка поднес бы палец ко лбу, выражая таким образом благодарность. Но этот даже головы не повернул, даром что скрипучие колеса его телеги чуть не задели рубаху незнакомца.
Судя по сосредоточенному лицу, возница куда-то спешил по важному делу и боялся, что не успеет.
Такие же лица были у основной массы прохожих. Живя в самом великолепном городе мира, они обращали на него меньше внимания, чем Крисп — на знакомые дома в деревне. Самого Криспа они тоже не замечали, разве только их начинала раздражать его медленная походка. Тогда они огибали его и с ловкостью танцоров устремлялись вперед.
Их разговоры, обрывки которых доносились до Криспа сквозь скрип колесных осей, постук молотков котельщиков и дробь дождя, были так же торопливы и летучи, как их походка. Порой ему казалось, что он понимает слова, а порой их смысл ускользал от него начисто. Горожане говорили по-видесски, конечно, но не на том видесском, которому научили Криспа родители.
Так он бродил пару часов, пока не очутился на большой площади, называемой, как он понял, площадью Быка. Ни одного быка Криспу здесь увидеть не удалось, хотя все остальные товары, какие только бывают на свете, предлагались на продажу в изобилии.
— Жареный кальмар! — выкрикнул продавец.
Порыв ветерка донес до Крисповых ноздрей аппетитный запах горячего оливкового масла, хлеба и морских деликатесов. Желудок громко заурчал. Только теперь до Криспа дошло, какая голодная это работа — разглядывать достопримечательности. Не совсем уверенный в том, что такое кальмар, он все же спросил:
— Сколько?
— Три медяка штука, — ответил торговец.
У Криспа в мешочке еще осталась мелочь от последней халтурки, которую он нашел перед тем, как добрался до города.
— Дай мне две штуки.
Продавец вытащил их из жаровни щипцами.
— Береги пальцы, парень, — они горячие, — сказал он, отсчитывая Криспу сдачу.
Крисп чуть не выронил их, но не потому, что они были горячие.
Прижав к себе копье согнутым локтем, он показал пальцем:
— А они съедобные? Эти… эти… — Он даже не знал, как их назвать.
— Щупальца? Конечно! Многие говорят, что они самые вкусные. — Торговец понимающе улыбнулся. — Ты не местный да?
— Э-э… да.
Крисп смешался с толпой; ему не хотелось, чтобы продавец кальмаров наблюдал за тем, как он собирается с духом, чтобы съесть свое приобретение. Мясо, обсыпанное хлебной крошкой, оказалось белым, жевалось долго и было довольно безвкусным; щупальца практически ничем от него не отличались. Крисп облизнул пальцы, стряхнул с бороды застрявшие крошки и пустился дальше.