Шериф был жив и жить собирался, и наверное, он дотянет до глубокой старости, меняя одну клетчатую рубашку на другую, жуя табак и рассказывая о забавных историях из прошлого… правда, ту, которая с Ийлэ не вспомнит.
Зачем?
Она не забавная…
— Вы о чем? — Райдо близко.
Он не позволит обидеть Ийлэ. Ийлэ нужна ему. Необходима. Без нее Райдо умрет. И она шепотом повторяла себе это вновь и вновь, убеждая не то себя, не то медведя, который, как и положено игрушке, сидел смирно, спокойно.
— Я о том, что не стоило тянуть ее в город. К чему эта дурная эскапада? — шериф говорил спокойно, Ийлэ могла представить, как он стоит, сложив руки на спиной, выпятив грудь. И медные пуговицы на рубахе поблескивают.
Ворот расстегнут, а платок сбился набок.
— Полагаете, ей всю оставшуюся жизнь прятаться надо? — Райдо раздражен. Странное дело, Ийлэ не видит его, и голос звучит ровно, спокойно, но она все равно знает — раздражен.
И быть может, на щеках вновь живое железо проступит.
Она бы вытерла.
Живое железо — это хороший предлог прикоснуться.
Как вышло, что прикосновения эти нужны не только ему? Да и нужны ли ему вовсе?
— Полагаю, — в тон Райдо ответил шериф, — что вашими усилиями эта оставшаяся жизнь может быть… очень короткой. И охрана вам не поможет.
Молчание.
Зачем Райдо здесь? О Дайне узнать? Он мог бы письмом обойтись… и смешно надеяться, что шериф расскажет ему…
— Вы ведь не за этим пришли, верно?
— Дайна.
— Дайна… — шериф произнес это имя странным тоном, в котором почудилось… брезгливость? — Дайна… неприятное происшествие… очень неприятное, но увы, случается…
— Вы нашли, кто ее убил?
— Нет. Но вы не волнуйтесь, больше вашего паренька не обвиняют. Не в убийстве.
— А в чем обвиняют?
— В попытке совращения невинной девицы. У нас городок маленький, слухи ходят, бродят… обрастают ненужными подробностями… а парни ныне вспыльчивые. Тем более сейчас.
— То есть?
Ийлэ мысленно присоединилась к вопросу.
— Зима, — сказал шериф так, будто бы это что?то объясняла. — Развлечений никаких. Сидят по кабакам. Отдыхают. Разговоры разговаривают. А за разговорами и элем, мало ли какая дурная мысль в горячие головы взбредет… как бы не решили вашего паренька поучить…
— Нат сможет за себя постоять.
Ийлэ кивнула, не для Райдо, для медведя, который наблюдал за ней глазами — пуговками, внимательно так… медведи — звери опасные, никогда не знаешь, что у них на уме.
— Так?то оно так, — шериф по — прежнему говорил медленно, растягивая каждое слово, и в этой его манере Ийлэ виделась не то усталость, не то сонливость, но всяко — равнодушие, что к Натовой судьбе, что к тем беспечным людям, которым вздумается Ната поучить. — Но пьяные драки — дело такое… непредсказуемое… поначалу кулаки, а там кто себя зело обиженным посчитает, то и за нож схватятся… или за самострел… или еще какую пакость.
— Я понял.
— От и ладно, что поняли. Мое дело маленькое, предупредить смертоубийство. А то потом расследование, отчеты… чтоб вы знали, как я эти отчеты писать ненавижу.
Наверняка, улыбнулся.
Он всегда улыбался широко, не боясь показывать зубы, хотя зубы эти и были нехороши: кривоватые, желтоватые из?за пристрастия к табаку. Однако улыбка получалась хорошей.
Этой улыбке люди верили.
Дураки какие.
— Так все?таки, что с Дайной?
— Ничего, — возвращаться к этой теме шерифу явно не хотелось. — Убийство. Ограбление. Точнее, ограбление, а потом убийство… небось, добычу не поделили.
Райдо молчал.
— Не знаю, в курсе ли вы, но Дайна подворовывала. В свое время она прилично из дома вынесла… часы там, столовое серебро… скатерочки нашли… платочки с монограммами… и платьев целый шкаф… забирать будете?
— Буду.
— От и ладно… от и хорошо… по мелочи кое?что нашли, но это так… думаю, она и ныне не брезговала. Вы уж простите старика за откровенность, но вы не больно?то хозяйством занимались. Я и сам такой. Блюдечки — ложечки… супружница всем этим добром ведает, а я, коль пропадет ненароком, то и не замечу.
Шериф громко вздохнул и повторил, точно Райдо не понял бы без этого повторения:
— Воровала она у вас. А наворованное кому?то да сносила… на платьях вон пуговицы срезаны, кружево, которое получше, тоже сняли… и вещицы в ее норе самые простые остались. Куда подевалось прочее?
— Понятия не имею.
— Вот и я не имею.
Скрипнули доски, и шериф заговорил иным, деловитым, тоном.
— Очевидно, что Дайна действовала не одна. Вы ее уволили, а значит, путь в поместье был закрыт. Она не могла не понимать этого, как и того, что должна воспользоваться последней возможностью. Вы же не проверяли ее вещи?
— Нет, — вынужден был признать Райдо. Ийлэ вновь поняла, что разговор этот ему не нравится.
— Жаль. Думаю, нашли бы много интересного…
— В доме не осталось ничего ценного.
— Это вам так кажется. У вас о ценном иные представления…
— Ваша правда. Иные.
— А вот Дайна… цепочка для часов… сами часы… табакерки, помнится, в доме имелась неплохая коллекция… серебряные фигурки. Чарочки с аметистами. Веера. И лопаточки для книг из библиотеки. Чернильницы. Перья.
— Я понял.
— Я рад. Мелочи, конечно, но в конечном итоге эти мелочи потянут на приличную сумму… а если добавить, что ныне альвийская работа в особой цене…
Деньги.
Он говорит о деньгах, а Ийлэ… она ведь помнит те самые чарочки с аметистами, которые отец выставил в Охотничьей гостиной. Ему они не нравились, грубоваты, простоваты, но по характеру вполне вписывались в интерьеры гостиной.
А веера мама хранила в специальном ящике комода.
Лопаточки для книг… Ийлэ любила касаться страниц пальцами, но если книга старая…
…мама собирала фигурки из бисквита.
…а отец — цепочки для часов, и коллекция его, надо полагать, исчезла. Райдо и вправду не заметил бы исчезновения. Как можно заметить пропажу вещи, о существования которой не имеешь представления?
— Полагаю, увольнение Дайны разозлила ее сообщника. А может, Дайна просто перестала быть нужна? Зачем делиться выручкой, если можно просто избавиться от подельницы. И вот…
— И вот, — странным голосом повторил Райдо.
— И вот, — прошептала Ийлэ на бархатистое медвежье ухо.
Глава 4
Специалист из конторы Аврешена оказался человеком молодым, но чрезмерно серьезным, словно за серьезностью этой он пытался скрыть неподобающе юный для столь ответственной должности, возраст.
Он хмурился.
И белесые брови сходились над переносицей. Он поджимал губы, и реденькая щетка усов топорщилась, топорщились и бачки, тоже реденькие, глядевшиеся чуждо, будто бы наклеенными. Специалист рядился в мышастый костюм и галстук повязывал черный, скучный, а в узел его втыкал булавку с платиновой цепочкой и подковкой — брелоком.
На удачу, стало быть.
Он трогал эту подковку, и хмурился сильней.
— Смею надеяться, — произнес он, окинув Райдо настороженным взглядом, — ваши документы… в порядке?
Голос его все?таки подвел, дрогнул.
— В порядке, — заверил Райдо, с трудом сдерживаясь от смеха.
Первый выезд, как?никак.
И парень отчаянно боится совершить ошибку.
— Я вынужден буду проверить.
Он шел неторопливо, копируя чью?то походку, которая, надо полагать, была вальяжной, неспешной, но в его исполнении выглядела комично. Со спины паренек весьма напоминал Ната.
И это сходство иррационально радовало Райдо.
— Конечно, — он прикусил губу, чтобы не расхохотаться. — Проверите.
— И вы заполните бланки?
— Заполню.
— Благодарю, — паренек важно кивнул. — Законность — вот политика нашей компании.
В коляску он забрался и, покосившись на альву, которая сидела подозрительно тихо, обнимая медведя, устроился напротив.
На Ийлэ парень старался не смотреть.
Очень старался.
И смотрел на собственные перчатки из черной лайки, на носки новеньких сапог, на трость с массивным посеребренным набалдашником, массивный кофр…
…и все равно на нее.
С любопытством.
С тайным восхищением, которое Райдо пришлось не по душе. Вдруг подумалось, что этот человеческий мальчишка немногим ее старше, и при всей мишуре, которую на себя нацепил, все же специалист, молодой, но… Авершен — серьезная контора, и лишь бы кого в ней не держат.
И значит, у мальчишки есть работа.
Доход.
Перспективы.
А что за Райдо помимо краденого поместья? И ладно, не сам он украл, получил в подарок, но от этого не легче. И глядя на него, Ийлэ будет думать…
О чем?
О родителях погибших? О собственном унижении?
А парень… увезет ее в город, в квартирку тихую, уютную с геранями на подоконниках, с голубями и скатертями в клеточку. Женится… этот, если серьезный, то женится… имя даст.
Шанс забыть.
Притвориться, что все, что случилось в Яблоневой долине — это сон. Кошмар. А кошмарам — не место в новой ее жизни… и если так, то Райдо не имеет права мешать.
— Хочешь, я ему челюсть сломаю, — шепотом поинтересовался Нат, который на гостя смотрел исподлобья, с немалым подозрением.
— За что?
— За что?нибудь, — похоже, вопрос вины или невиновности парня Ната не волновал. — А чего он на нашу альву выпялился?
А хорошее слово. И впрямь выпялился. Сидит, сжимает тросточку свою, уставился не то на Ийлэ, не то на медведя… хотя какой ему в медведях интерес? И значит, на Ийлэ.
Моргать и то боится.
Ресницы вон обындевели, смерзлись. А сам разрумянился.
Он молод и… наверное, с человеческой точки зрения симпатичен. Невысокий, но и не низкий, среднего роста, сухощавый, с лицом приятным… правда, возникало совершенно непристойное в данной ситуации желание этому лицу несколько поубавить приятности.
— Ему любопытно, — шепотом ответил Райдо, стесняясь и непонятного раздражения, и этого полудетского почти желания втянуть чужака в драку.
Победить.
И… и он человек.
С людьми драться — стыдно.
— Он ей не понравится, — Нат пришпорил лошаденку, вырываясь вперед, и собственный Райдо жеребчик радостно прибавил шагу. — Слишком мелкий и тощий.
— Ты тоже упитанностью не отличаешься. Полагаешь, для Ниры это имеет значение?
Нат насупился, впрочем, надолго его не хватило. Привстав на стременах, он оглянулся, убеждаясь, что коляска никуда не исчезла, равно как и охрана.
— Не знаю. Не думаю. Спрошу. Потом спрошу…
— Как встреча прошла? — Райдо ухватился за возможность сменить тему беседы. В конце концов, альва не принадлежит ему.
Есть договоренность.
Обязательства.
И права старшего со — родича… человек этот, быть может, ему просто — напросто любопытно, он альвов прежде не видел… и пробудет всего?то пару дней, а потом уберется.
А если нет, то Райдо проследит, чтобы намерения его были в достаточной мере серьезными…
— Никак, — Нат вздохнул и признался. — Я, кажется, сделал глупость.
Этакая честность дорогого стоила, к тому же была весьма своевременной. С чужими проблемами у Райдо разбираться получалось куда как проще, чем с собственными. И он велел:
— Рассказывай.
Человек смотрел.
Сидел, вцепившись в трость, и смотрел.
Под взглядом его Ийлэ было неудобно. И она отворачивалась, но все одно продолжала чувствовать на себе внимательный этот взгляд. Нельзя сказать, чтобы человек пугал.
Молодой совсем.
Невысокий. Хрупкого телосложения. Рядом с Райдо он гляделся сущим ребенком и, наверное, сам осознавал это, оттого и пытался выглядеть серьезней.
Но сейчас Райдо не было.
Верхом решил возвращаться, доверив коляску одному из охранников.
Он рядом. Вон, видна спина, и если позвать… Ийлэ решительно повернулась к медведю: не станет она никого звать.
— Простите, — человек заговорил первым. — Премного прошу простить мое любопытство… и лишь исключительность этой встречи извиняет его… в ином случае я бы не посмел тревожить вас, но…
Он выдохнул и, достав из кармана окуляры в стальной оправе, торжественно водрузил их на нос. Стекла в окулярах были желтыми, словно из кусочков янтаря выточенными.
— Но вы и вправду дочь Нагиро — аль — Ашшабби?
Человек произносит имя с запинкой, и старательно выговаривает каждый слог, явно опасаясь и ошибиться, и споткнуться. И это имя в его губах звучит иначе.
Чужим.
Но Ийлэ кивает.
— Чудесно! — за желтыми стеклами глаз не разглядеть. — Я очень рад! Я… простите, я не представился, Талбот. Джон Талбот.
— Ийлэ.
— Ий — лэ, — повторяет он, растягивая имя. — Ийлэ — аль — Ашшабби, верно?
Пожалуй.
Она и забыла, что кроме имени у нее есть и фамилия, привязывающая ее, Ийлэ, к родовому древу. Впрочем, какой в том толк?
Древо это мертво.
— Я премного извиняюсь… я столько слышал о вашем отце… видите ли, — он привстал, но коляска подпрыгнула, и человек вновь плюхнулся на сиденье, завалился некрасиво, но выровнялся и пальтецо свое одернул. — Видите ли, мой отец, он тоже ювелир… конечно, обыкновенный… нет, известный в определенных кругах. Мастер. Вам, должно быть, это покажется странным… или вовсе нелепицей, но и среди людей есть мастера.
Он снова поднялся и, придерживаясь за высокий борт коляски, сделал шаг. Плюхнулся рядом и за руку взял.
— Вы извините, — повторил Джон Талбот, глядя на Ийлэ поверх желтых стекол. — Мама говорит, что я совершенно невоспитанный, но не могу разговаривать вот так, когда кричать приходится. Мне нужно видеть человека и…
Он говорил что?то еще, возбужденно, взбудоражено, то и дело порываясь прикоснуться к Ийлэ.
Это было неприятно.
— Мне отец показывал каталоги… вообще?то он надеялся, что я пойду по его стопам, стану ювелиром, но увы, руки грубоваты. Для ювелира если, а вот замки вскрывать — самое оно. Я хоть и молодой, но лучший в конторе.
Джон Талбот улыбался.
И казалось, был совершенно счастлив.
— И представляете, как я удивился, узнав, что на эту усадьбу ищут спеца! Да я сам вызвался! Я бы и бесплатно поехал, чтобы… а ваш отец, он где?
— Умер.
— Да? — удивился Джон Талбот, и удивление его было ярким, искренним.
Он и сам был ярким, пожалуй, янтарно — желтым, как его очки.
Искренним.
— Мне очень жаль… я, признаться, надеялся… то есть, я понимаю, что все ваши ушли… а вы остались, да? Почему?
— Потому что не взяли.
— Да?!
Очки съехали на кончик носа, и Талбот подвинул их пальцем, упрятанным в чехол перчатки.
— Вы… извините, — кажется, он понял, что сказал бестактность. — Я, наверное, не в свое дело полез… у меня язык поперед головы всегда… и при нанимателях?то я стараюсь помалкивать, но… он сильно злой?
— Кто?
— Пес этот, — Джон Талбот наклонился, и Ийлэ, сама себе удивляясь, тоже наклонилась. — Просто он на меня так поглядывает… а он вам кто?
— Никто.
Не враг уже. Еще не друг.
— Да? Я подумал, что вы… то есть, вы и он… ну, бывает же… и вы извините, пожалуйста, что такое… — Джон Талбот умел краснеть и начинал с носа, который сделался даже не красным — пунцовым и ярким. Вспыхнули щеки, задрожали белесые короткие ресницы. — Я опять гадость сказал, да?
— Не гадость, но… почти.
Ийлэ вдруг ясно осознала, что этот странный человек не вызывает у нее ни отвращения, ни раздражения, ни страха.
— Я… я просто восхищался вашим отцом… и мой отец им восхищался… он мне альбом показывал, а еще одну вещицу… нет, она не нам принадлежала, мы не настолько богаты… то есть, мы не бедные, вы не подумайте. У отца дело свое и несколько мастерских, лавка опять же… и я сам неплохо зарабатываю. Я новый замок создал… и сейчас на него патент оформляют. А как оформят, то меня в младшие партнеры возьмут. Там, глядишь, и старшим стану… то есть, я не бедный.
— Я поняла.
— Вот, — с огромным облегчением выдохнул Джон Талбот. — И нам как?то принесли пудреницу… то есть, для нее, дамочки, это была пудреница, а для меня… я никогда такого не видел! Там внутри замочек сломался. Замочек отец и взялся чинить, потому что остальное не тронул бы… там рисунок такой, камнями выложенный… озеро и на нем две цапли… и главное, что камни драгоценные, но не граненые, шлифованные. Получается вроде как мозаика, но… я не знаю, как это назвать… там камешек к камушку так плотно подогнан был, что стыков не видать вовсе! И рисунок гладкий. И рисунком выглядит, а на деле — мозаика… отец мне позволил посмотреть. Еще сказал, что только один мастер такое сделать способен был… что раньше?то многие, ну, из ваших мастеровали, а потом позабыли… это ничего, что я так, по — простому?