Вообще-то я намеревалась говорить так, чтобы меня слышал толстяк Клементарий и его клика, но почему-то слова мои разнеслись по всей площади. (Не Гарнаг ли учудил, оскорбленный тем, что Клементарий не сподобился вынести обвинение Дерга на его обсуждение?) Король раззявил рот и побагровел, словно собирался лопнуть перезрелым помидором.
– Людям пожилым, склонным к полноте, вредны сильные волнения, а разрушительные чувства, особенно гнев и ненависть, просто смертельно опасны, организм может не выдержать, и конец концерту, – задумчиво прибавила я. Опасливое восхищение отразилось в глазах Лакса. На Кейра и Гиза я старалась вообще не смотреть, и так понимала: мои выкрутасы осмотрительные мужики не одобрят. Ладно хоть объявлять меня безумной и вязать не кинулись, значит, лимит доверия пока не исчерпан и можно продолжать выводить из себя его бесконечно толстое величество, а также потешать почтеннейшую публику. Монарх, кстати, покраснел после моей последней фразы еще сильнее, стал багровым, как кружавчики на одежде.
Придворные пытались спрятаться за спины друг друга. С одной стороны, их повелителя оскорбили самым возмутительным образом, но с другой – оскорбительницей была магева. А посему сводить с нахальной волшебницей счеты охотников не находилось. Милость монарха мертвым ни к чему.
На площади повисла стеклянная тишина, которую буквально через несколько секунд разрушил грубый грохот колес по булыжникам. Черно-коричневое сооружение, больше похожее на гроб на колесах, чем на средство передвижения, катило к эшафоту. Впрочем, все равно это убожество выглядело элегантнее королевской кареты.
Из подвижного сооружения молчаливые стражники извлекли одетого в потрепанную форму, скованного цепями по рукам и ногам, как фокусник Гудини, Дерга. Пес, снабженный вчера инструкциями хозяина, негромко заскулил, однако не двинулся с места. Морда у Цапа сделалась прежалостная, и очень близкое к этому выражение я поймала на лице принца Альвина. Взгляд, устремленный на меня, полнился отчаянием и робкой надеждой. Если я осмелилась так хамить королю, может, и предпринять чего смогу? Я успокаивающе подмигнула юноше: дескать, не дергайся, парень, предоставь все мне!
Дерг молодчина, недаром столько в тайной службе проработал, на публику играл, да не переигрывал, держался с достоинством и не забывал чуток покачиваться на подкашивающихся от слабости (никто ведь не должен догадаться, что я его вчера подкармливала!) конечностях. Он был суров и строг, как икона мученика. Сопровождаемый стражей не как пленник, а, скорее, как знатный гость с почетным караулом, он взошел на эшафот. Ей-богу, если бы не разница в антураже, я бы сказала, что король в Ланце он, а не расфуфыренный перекормленный боров Клементарий. Густое напряжение толпы электризовало атмосферу на площади, достаточно было только подвести искру тока, чтобы жахнул мощный разряд. Роль такой искорки я и собиралась сыграть, выжидая нужный момент.
Вот следом за Дергом в полной тишине поднялся по ступеням довольно мускулистый мужик в черной кожаной безрукавке и маске.
– Я своего лица никогда не прятал, – недовольно обронил Кейр.
– Ну ты же не делал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, а если и делал, то не прятался от возмездия, – объяснила я, только после слов телохранителя запоздало сообразив, что мужик в кожанке палач, а значит, объявляется предстартовая магевская готовность.
Следом за пресловутым «Зорро» на помост поднялся глашатай и, подглядывая в большой свиток бумаги (хоть план по макулатуре перевыполняй!), расплывчато обвинил Дерга во всех смертных грехах, главным из которых являлась измена королю. (Вот уж не знала, что Кейсар у нас немножко фиолетовый!) Но кроме шуток, даже будь Дерг в самом деле виновен, я все равно целиком и полностью встала бы на его сторону. Хранить верность этакому перекормленному самовлюбленному борову – себя не уважать! Но правосудие в вышеназванном лице, точнее, вышеназванной образине считало иначе, и наказанием за обширный как инфаркт миокарда перечень преступлений осужденного должен был стать столь же пространный перечень смертей.
Тут я слегка тормознула и переспросила у Кейра как единственного эксперта по проблеме:
– Так чего они с ним делать собираются: травить, вешать или четвертовать?
– Все, – коротко и емко ответил гид-специалист.
– Это как? У них чего, запас живой воды имеется? Один раз укокошил, затем воскресил, снова укокошил и так далее до конца списка? – пришла пора и мне проявить профессиональный интерес.
– Нет, Оса, сначала по милости короля Кейсару поднесут чашу с ядом, а потом уже с мертвым телом… – Телохранитель замолчал, не закончив фразы, впрочем, все было понятно и без дальнейших слов.
– Здорово. – Я довольно потерла руки. – Повеселимся!
– Какая ты кровожадная, не замечал прежде, – отметил Лакс, явно пытаясь сообразить, какая мне выгода от всего происходящего и чего я собираюсь творить.
– Это я хорошо скрывала свои вампирские задатки, – отбоярилась тут же. – А ты чего думал, зря, что ль, твое горло в порядок приводила? Чтобы кровь было пить сподручнее!
– О-о-о, – протянул рыжий, почему-то, скорее, заинтересовавшись моими планами на его тело, нежели испугавшись.
– Если ты собираешь спасать Дерга, самое время, – сухо заметил Гиз, прервав нашу милую пикировку.
– Дерг в безопасности, Гиз, на нем магическая защита, – ответила, пристально наблюдая, как палач возится с небольшим, плотно запечатанным кувшином, переливая мутную жидкость неопределенного цвета в неглубокую чашку. Отмерив положенную норму и тщательно закупорив емкость для дальнейшего использования, товарищ в маске сделал несколько чинных шагов по направлению к закованному в цепи Дергу. И… споткнувшись на ровном месте, рухнул, опрокинув дозу на помост. Нервный смешок прокатился по толпе, Клементарий недовольно набычился в кресле, завозмущались вопиющей неловкостью палача придворные.
– Знакомо, – прокомментировал Гиз, как-то тоже пытавшийся испытать яд на моей персоне.
– Еще бы, магия идет по пути наименьшего сопротивления, чего каждый раз велосипед изобретать. – Я почти обиделась за руны. – Главное, защита действует. Так что можно расслабиться и получать удовольствие!
Возражений не нашлось, компания продолжила смотреть представление.
Бормоча сквозь зубы что-то «ласковое» то ли о своей ловкости, то ли о качестве помоста, за который цепляются ноги, палач вернулся к кувшину, повторил процедуру наполнения чашки, снова направился к приговоренному, обойдя то место, где так неловко приземлился парой минут раньше, и… «грациозно» соприкоснулся с досками вторично – в другой точке помоста. Яд опять расплескался по эшафоту. Фаль от души заливался у меня на плече. Смех поначалу робко загулял по толпе, король сжал кулаки, он едва не лопался от злобных негодования и подозрительности, зато начальник тюрьмы и принц Альвин явно обрадовались и подарили меня осторожными благодарными взглядами.
– Не знаю как насчет Дерга, но доски и свою одежду парень отравил насмерть! – ухмыльнулся Лакс. – Твоя работа, Оса?
– Защитных чар, – отбивая по парапету торжественную дробь, довольно улыбнулась я и прокомментировала: – Теперь, пожалуй, следует немного разнообразить представление.
Бедолага палач в третий раз наполнял чашу остатками яда, выцеживая из кувшина последние капли, я сосредоточилась на чаше и прошептала название руны воды, вызвав ее образ в отраве:
– Лагу!
Явился чистый, отливающий едва уловимой голубизной свет, прозрачный и яркий, как блистающий на солнце ключ. Пронзительно-светлой вспышкой, видной лишь немногим избранным, он окружил чашу с ядом, превратившимся в чистую воду. Медленно и осторожно, каждую секунду ожидая подвоха и понимая, что его карьера балансирует на волоске, палач двинулся к Дергу. Маска перекосилась, пара завязок на безрукавке порвалась за две первые попытки, палач теперь если и походил на воплощение смерти, то какое-то нелепое, нарисованное для юмористического журнала. От былой важности и неумолимости не осталось и следа, он еще и заметно прихрамывал, наверное, подвернул ногу. Но вот последний шаг был сделан, чаша ткнулась в подбородок Кейсара. Тот поднял взгляд к небу, будто испрашивая его мнения по поводу творящегося беззакония, на долю секунды глаза сыщика встретились с моими. Я кивнула, шепнув одними губами:
– Пей, ничего не бойся!
Уверена, Дерг услышал меня, потому что решительно присосался к краю емкости. Сделав первый глоток, иронично выгнул бровь, причмокнул и лихо, по-сократовски, осушил свою «цикуту» до дна.
Палач перевел дух, отступил и принялся чего-то ждать. Народные массы и верхи тоже затаили дыхание. Прошла минута, другая, Дерг, прозвенев цепью, поднял руку и почесал нос, зевнул, почесал щеку, переступил с ноги на ногу. Словом, сыщик вел себя возмутительно и отказывался умирать от яда.
– Фаль, дружок, пора добавить в нашу комедию толику божественного участия, – промолвила я и нашептала малышу, что он должен делать.
Сильф мигом уяснил свою задачу, сорвался с места и ринулся в толпу. Уже оттуда я услышала его голос, небывало сильный и хрустально-звонкий, совершенно непохожий на человеческий. Такими голосами и надлежит говорить посланцам богов, именно так следует изрекать откровения, чтобы достичь максимального эффекта:
– Гарнаг спас Кейсара! Он невиновен!
Особенно удивительно было то, что слова Фаля звучали одновременно сразу со всех концов площади. Вот уж точно без магии не обошлось, наверное, опять пыльца с крылышек осыпаться начала, обращаясь в волшебство.
Народное море забурлило, переваривая оброненную в него каплю, Клементарий заерзал жирной задницей по сиденью, во всеуслышание объявил через глашатая маразматическую версию о выдохшемся зелье, пронзил палача взглядом, не обещающим тому квартальную премию, и отдал приказ продолжать экзекуцию. Чувствующий себя козлом отпущения, малость струхнувший мужик в маске перешел к следующему пункту программы. Он достал веревку с уже завязанной на ней специфической петлей, закрепил сие дивное изделие в стиле макраме на поперечной планке высоко над помостом, подергал, навалился всем весом, проверяя прочность.
Дерг тем временем успел подойти к палачу и одобрительно кивал, оценивая его работу, давал подходящие случаю раздумчивые советы. Смешки, гуляющие в толпе, стали сильнее. А ведь известно с давних пор: смешное не может быть страшно! В этой великой истине сейчас убеждался народ Ланца. Дерг трижды избегнул гибели, некто незримый провозгласил его невиновность, поэтому люди, как и сам приговоренный, начали получать удовольствие от шоу, поверив, что все понарошку и Кейсара сегодня наверняка не убьют. Либо король все-таки помилует, либо боги защитят. Изворотливый Ланцский Пес уцелеет! Кое-кто даже начал сочувствовать бедолаге кату, у которого никак не получалось угробить живучего смертника.
Дерг спокойно забрался на высокий «поставец», человек в маске накинул петлю на худую шею жертвы, чуток подтянул ее и резко, словно боялся очередного подвоха, ударил по «табурету», вышибая его из-под ног сыщика.
Ну что сказать? Палач переживал не зря. В ту же секунду, когда упала мебель специального назначения, раздались треск и грохот, не предусмотренные планами казнения. Одновременно произошло следующее: порвалась сразу в трех местах прочная веревка и в двух переломилась перекладина. Упавший кусок деревяшки со снайперской меткостью угодил по темечку палача. Тот пошатнулся и, оглушенный, осел на пятую точку. Дерг, освобожденный от веревки, озабоченно склонился над экзекутором, принялся бережно похлопывать его по щекам.
– Если дойдет до четвертования, боюсь за жизнь… ката, – эдак задумчиво обронил Гиз.
– Хорошо, что я нанимался в патерские палачи, – искренне сказал Кейр, наверное, представил себя в шкуре собрата по профессии.
Народ веселился, а я наблюдала за Клементарием. Удар по самолюбию короля оказался чудовищным. Одно дело допустить вероятность того, что яд утратил действенность от времени или своевременно подсунутого сыскарю противоядия, и совсем другое – странные голоса и буквально развалившаяся на части виселица, на которой, как на тарзанке, минутой раньше чуть ли не раскачивался, пробуя ее всем своим вполне изрядным весом, палач. Монарх буквально разрывался между негодованием и страхом. Умолк льстивый хор придворных, почуявших перемену ветра. Они, да и я, с интересом ждали следующего хода короля. Прикажет ли палачу взяться за топор, придумает ли другой способ разделаться с сыщиком или помилует опального придворного, уступив божьей воле, сделает хорошую мину при плохой игре, объявит все случившееся испытанием верности для Кейсара и спасет остатки подмоченной репутации?
Ох, судя по злобно-упрямому выражению, прочно поселившемуся на роже Клементария, нас ждало «продолжение банкета». Ну что ж, пускай, моя магия была готова отразить любой удар, направленный в сердце Дерга. Толстопуз набрал в грудь побольше воздуха, намереваясь отдать очередной нелепый приказ, раздул щеки и замер в кресле с выпученными глазами и багровой физиономией. В обморок, что ли, свалился? Или слова забыл?
– Изящный ход, браво, магева! – с одобрительным удивлением и чем-то близким к уважению констатировал Гиз и сделал несколько символических хлопков в ладони.
– Ты о чем? – Я обернулась к киллеру.
Однако ответ на вопрос получила с другой стороны. Он воплотился в вопле, исторгнутом из торопливой глотки какого-то челядина:
– Король Клементарий мертв, славься, король Альвин! – и был моментально подхвачен толпой в стиле скандирования футбольных фанатов: Аль-вин! Аль-вин! Аль-вин!..
Вот так народ, собравшийся посмотреть на кончину Дерга, нежданно-негаданно угодил на первый этап коронации. Кресло с безвольно обвисшим в нем бывшим монархом проворно удалили в недоступное для глаз народа место, то ли в карету засунули, то ли вовсе спихнули под помост, я не уследила. Слишком прытко действовал ушлый придворный люд, будто не аристократы, а записные каты собрались вместе.
Альвин забрался с ногами на первую попавшуюся скамью и вопил, заикаясь от волнения, свой первый указ. Он объявлял Кейсара Дерга невиновным и возвращал тому все имущество, титулы и полномочия.
На площади начало твориться что-то невообразимое. Ор, шум, форменное буйство, к которому присоединились даже стражники. Палач бросил маску, приметную стильную безрукавку и растворился в толпе от греха подальше. Поди убеди народ в том, что ты не по своей инициативе старался спровадить главного сыщика на тот свет! На счастье палача, веселящийся люд не жаждал крови. Кейсара освободили от цепей, стащили с эшафота и, подкидывая вверх от переизбытка чувств, с торжествующими воплями подтащили к молодому королю.
– Беги к хозяину, Цап, – шепнула я на ухо псу, и он ликующей стрелой сорвался с места.
Довольный Фаль отплясывал в воздухе зажигательную джигу, выделывал акробатические номера и хохотал, ухмылялся Лакс, однако мне, прежде чем предаваться всеобщей радости, следовало выяснить одну вещь:
– Гиз, ты считаешь, я убила Клементария?
– А разве нет? – удивился киллер.
– Нет, – резко ответила я. – Сделала посмешищем и унизила – да, но не убивала. То, что он был самовлюбленным болваном на троне, еще не повод для насильственной смерти. Король прикончил себя сам, злобой, гневом и чрезмерной полнотой. Никаких смертоносных заклятий сегодня произнесено не было. Тебе, мой дорогой телохранитель, пора уяснить: я не убиваю исподтишка!
– Приношу свои извинения, магева, – церемонно поклонился Гиз, то ли издеваясь, то ли впрямь почуяв вину. В отношении убийцы сказать что-то наверняка было сложно, а уж гадать о мыслях, мотивах и предполагаемых поступках экс-киллера я считала делом вовсе бесполезным. Пусть такие гипотезы выдвигают Юнги, Фрейды и иные типы, готовые сломать личную голову, копаясь в чужой. Мне бы со своей башкой разобраться, временами там такое творится, что мама не горюй! Вот чего я на рубашку киллера уставилась? Думаю, от его одежды совершенно не пахло. Потому что не пах он сам или он все-таки пах, просто к ткани не приставал аромат? Это вообще не мое дело, пусть Цап нюхает!
– Забыли, – пожала плечами. – Давайте-ка отсюда линять. Народные гулянья и без нашей помощи продолжатся. Если кто находчивый догадается им закусона со спиртным выкатить, так толпе вообще больше ничего не надобно будет.