Хлебцы, несмотря на неприглядный вид, оказались свежими и хрустящими. Горец сам не заметил, как проглотил оба. Голод они не утолили, но сил прибавили, и ЭрТар бодро зашагал к рыночной площади, возле которой городские власти возводили новое здание суда. Как подсказали ему нищие, там всегда требовалась дешевая — за еду и пару бусин — рабочая сила: камни дробить, бревна обтесывать, известь мешать. Кто ты и откуда, подрядчиков не интересовало, лишь бы руки из нужного места росли.
Вербовщик и впрямь обрадовался ЭрТару, как родному: скидок на знамения, Тварей и сопутствующие погодные условия начальство ему не делало, а по строительной площадке лениво бродили всего трое совсем уж никчемных забулдыг, больше озабоченных, как бы похмелиться, чем процветанием Ориты. С утра они успели прибить всего три доски, перенести с места на место балку и сломать казенную пилу. Горцы тоже слыли не шибко работящим народом, зато умели так припрячь других, что их собственная леность становилась практически незаметна.
До заката удалось выполнить всего половину нормы, но вербовщик был рад-радехонек и этому. Он даже выдал ЭрТару двойную плату, умоляя прийти и завтра. Горец сделал вид, что думает, выдурил еще несколько бусин и величественно согласился. Почему бы и нет? Лучше и безопаснее он вряд ли что-то найдет.
Туман снабдил Иггровы огни красно-синими ореолами, неприятно напоминавшими о вчерашнем небопреставлении. Возвращаться в холодный и сырой подвал не хотелось, у горца и так все кости ломило, как у радикулитного деда. Может, все-таки к тетке? Соврать что-нибудь, переночевать в нормальной постели, а утром потихоньку смыться…
Тишш радостно выскочил навстречу хозяину и с ворчанием начал тереться о него по кругу, не давая сделать ни шагу. Судя по округлившимся бокам кошака, оритские крысы объявили всегородской траур.
Потискавшись с кисом, ЭрТар собрал вещи и переоделся (ну, прихватил кое-что по дороге, с кем не бывает… может, оно и не нужно никому было!), сам себя в луже не узнав. Условным свистом велев Тишшу следовать на некотором отдалении, охотник не спеша двинулся вдоль улицы и почти сразу же разминулся с семериком обережников. Двое или трое проводили горца пытливыми взглядами, но цепляться не стали — порядок не нарушает, и ладно. Был ли среди них его «соучастник», ЭрТар в тумане не разглядел. Интересно, что сейчас поделывает белобрысый? Э, Тишш? Фьиу!
***Встать.
Еще вчера он бы неподвижно лежал на полу, тупо наслаждаясь темнотой и покоем.
Вчера, когда они составляли смысл его существования.
Когда ему еще не напомнили, чем оно отличается от жизни.
Если бы тот об этом знал…
Или знает. Но уверен, что ему не встать.
И это…
Встать.
…правда. Казалось, от тела остался только голый костяк в паутине нервов, с которых искусно срезали плоть и кожу.
…свернуться клубком, подтянуть ноги к подбородку, остановить мысли и чувства…
Только казалось. Тот старался не калечить жертву до последнего — даже вымещая на ней злость за собственное унижение.
Надо просто пересилить себя, подняться на ноги…
Нет.
Он не сможет…
…он должен…
…сосредоточиться…
…и встать.
Стена — такая же холодная и чуть влажная, как пол, только держаться за нее намного, намного сложнее…
Зато за ней есть Она.
Туда.
Упреждающее лязганье звеньев, рывок, кашель. Полоса железа на шее обжигает истерзанные, предельно чуткие кончики пальцев.
Он помнит это…
…он вспомнит…
…он обязан.
Она откликнулась так стремительно и щедро, словно все эти годы только и ждала его зова. Но штормовая волна для молящего о глотке воды — это слишком много, особенно когда ты можешь подставить ей лишь пригоршни…
…провал, вспышка, темнота, ноющая боль в боку….
Встать.
Цепь дохлой змеей соскользнула по спине, съежилась горкой звеньев.
Три шага… два… привалиться, перевести дыхание…
Протянув руку к двери, он обнаружил, что продолжает машинально сжимать в ней половинку ошейника. Железка сухо зазвенела об пол, запоздалое «услышат» мелькнуло и затерялось в обрывках мыслей.
Он все равно отсюда не выберется.
Слишком много преград.
Слишком много врагов.
Слишком мало сил.
Он все равно не…
…он попытается.
***— А ну, стоять!
Дверь распахнулась как раз когда Джай на цыпочках крался мимо, так ласково касаясь носками особо скрипучих половиц, что те лишь сладострастно постанывали.
Грозный глас, а пуще того — один взгляд на его обладательницу обратил бы в бегство любого вора, даже знаменитого Ржавого Лома, с равной сноровкой вскрывающего как сейфы, так и черепа их некстати проснувшихся владельцев. Увы, обережнику деваться было некуда — он здесь жил. Точнее, изредка ночевал, умудряясь навлекать на себя хозяйский гнев даже столь кратким пребыванием в чердачной каморке. К сожалению, должность семерного приносила больше славы, чем денег, поэтому позволить себе что-нибудь более роскошное обережник не мог. То есть мог бы, интересуйся он в едальне только кашей, а в постели — подушкой. Но Джай, как и любой нормальный парень, любил скоротать вечерок в приятной компании, а ночь — в прелестной, что требовало определенных вложений.
Домовладелица не относилась ни к той, ни к другой, поэтому плату за жилье Джай частенько задерживал.
Обережник начал лихорадочно сочинять отговорку поубедительнее (в последний раз он сдуру ляпнул, что по дороге домой его ограбили, в результате был не только обруган, но и поднят на смех), как вдруг вспомнил, что на той неделе, находясь в состоянии легкого подпития и сопутствующей широты души, не только вернул хозяйке долг за два месяца, но и внес аванс за следующий (в чем, проспавшись, горько раскаялся).
Что ж ей теперь-то надо?
— Там, у тебя, — не такая уж и старая, но обрюзгшая, похоже, еще в колыбели тетка обличающе ткнула в потолок корявым пальцем, — женщина!
Тон и вид у нее при этом были такие, словно Джай открыл нелегальный бордель, причем на чердаке сиротского приюта.
— Э-э-э… — попытался протянуть время парень. Нет, выдавать незваную гостью за сестру, а себя за монаха, давшего обет целомудрия, он не собирался — все равно не поверит. Проблема (точнее, предмет гордости) заключалась совсем в ином: подружек у него было много, а спрашивать у домохозяйки, как она выглядит, — заклеймить себя гнусным растлителем.
Жинна, конопатая хохотушка? Милая, но глупенькая девушка, уже не раз ставившая его в дурацкое положение. Небось у напарника адрес узнала…
— Ишь, нашел вертихвостку себе под стать! — презрительно оттопырила губу хозяйка. — Приперлась среди ночи, весь дом перебудила, песка на ковры нанесла…
Учитывая, что Джай был ее единственным жильцом, а поименованные коврами половики не рассыпались только благодаря скреплявшей их грязи, особых угрызений совести парень не испытал. Зато в Жинне разуверился. Может, рыжая-бесстыжая Найка, которую он старательно избегал, ибо она вбила себе в голову, что после такого порядочный человек обязан жениться? «Такое» заключалось в двух совместных прогулках по вечерней Орите, на которые парня обрекла собственная тетка (чтоб ей ночью Темного Иггра под кроватью обнаружить!), решившая во что бы то ни стало женить родственничка на «хорошей девушке». Поскольку тетка обещала оставить Джаю небольшое наследство, открыто ей перечить парень не смел, но Найкиного трещащего по швам лифа, томных вздохов и поглаживаний по колену за столом упорно не замечал.
— А еще она, — домовладелица выплевывала слова, как вишневые косточки, без промаха бившие Джая по темечку, — потребовала у меня бадью с горячей водой и два полотенца. Потребовала. У меня!
Нет, Найка вполне могла полаяться с хозяйкой, но мыться в чужом доме ей бы и в голову не пришло. Да и не шибко она это дело уважала, что стало дополнительным поводом для расставания.
Рьеса, дочка управляющего? Надменная брюнетка с барскими замашками, привыкшая к беспрекословному повиновению черни и расценивающая Джая как одну из своих многочисленных игрушек? Она иногда даже забывала, как его зовут, зато молча вытворяла такое…
— Простите, госпожа Индора, этого больше не повт…
— И я, — словно не расслышав, таким ледяным тоном продолжала домовладелица, что Джаю померещилось, будто стены вокруг нее медленно покрываются инеем, — все ей принесла.
— Что? — Споткнувшийся Джай схватился за перила, чтобы не скатиться с лестницы к ногам торжествующей карги.
— Она пообещала, — хозяйка сделала мстительную паузу, — что ты дашь мне шесть медяков!
Нет, Рьеса расплатилась бы сама. И серебром, презрительно кинув его под ноги алчной тетке.
Обережник уже перестал гадать, которая из подружек почтила его своим визитом. Осталось только желание шумно выставить ее вон, а еще лучше — выкинуть из окна. И почему эти девки считают, что «неожиданный» — синоним «приятного»?! Попробуй-ка сам вломись к ним, когда они валяются на постели в драном халате, выщипывают брови или вообще сидят в уборной, обкушавшись слив!
Дрожащими от ярости пальцами расстегнув браслет, Джай стряхнул в горсть остатки бусин, отсчитал хозяйке пять медяков, остальное не глядя сунул в карман и зачастил по лестнице с таким видом, что госпожа Индора предпочла вхолостую захлопнуть рот, а заодно и дверь своей комнаты.
Первое, что увидел переступивший порог обережник, — валяющийся на полу халат, от которого тянулась цепочка из шляпы с черной вуалькой, веера, сапог, потрепанной кожаной торбы и кучи не поддающихся опознанию тряпок.
Из незнакомок женского пола в комнате была только бадья, куда один гнусный тип высыпал всю ароматическую соль, разболтал в воде полфлакона дорогущего пенящегося мыла, приберегаемого для визитов Рьесы, и разлегся во всем этом великолепии.
— Ах ты… т-ты…
— Я видет’, что твой радост’ не имет’ слов, о неподкупный бдун оритский улица! — с блаженно прикрытыми глазами промурлыкал горец, по подбородок сползая в воду. Лежащий рядом кошак приветственно вильнул Джаю хвостом.
— А ну пошел вон, гаденыш!!! — окончательно взбеленился обережник и, подскочив к бадье, попытался выдернуть оттуда «даму» за косу.
Дохлый номер! Причем горец ухитрялся не только незаметно, однако весьма успешно упираться всеми конечностями, но и «отечески» увещевать, нещадно коверкая слова:
— Слюшай, дарагой, зачэм сэрдишься?! Вода теплый, бадья балшой, мэста всэм хватыт! Кстаты, мэня ЭрТар завут, а ты?…
Джай сменил тактику и пихнул его в противоположную сторону. Не ожидавший подобного коварства горец так легко и глубоко ушел под воду, что с противоположной стороны бадьи по колено высунулись брыкающиеся ноги, которые в считаные мгновения заляпали водой и пеной все стены, половину потолка и морду Тишша, с фырканьем закрутившегося на месте.
О хозяине комнаты даже упоминать не стоит. И так все ясно.
Побарахтавшись, ЭрТар сел в бадье и, плюясь и откашливаясь, укоризненно уставился на обтекающего обережника:
— Э-э-э, мушшына нэкарашо быть такой жадный!
— Что?!
В следующий миг в нос горцу уставились все четырнадцать дул мыслестрела.
Охотник задумчиво заглянул в одно, другое, что-то прикинул и аккуратно, указательным пальцем, отвел руку обережника в сторону.
— У мэна тожэ такой ест, — доверительно сообщил он, взглядом указывая Джаю на что-то ниже его пояса, а именно в упор нацеленный туда мыслестрел. Оказывается, проклятый «сорока» не расставался с ним даже в бадье. Из дул капала вода, но обережник слишком хорошо знал, что на работу пружин это не влияет, а яд со стрелок растворяется только в крови.
Джай медленно опустил руку, с облегчением наблюдая, как оружие противника с той же скоростью убирается под воду.
— Зачем ты сюда приперся?! — прошипел обережник, посрамив разъяренную ухтайстую гадюку.
— Спать, — честно признался ЭрТар. — Дом нет, дэнга нет, местный жытэл’ злой как собака, у-у-у! И патом, — горец вытянул облепленную пеной руку и ласково провел пальцем по щеке обережника, — ты мнэ нравыш’ся, харошый…
Джай шарахнулся от бадьи, как ошпаренный, споткнулся о табуретку и с грохотом рухнул на пол. О нравах горцев бродила уйма скабрезных анекдотов, судя по которым в опасности находились даже дуплистые деревья.
ЭрТар так хохотал, что пена взбилась выше краев и величаво поползла по ним на пол.
— Шютка, дарагой! — наконец признался он. — Хот’ ты и правда милый, м-м-ма! — причмокнул «сорока». — Дэвка нэбос’ стая бегать, э?!
Горец положил ногу на край бадьи и выразительно пошевелил гибкими смуглыми пальцами. Обережник, все еще красный, как бурак, зло сплюнул на пол. Снизу, будто в ответ, донесся яростный стук палки в потолок и визгливое: «Немедленно прекратите шуметь, развратники!»
— Какой мэрзкий, завысливый баб! — глубокомысленно заметил ЭрТар, возвращаясь к омовению. — Патры мнэ спина, э? Заодно рука помоэш’…
Учитывая, что рукава обережника промокли до самых подмышек, предложение было весьма своевременным.
— Ты сам отсюда выметешься, или мне тебя прямо в бадье с лестницы спустить?!
— Нэ даташшыш’, — скептически возразил горец и, сощурившись, насмешливо предложил: — Иды храм жалоба, им балшой-балшой радаст’ будэт твоя помач’!
Обережник в этом не сомневался, так же прекрасно понимая, что даже если выдаст горца дхэрам, то переживет его в лучшем случае на день. А поскольку и сам валился с ног от усталости, то временно махнул на горца рукой и, стянув мокрую рубашку, плюхнул зад на кровать. Нашарил под подушкой плоскую медную баклажку, взболтнул и отпил несколько глотков, подолгу задерживая каждый во рту. Жизнь стала чуть приятнее.
Одновременно Джай исподлобья присмотрелся к незваному гостю. Вот уж действительно сорока — сухощавого, птичьего телосложения, раза в полтора легче Джая, но навряд ли слабее. Коса эта… нитки в ней какие-то, лоскутки, словно наспех, чем под руку подвернулось, переплеталась. Когда же это чучело перестает кривляться и корчить из себя грозного горского парня, то выглядит куда моложе — сперва-то обережник решил что ему за тридцать.
— Нравлюс’, да? — кокетливо поинтересовался ЭрТар, дунув на лезущий в нос клок пены.
— Нет, пытаюсь угадать, давно ли ты из пеленок вылез, — огрызнулся Джай, пряча флягу на место.
— У нас в гора нэт пеленка! — гордо заявил охотник. — Настоящий мужчына с рождений козлиный шкура лежи, череп враг погремушка играй!
— Лет тебе сколько, спрашиваю? — снова начал терять терпение обережник.
— Двадцать два, — рассеянно признался ЭрТар, поглощенный поисками утонувшей мочалки.
Обережник презрительно фыркнул — ему в прошлом месяце исполнилось двадцать четыре.
— Как ты меня нашел? — уже спокойнее поинтересовался он.
— Зачэм искат’? Кошка скажи, тот след нюхай!
— А его как мимо хозяйки протащил?
— Он сам по стэна влэз, — расплылся в улыбке горец. — Я тол’ко окно открой и свистни.
Кошак, словно догадавшись, что речь зашла о нем, перестал вылизываться и благосклонно замурлыкал.
— И почему, скажи на милость, ты решил, что я вам обрадуюсь?!
Горец недоуменно сдвинул брови:
— Ну я жэ тэбэ вся ноч’ помогай-спасай!
— Я тебе тоже!
— Вот! — торжественно поднял палец ЭрТар. — Тэпэр мы с тобой дрюг навэк! Мой стрэла — твой стрэла, мой дом — твой дом! Давай ышшо кров’ в знак вернаст’ смешаэм, э?
— Да иди ты со своей верностью! — затравленно взвыл Джай, у которого от сорочьего треска уже голова кругом шла. — Кровь ему… клещ ненасытный, Иггр твою мать! Навязался на мою голову! Чтобы утром духу твоего здесь не было… и кошачьего тем более!
Струхнувший Тишш раздумал метить угол, вспрыгнул на стол и свернулся калачиком, свесив хвост до самого пола.
— Хэй-най, утром мы быстро-быстро уходи, ты дажэ жалей, слезы платок сморкай! — Горец, ничуть не стесняясь обережника, вальяжно вылез из бадьи, одним полотенцем обернул бедра, а вторым начал промокать косу.