Дверь отворилась, в коридор, неловко поглядывая на меня, вышла мамаша, за ней появился и папа, быстро пожавший руку хирургу. Они встали напротив меня, и Пашка, вскочив со стула, бросился к нам, словно его подгоняли сковородкой. Все трое мы сконфуженно молчали, не в силах подобрать слова, и мои щеки заливал виноватый румянец.
– Доктор хочет положить тебя в отделение. – Наконец, вымолвил отец, глядя куда-то поверх моей рыжей макушки.
– Не надо. – В голосе прозвучала жалобная просьба. – Давайте лучше домой. У меня почти ничего не болит. Я просто, – запнувшись, я уставилась на разноцветные пластиковые квадраты на полу, – испугалась, когда синяки заметила.
– Хорошо. – Отец обнял маму, сохранявшую непроницаемое выражение на лице с тоскливыми глазами бездомной собаки. – Паша, – обратился он к приятелю, – ты проводишь ее?
– Конечно! – Пашка горячо закивал, уже хватая меня за локоть, словно в сию же минуту собирался тащить в метро. Похоже, он прочувствовал, что сейчас легко наберет очки у моих строгих на первый взгляд родителей.
Отец постоял еще секунду, собираясь с мыслями, а потом подтолкнул маму по направлению к выходу. Та, похожая на сомнамбулу, сделала нетвердый шаг.
– Мама, – остановила ее я, она оглянулась, – честное слово меня не избивали, и я не кидалась под машину.
– Да. – Отозвалась она рассеянно, и уже торопилась за удалявшимся отцом.
– Похоже, мне не поверили. – Расстроено пробормотала я себе под нос, пряча трясущиеся руки в карманы джинсов.
Пашка подхватил мой рюкзак и, покровительственно обняв за талию, повел к выходу из пахнущего хлоркой больничного корпуса.
Когда мы, не вымолив за всю дорогу ни слова, добрались до подъезда, то уже смеркалось, и город зажег огни. Суетливые прохожие торопились забежать в магазины, усталые служащие хмуро спешили по домам. На дорогах выстроились вереницы разноцветный блестящих автомобилей, ослеплявших друг друга включенными фарами. Машина родителей уже занимала свое место на стоянке, но в кухонном окне, прикрытом тюлевой занавеской, не горело света.
Пашка передал мне рюкзак, в его лице читалось ожидание.
– Зайдешь? – Я кивнула в сторону подъезда.
Тот задумчиво покачал головой, потом, покопавшись в кармане пальто, достал пачку с сигаретами и прикурил, спрятав огонек в домике ладоней.
– Я тебя завтра встречу после института. – Произнес он тоном, не терпящим возражений, и выдохнул облачко сизого дыма.
– А как же твоя работа? – Усомнилась я.
– Ничего. Разберусь. – Буркнул он. – Думаю, что будет лучше, если я стану приглядывать за тобой.
– Паш. – Резко оборвала я приятеля. – Ты перегибаешь палку. Мне не нужна нянька! Позволь, мне самой решать. Хорошо?
Мы буравили друг друга недовольными взглядами и, сдавшись, я опустила голову.
– Все совсем не так, как выглядит со стороны.
– А как выглядит со стороны? – Набросился он на меня.
– Ты говоришь со мной таким тоном, на какой не имеешь права. – Огрызнулась я и тут же устыдилась за резкость, а потому пробормотала: – Позвонишь завтра, договоримся. Если будет нужно, я дождусь тебя в институтской библиотеке.
Его облегченный вздох заставил меня поежиться.
В квартире стояла неживая тишина, родители сидели на кухне, позабыв включить свет. На столе лежали черные снимки моих белых ребер с тонкими полосками трещинок. Мама лихорадочно курила, сбрасывая пепел мимо тарелочки на белую льняную скатерть, уголек вспыхивал и затухал в потемках. Папа, скукожившись на стуле, скрестил руки на груди и хмуро буравил точку в магнитике на холодильнике.
Когда я щелкнула выключателем, и вспыхнула люстра, еще мамашин свадебный подарок, залив комнату желтоватым светом, родители даже не поморщились, словно находясь в прострации.
– Меня не избивали, и я не пыталась покончить с собой. – Просто и без долгих предысторий поведала я, стараясь, говорить твердо и уверенно.
– Тогда соври, что оступилась случайно и скатилась с лестницы. – Посоветовал отец.
– Я скатилась с лестницы. – Кивнула я, соглашаясь, и потом развела руками: – Раз мы все выяснили, пожалуй, пойду. Мне реферат завтра сдавать.
– Шурочка, – остановила меня мама, и я оглянулась. На ее лице отражалось отчаянье от собственного бессилия, – мы понимаем с папой, что ты очень долго держалась после аварии, а мы, наверное, не смогли найти правильного способа, чтобы помочь тебе. – Она запнулась и, затянувшись сигаретой, закашлялась. – Если у тебя что-то происходит в жизни…
– Мам, да все нормально. – Грубые слова буквально прогрохотали, только добавляя неловкости. – Мне нечего рассказывать.
Я убралась в спальню, оставив расстроенных родителей в прокуренной печальной кухне, уселась за компьютер и написала в Интернет дневнике мысль, не оставлявшую меня даже на короткое мгновение: «Сегодня, почти через полгода после автомобильной катастрофы, наступил первый день, когда я начала умирать».
В эту ночь мне впервые приснился кошмар. Словно на видеозаписи в памяти всплыла каждая бесконечная секунда, предшествующая катастрофе. Мои друзья выглядели живыми, невообразимо красивыми и юными. Снова раздался глубокий голос Димки, сидевшего рядом со мной на пассажирском сиденье:
– Саша, не гони. Мы сейчас взлетим. – Он недовольно глянул на меня из-за стеклышек очков в модной широкой оправе из черного пластика. На его высокий лоб падала криво состриженная челка, на голове топорщился смешной драконий хохолок. Над губой темнела по-девичьи нежная родинка. Мне казалось, что в ней сосредоточилась большая и, несомненная, лучшая часть моего мира.
– Прибавь газу! – В противовес ему заорала Ленка и высунулась между нашими сиденьями. Ее улыбчивое лицо с чернявыми глазами и длинным носом показалось в зеркальце заднего вида. Подруга деловито подкрасила губы блестящей помадой, чтобы в следующее мгновение развернуться и громко чмокнуть Никиту, сидевшего рядом с ней, в лоб. Через оглушительно орущий из динамиков «Реквием» Моцарта раздался взрыв хохота. Стрелка спидометра наклонялась в красном сектору, и мне казалось, что руль послушно лежит в руке. За окном смешались бесконечные огни ночного города, дома смазались в единую неприступную стену.
Ленка перегнулась, разворачивая к себе зеркальце.
– Прекрати! – Засмеялась я, пытаясь оттолкнуть руки девушки, и буквально на секунду отвлеклась от асфальта, поблескивающего от дождя под светом уличных фонарей.
Черный спортивный автомобильчик выскочил, так резко подрезав, что я от неожиданности крутанула руль, стараясь избежать столкновения. Ауди в мгновение ока исчез из поля зрения, а нас закрутило по бешеной спирали. Неуправляемый автомобиль выписывал дикие загогулины на дороге, пока не наткнулся на размытую преграду. Мы подлетели, словно к колесам приделали крылья, и в тот момент время остановилось навсегда. Наступила абсолютная, страшная тишина, заменившая невыносимый грохот и надрывной Ленкин визг. Я видела только свои руки, тонкие бледные пальцы с силой, до побелевших костяшек сжимавшие руль.
Мощный удар вывел меня из безмолвного ступора, скрежет сминаемого железа оглушил, картинки замелькали в бешеном танце, и снова все смокло. Автомобиль остановился, капот отлетел, и тонкие языки пламени ласкали двигатель. По правой руке от локтя до запястья прочертился кровавый след, образовав латинские буквы, словно кто-то специально разрезал кожу ножом. Через разбитое вдребезги лобовое стекло виднелась бесконечная заасфальтированная дорога третьего транспортного кольца. Я сидела в кресле, засыпанная осколками, и дышала, ровно, с наслаждением, считая каждый удар сердца, по-прежнему разгонявшего по венам кровь…
Я проснулась от собственного испуганного вопля, который так и не прозвучал в ночь аварии, села на постели, дрожа, словно осенний лист. Свет включился настолько неожиданно, что пришлось сощуриться. На пороге стояла мамаша, впопыхах натянувшая наизнанку халат. Она по-совиному хлопала глазами.
– Мне приснился кошмар. – Тяжело дыша, прошептала я и упала обратно на подушки. Лоб покрылся холодной испариной, футболка промокла насквозь.
– Я оставлю открытой дверь. – Тихо отозвалась мама и затушила свет, возвращаясь к себе.
Вперив бессмысленный взор в черный потолок, я лежала в темноте, боясь пошевелиться. От наволочки исходил слабый, едва заметный аромат мужского одеколона, тонкого, чуть кисловатого. Димка пах сладко, и он бы никогда не оставил меня одну сразу после первой ночи. Слезы хлынули из глаз, удушая, заставляя ноющие легкие разрываться. Я рыдала впервые за много месяцев, словно в умиравшем теле, внезапно оживала давно убитая душа.
* * *В наушниках плеера орала резкая музыка, и мои шаги почти совпадали с тактом. Тело больше не болело, но багряные синяки превращали его в живописное полотно сумасшедшего сюрреалиста. В отличие от родителей я знала, что медицина в моем случае совершенно бесполезна.
Закурив, в стайке студентов я торопилась к зданию факультета, как всегда опаздывая на первую лекцию. Сигаретный дым обжигал гортань, от него слабели ноги, а руки тряслись, но отлично успокаивались натянутые гитарными струнами нервы. Черный Ауди и серебристый Мерседес уже находились на стоянке между автомобилями преподавателей. Проходя мимо, я с гримасой отвращения бросила под колеса черной машинки окурок.
Изучив расписание магистратуры, пришлось признать, что, в отличие от первокурсников, занятиями магистров последних курсов не обременяли. Найдя номер аудитории, я направилась прямиком в соседний корпус. За нужной дверью раздавались веселые голоса, преподаватель через смех пытался перекричать гомонивших студентов. Я осторожно постучалась и заглянула в кабинет, скорчив стыдливую гримасу. Аудитория мгновенно замолчала, ученики, весьма свободно развалившиеся за партами, уставились на меня с немым интересом. От моего появления Заккери подался вперед с застывшим лицом. Я старалась не смотреть на его брата, расположившегося в другом конце аудитории.
– Извините. – Пробормотала я, привлекая внимание преподавателя.
Тот, не понимавший, почему примолкла группа, недоуменно оглянулся. Его брови изогнулись от вида моих рыжих волос, бровей, ресниц и задорных веснушек на лице. Мечтательно закатив глаза, он взмахнул толстым томиком и продекламировал:
– Да, да. Вячеслав Куприянов, «Стихи для рыжей девушки». – Протараторила я, не замечая его удивления (в моем Интернет дневнике только ленивый не написал этого стихотворения, когда я поместила свою фотографию для всеобщего обозрения), и без перехода добавила: – Мне бы с Филиппом Вестичем поговорить.
Группа мгновенно замолкла, переглядываясь. Я старалась даже не коситься в сторону парня.
– Это срочно! – Улыбка получилась еще смущеннее, а щеки залил румянец.
Что-то произошло, атмосфера странным образом изменилась, и в аудитории после моей просьбы неожиданно сгустился воздух. Не знаю, прочувствовали ли подобное необъяснимое явление другие ученики. Преподаватель крутил головой, явно желая отказать. Краем глаза я заметила движение, ко мне стремительно подошел Филипп, невежливо схватив за локоть.
– Спасибо. – Пробормотала я учителю, а парень уже вытаскивал меня в коридор.
Стоило двери закрыться за его спиной, как я резко вырвалась и поспешно отошла на несколько шагов.
– Что? – С досадой спросил он.
Я обернулась, парень, прислонившись к стене, скрестил руки на груди. Выражение на красивом лице с четким профилем оставалось по-прежнему вежливо безразличным.
– Послушай. – Набираясь смелости, я прикусила губу. – Я все поняла – ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Хорошо.
Филипп спокойно разглядывал носы своих ботинок, не проявляя никакого интереса к моим словам.
– Но в таком случае перестань меня убивать! – Прошипела я, надеясь, что нас никто не услышит.
Тут он вскинулся, в ярко-синих глазах отражалось недоумение.
– Не знаю, чем я тебе помешала? – Снова повторила я, дрожа от волнения. Ладони стали влажными, рука нервно заправила за ухо прядь рыжих волос.
– О чем ты говоришь? – Сморщился он.
По пустому коридору прошла парочка, что-то обсуждавшая в полголоса. Мы замолчали, разглядывая друг друга, словно собирались подраться. Когда ненужные свидетели скрылись за углом, я продолжила, почти захлебываясь словами:
– Я говорю о том, что если ты не оставишь это, то уже завтра или послезавтра, а может через неделю я умру от очередного кровотечения. Наплевать на то, что произошло или не произошло между нами. Мне нужно только одно – оставь меня.
– Ты свихнулась. – Он действительно смотрел на меня с легким презрением, как на безумную.
– Ты считаешь, что я сошла с ума? Тогда что это?!– Я резко задрала футболку, демонстрируя почерневший след на ребрах, и тут же сердито одернула ее обратно.
Филипп изменился в лице, теперь в нем проступила жалость, смешенная с неверием.
– Тебя избили? – Он медленно приближался ко мне.
– Избили?! – Стараясь не повышать голоса и пятясь назад, пока не уперлась в стену, пробормотала я. – Ты прекрасно знаешь, что меня никто пальцем не трогал! Это ты, не отрицай! Ты пытаешься меня убить, синяки появились ниоткуда!
– Саша, – усмехнулся он одними уголками губ, – похоже, тебе пора проснуться. Я бы помог тебе, но не понимаю, что ты от меня хочешь.
– Я знаю, что это ты, и хочу, чтобы ты оставил меня в покое! – Рявкнула я и заговорила умоляюще: – Я совершила глупость, связавшись с тобой, хорошо, согласна. Но за ошибки не убивают, Филипп.
– Так. – Он остановился, спрятав руки в карманы. – Наш с тобой разговор походит на беседу слепого с глухонемым. Если я правильно понял, ты утверждаешь, что у тебя ниоткуда появились синяки, и думаешь, что я приложил к этому руку. Правильно? – Его лицо выражало досаду. – Так вот, Саша, пойди, разберись со своим приятелем, который тебя избил! Поняла меня? Не хочу тебя разочаровывать, но я не имею никакого отношения к твоим синякам! Если кто-то тебя убивает, то это не ко мне!
Он резко развернулся на каблуках, а потом вернулся в аудиторию, яростно громыхнув дверью, что пробегавшая мимо студентка от испуга уронила на пол стопку книг. Я стояла у стены, как последняя дура, кусая до крови губы.
Отчаянная попытка договориться оказалась провальной, и все, чего мне удалось добиться, так это разозлить Филиппа. Оставалось только единственное средство – спасти себя саму.
Мне казалось, что в книге, пришедшей мне в видении, а потом второпях перелистанной, наверняка, найдется рецепт против порчи, насланной ведьмаком. Стараясь успеть до перемены, когда в читальный зал набьется народ, я торопилась в библиотеку. За спиной раздались поспешные шаги, а потом на плечо легла тяжелая рука. К моему изумлению, нагнав, меня остановил Заккери. Парень, коротко улыбнувшись, заправил мне ухо рыжую прядь и заглянул в глаза. В душе как-то неприятно царапнуло.
– Я поговорить хотел. – Заявил он.
Я осторожно скинула его руку и отодвинулась, тихо поинтересовавшись.
– Ты решил уговорить своего брата не убивать меня?
– Что? – Опешил тот.
– Тогда катись.
Надеясь скрыться, я, конечно, споткнулась, наступив на развязавшийся шнурок.
– Осторожно! – Он подхватил меня под локоть, помогая устоять.
– Хорошо. Говори. – Пришлось сдаться.
– Я тут подумал, – красавец Заккери попытался притвориться смущенным, – может, сходим сегодня куда-нибудь? В кино, к примеру. У меня билеты на премьеру, а потом я тебя в целости и сохранности довезу до дома.
– Так. – Мне показалось, что я ослышалась. – Ты хочешь сказать, что опять предлагаешь мне свидание?
Заккери пожал плечами. Подобное звучало и выглядело абсолютно противоестественным!
Проходившие мимо студенты, высыпавшие в коридор из аудиторий, поглядывали с интересом. Шумевшая толпа обтекала нас, разделяясь на два ручейка, и снова сливалась в единую живую массу.