Ну вот, кто там сомневался? Спальня Монтроза оказалась напротив и немного наискосок от ее собственной, но по другую сторону лестницы. Всего несколько шагов — удобно. Маред на негнущихся ногах вошла следом, замерла у двери.
— Проходите, — хмыкнул Монтроз, наливая себе что-то в низкий пузатый бокал и ставя бутылку на столик у кровати. — Я бы предложил вам коньяка, но это не дамский напиток. Хотите вина, ликера?
— Нет, благодарю.
Голос предательски сорвался в писк. Маред вскинула подбородок, еще сильнее выпрямившись, под пристальным взглядом лэрда заставила себя отойти от порога и опустилась в кресло.
— Тогда и я не буду, — спокойно сказал Монтроз, делая один глоток и отставляя бокал, до половины налитый темно-янтарной жидкостью. — Может, позже… Как вам мой дом?
— Великолепно. Особенно цветы и книги.
— Я так и думал, что вы оцените библиотеку, — улыбнулся Монтроз. — Там есть несколько уникальных изданий — я потом покажу. Люблю все уникальное… Точно не хотите выпить?
Желудок свело судорогой, голова закружилась. Вот так сразу, от одного простого слова. Во рту мгновенно пересохло, и Маред с тоской подумала о кислой минералке, оставшейся в столовой. Да она бы сейчас и воды Западного района выпила…
Она помотала головой.
— Тогда пересядьте на кровать, — так же просто и обыденно сказал Монтроз.
Сердце стукнуло, упало куда-то вниз и там заколотилось так, что еще чуть — и выскочит. Маред молча встала и прошла к кровати, села, сепив пальцы на коленях, чтоб не тряслись. Ох, надо было соглашаться на коньяк. Теперь уже глупо думать о приличиях.
Словно отвечая на ее мысли, Монтроз подошел, мягко ступая по ковру, скинул обувь, встал коленями на край кровати и повернулся, оказавшись за спиной Маред. Положил ей на плечи ладони — Маред напряглась всем телом, чтобы не отдернуться. В животе медленно и тягуче сворачивалась спираль страха. Почему он тянет? И как это будет? Опять ремень? Плеть? Или что-то похуже?
Ладони Монтроза очень медленно скользнули по ее плечам вниз, вернулись назад, начали осторожно поглаживать напряженные до боли мышцы плеч и шеи. Потом мягко потянули Маред назад, так что ей пришлось откинуться и упереться спиной в грудь сидящего сзади лэрда. Через платье прикосновение пальцев чувствовалось не так, как на голой коже, но не менее остро, а спине сразу стало горячо. Маред попыталась отодвинуться, но этого ей, конечно, не позволили.
Наоборот, Монтроз прижал ее сильней, умело разминая плечи, потом пальцы скользнули на шею, нащупали там что-то — и Маред чуть не вскрикнула от прокатившейся по телу дрожи. Выгнулась невольно, дернулась — и снова оказалась прижатой к горячему твердому телу Монтроза. Все так же молча тот передвинул ладони вперед, гладя ключицы, потом начал рисовать круги на груди Маред то одними подушечками пальцев, то всей ладонью. Сидеть, напрягаясь, было уже неудобно, спина затекла, и Маред не стала бессмысленно сопротивляться, когда ее голову притянули к чужому плечу. Лишь невольно вздохнула чуть глубже, когда ладони Монтроза вернулись вверх, на плечи и шею.
Не произнеся ни слова, лэрд ласкал ее кожу неторопливыми прикосновениями, жесткие подушечки пальцев гладили чуть-чуть щекотали ее то за ухом, то под кромкой поднятых вверх волос, и внутри Маред нарастало томительно-сладкое постыдное ощущение, которое хотелось стряхнуть — но не получалось. Чтобы его прогнать, Маред вспомнила первую их встречу, ремень, жадные требовательные поцелуи Монтроза — но стало только хуже. А может — пусть? Раз деваться ей некуда…
Чужие пальцы расстегнули ей лиф платья, недовольно потеребили края рубашки и корсета, ловко управились с крючками. Скользнули под рубашку, продолжая гладить — уже голую кожу. Ощущение было пронзительно резким — Маред даже всхлипнула. Да что же это такое? Страх никуда не делся, но смазался, затаился, как зверь, клубочком свернувшись внизу живота и прикрывшись непрошеным удовольствием. Наклонившись еще ближе, Монтроз прихватил губами верхний краешек ее уха, скользнул сзади языком по раковинке, шепнул:
— Мне нравится, как ты пахнешь. А на вкус — еще лучше.
Шею, уши, щеки обожгло кипятком. Маред захлебнулась вдохом, дернулась, слыша тихий смешок Корсара, и тут же он ее обхватил и повалил назад, в последний момент выскользнув и оказавшись сверху, придавливая собой. Маред зажмурилась, чтоб не видеть эту торжествующую сволочь, и ощутила поцелуй: легкий, в одно нежное касание.
Тут же губы Монтроза исчезли, вернулись вновь: на скулу, кончик носа, веко, уголк рта, снова на кончик носа и другой уголок рта. Прижимая Маред к постели, не давая пошевелиться, Монтроз целовал ее нежными, едва уловимыми прикосновениями. Странно, непривычно… приятно? И если открыть глаза — все будет совсем не так: стыдно и гадко, наверное. Или не будет? Вот губы лэрда, в очередной раз коснувшись ее век, вернулись — и задержались на ее губах уже надолго. Монтроз ласкал ее, обцеловывая каждую губу в отдельности: и середину, и уголки, проводя языком, как по редкому лакомству, откровенно наслаждаясь — но внутрь рта даже не пытался попасть, легонько скользя кончиком языка по изгибу плотно сжатых губ.
— Нравится с закрытыми глазами? — оторвавшись, поинтересовался он совершенно светским тоном. — Так давайте, я их завяжу — проще будет.
От страха Маред распахнула глаза, сразу же поняв по насмешливой улыбке Монтроза, что этого он и добивался.
— Так лучше, — улыбаясь, сказал лэрд, гладя Маред по щеке кончиками пальцев, проводя ими по ее губам. — Поцелуй меня сама, девочка.
Сама? Теперь уши щеки горели так, что капни водой — и зашипит. Неловко потянувшись, Маред прижалась губами ко рту Монтроза, изо всех сил уговаривая себя, что это пустяки… Поцелуй, конечно, получился тот еще — лэрд тяжело вздохнул, отодвигаясь.
— Тебе настолько противно?
Вопрос прозвучал так спокойно и доброжелательно, что Маред растерялась, не зная, что ответить. Сказать — да? После того как ее старательно, нежно ласкали и целовали? Она и не подумала бы, что Монтроз может быть так терпелив. Да и неправда это будет. Противно не было. Странно, страшно — но пока не противно.
— Нет, — выдавила Маред, отводя взгляд.
Монтроз молчал, изучающе глядя на нее, и Маред с тоской подумала, что все испортила. Набравшись храбрости, посмотрела в непроницаемые серебристые глаза, сглотнула, потянулась снова.
Ладонь Монтроза скользнула ей под затылок, придержала, помогая, а узкие суховатые губы, едва заметно пахнущие коньяком, ответили на поцелуй, слегка раскрывшись — и Маред раскрыла губы навстречу, опустив ресницы и действительно стараясь. Рука, оказавшаяся между их телами, мешала, так что она вытащила ее и, не отдавая себе отчета, обняла Монтроза за плечи, тут же вздрогнув от осознания, что сделала. А поцелуй все длился: спокойный, пробующий, абсолютно ни к чему не принуждающий, и с каждым мгновением становилось все проще и приятнее чувствовать непривычно жесткие губы, кончик языка, скользящий по ее нижней губе, горячее дыхание…
Оторвавшись, Маред снова откинулась на подушку, вжимаясь в нее, мечтая провалиться сквозь кровать и пол в самый Нижний мир — и снова зажмурилась. Ненадолго, почти сразу обреченно открывая глаза.
— Ты даже не представляешь, насколько хороша, — улыбнулся Монтроз. — Или представляешь? Нет, не похоже.
Опираясь на локоть, он откровенно любовался ею, гладя взглядом, как до этого руками. Снова притронулся пальцем, обводя линию скулы, подбородок, губы. Маред вспомнила, как ладонь Монтроза легла на ее пальцы в парке — воспоминание обдало жаром. Неужели ей это все нравится? С мужчиной, который ее непристойно оскорбил и хотел изнасиловать? Да он с ней тогда обошелся, как со шлюхой — что ж теперь смотрит так… восхищенно? Не может Маред, с ее неуклюжестью и неумелостью, нравиться ему настолько! Просто она новая игрушка… Мысль отозвалась удивительно неожиданной болью.
— Не знаю, о какой дряни ты только что подумала, но с такими глазами врать бесполезно, — негромко сказал Монтроз. — Что случилось, девочка?
— Ничего, — огрызнулась Маред. — Спасибо за комплимент, конечно…
— Но не пошел бы я с ним по прежнему рекомендованному тобой адресу? — иронично закончил Монтроз. — Тогда давай переходить к делу.
Он небрежно уронил ладонь на бедро Маред, по-хозяйски погладив, задрал юбку. Стиснув зубы, Маред терпела, сгорая от стыда. Вот и кончились романтические глупости с поцелуями, вот и хорошо. Теперь все хотя бы честно. А если бы Монтроз знал, что имеет дело не просто со шлюхой, но и с предательницей?! Он-то просто предложил сделку — и не заставлял ее выполнять. Что бы там ни говорил скользкий оборотень и мерзавец Чисхолм, а Маред пошла на откровенную подлость. Так что шлюха — она и есть шлюха.
Ладонь Монтроза протиснулась ей между ног, погладила сквозь тонкую ткань панталон. Маред судорожно вздохнула, изо всех сил глядя мимо лэрда, чье лицо расплывалось в радужной пленке слез. Пусть что хочет делает, лишь бы побыстрее. Она резко отдернулась от снова попытавшегося поцеловать ее Монтроза — и наткнулась щекой на выставленную сбоку ладонь лэрда. Не позволяя отстраниться, Монтроз впился ей в губы жестко, до боли. Поцеловал все так же по-хозяйски, пока его пальцы бесстыдно гладили внутреннюю сторону бедер и между ними. Отстранился.
— Так лучше, девочка? Больше нравится?
— Да! — зло выдохнула Маред. — Намного больше, ваша светлость…
Рука исчезла. Моргнув, Маред запоздало сжала ноги, взглянула на внимательное, сосредоточенное лицо совсем рядом со своим. Монтроз рассматривал ее как книгу или вещь. Отстраненно. Потом заговорил:
— Знаешь, если тебе нравится считать меня чудовищем, то с этим я ничего не могу поделать, да и не собираюсь. Но хотя бы идиотом — не надо.
— Что? — растерянно переспросила Маред.
Ладонь, не дающая отвернуться, все так же была у ее лица, почти не касаясь, только щекой Маред чувствовала тепло. Потом пальцы все-таки легли на ее кожу и легко, невесомо, осторожно погладили.
— Ты действительно думала, что я в первый же вечер изнасилую тебя каким-нибудь особо извращенным способом?
Маред зажмурилась. Играешь… Сейчас — в доброго и понимающего. Даже ласкового. Только все это игры, и довериться — глупо. Даже если сейчас не тронешь — потом будет только хуже.
— Думала, — констатировал Монтроз. — Девочка, ты себя в зеркале давно видела. Замученная, перепуганная, от всего шарахаешься… Чуть надавить — сорвешься. Или сломаешься. А зачем это мне, сама подумай? Разве с моей стороны будет умным превратить тебя в безразличную куклу? Я не говорю про «хорошо» или «плохо», нравственность тут ни при чем. Но это будет умно?
— Нет, — еле слышно отозвалась Маред.
— Тогда успокойся. Ничего страшнее, чем сейчас, я сегодня не сделаю. Сегодня, понимаешь?
— Да, — покорно ответила Маред, не открывая плотно зажмуренных глаз.
Пальцы Монтроза продолжали нежно гладить ее щеку, рисуя на ней круги, вторая ладонь протиснулась под шею, приподняв ее, заставляя лечь головой на руку…
Маред тихонько всхлипнула, стараясь чтоб вышло незаметнее.
— Иди-ка ты к себе.
От неожиданности она распахнула ресницы. Монтроз смотрел на нее сверху совершенно бесстрастным, ничего не выражающим взглядом.
— Иди, — повторил он. — Толку от тебя сейчас… Выспись, приди в себя. Завтра, пока меня не будет, отдохни и оглядись.
Вытащив из-под головы Маред руку, он отодвинулся. Не веря своему счастью, Маред вскочила, непослушными пальцами застегивая лиф, сунула ноги в туфли. Рванув к двери, уже почти выбежала в коридор…
— Кстати… — остановил ее тихий голос позади.
Вцепившись в дверную ручку, Маред замерла на пороге, затаив дыхание. Неужели позовет обратно? Как кот, отпустивший мышь, чтобы сразу поймать?
— Целуешься ты старательно, я оценил. Иди уж…
Вывалившись в коридор, Маред привалилась к стене, едва держась на дрожащих ногах. Пойти, что ли, рот прополоскать? И душ принять заодно. Ледяной! Дверь ванны далеко, гораздо дальше, чем она сейчас дойдет.
Переведя дух, Маред прокралась несколько шагов до своей комнаты. Какое счастье, что хоть сюда можно забиться. Монтроз всегда предпочитает спать один или это только сегодня? Потом, все потом…
Стянув платье и белье, она нырнула под одеяло, едва приподняв его, не расстелив постель по-настоящему. Подумала, что надо бы прикрыть дверь на задвижку — но толку? И провалилась в сонное забытье, хотя мгновением раньше была уверена, что ни за что не уснет до утра.
Глава 8. Шестеро плюс седьмая
Ночь благодаря перепуганной глупышке Маред выдалась та еще. Смешно и грустно: остаться неудовлетворенным, когда в соседней спальне такое горячее, гибкое, нежное… Только сделай несколько шагов, открой дверь и руку протяни. Здесь, лежа в его объятиях, девчонка ежилась, вздрагивала, жмурилась и напрягалась, и было видно, что ей стыдно и страшно, но не настолько, чтобы не чувствовать удовольствия. Только это и помогло остановиться вовремя, когда Алексу уже хотелось так, что мышцы в паху начало сводить судорогами.
Он сдержался. Даже принял безразличный вид, а зверь внутри рвался с цепи, выл и бесился, требуя завалить, раздвинуть колени и смотреть в глаза, вбиваясь, наслаждаясь криками и всхлипами…
Когда Маред выскочила за дверь, стало только хуже. Настолько хуже, что рука сама потянулась к застежке брюк, чего с Алексом уже не случалось давным-давно — не было такой необходимости. Потом он вытягивался и млел в сладкой судороге, выплескиваясь в собственную ладонь, а перед глазами стояло испуганное лицо с плотно сжатыми губами и как эти губы тянулись к нему: неумело, отчаянно и старательно. Вот эта отчаянность Алекса и остановила — чтобы не сломать хрупкую связь, едва-едва протянувшуюся между ними.
И снова, уже расслабленному и успокоенному подумалось, что затея слишком уж грязная. Маред Уинни совершенно не похожа на девиц полусвета, всегда готовых к пикантному приключению или торговле своими прелестями. Эту породу Алекс изучил еще в молодости, дорвавшись до первых больших денег. Смазливые мордашки, упругие тела, в манерах либо откровенное бесстыдство, либо оно же, замаскированное фальшивой невинностью — пару лет он менял пассий, даже не запоминая имен, такими они все были одинаковыми. Потом, утолив голод, стал выбирать и быстро обнаружил, что выбирать не из чего. Женщины отличались разве что ценой и, как следствие, умелостью и ухоженностью. Те, кто поумнее, задерживались дольше, но и они, в конце концов, начинали вызывать глухое раздражение.
А потом очередная любовница, пытаясь удержать его если не телом, то запретным удовольствием, привела Монтроза в закрытый клуб для игроков со страстью. И там он открыл для себя совершенно другую разновидность женщин. Эти искали не денег, а утоления внутренней жажды, желания повелевать или подчиняться. С первыми, как быстро понял Монтроз, ему просто было нечего делить, но вот вторые… Нежные, покорные, не виноватые в скрытом внутреннем надломе, заставляющем искать властной руки и сладкой боли… Эти не могли иначе, они зависели от хозяев, часто влюблялись в них по-настоящему и постоянно рисковали: репутацией, здоровьем, попросту жизнью. Когда Монтроз стал одним из Мастеров клуба, то быстро приобрел славу надежного и правильного Господина, готового позаботиться о тех, кто ему доверяет. Это льстило, это налагало ответственность. И это позволяло держаться, обуздывая темные стороны своей натуры, не переступать за грань, которая отделяет взаимное удовольствие от преступления.
Но Маред не была похожа и на них. Слишком гордая и независимая, ничуть не желающая познавать тьму в себе. Она давно могла бы найти себе богатого покровителя, если бы хотела, значит, в отношениях ее привлекала не выгода. И уж точно она не хотела становиться чьей-то любовницей ради утоления страсти. О, ей могло понравиться — Алекс был в этом уверен — но сейчас-то она этого не желала.
И Алекс понимал, что собственные, тщательно взлелеянные принципы летят ко всем боуги, когда он принуждает девчонку к тому, от чего ей стыдно и тошно. Но остановиться не получалось. Снова и снова он убеждался, что хочет Маред Уинни так, как когда-то хотел покинуть приют, а потом завести свое дело: яростно, спокойно и безрассудно, наплевав на чужое морализаторство и чугунную тупость законов. Хотел — и добился. Значит — добьется и сейчас. Вопрос, как обычно, только в цене. Какую цену готов заплатить он, королевский стряпчий лэрд Монтроз, и какую придется заплатить Маред. И будет ли стоить результат сделки этой цены?