Интересно, почему они освещают дорогу от причала в дом факелами, а не обычными магическими фонариками?
Пройдя по короткому полутемному коридору, мы вышли в холл, и я даже зажмурилась: вот здесь не было недостатка в свете. Не фонарики, а целые фонари сияли разноцветными шарами, отражаясь искрами и лучами света в зеркалах, позолоте рам, хрустальных подвесках люстр, пробегали бликами по полированному разноцветному мрамору и возвращались к драгоценностям и золотому шитью гостей, неторопливо поднимающихся по широким изгибам лестницы. Арлекин и Коломбина, хозяева сегодняшнего вечера, приветствовали входящих в дверях бального зала, и лакей в белом парике и малиновой ливрее подавал с поклоном бокал шампанского. В глубине зала на балконе играл оркестр, и первые пары уже кружились под знакомую музыку вальса.
Я отпила глоток из бокала и медленно пошла по залу вперед, рассматривая других гостей и отвечая на поклоны. Костюмы были разные, и в то же время одинаковые; это был не столько костюмированный бал в том понимании, в каком их устраивали в бостонском светском обществе, а, скорее, вечер с тематическим переодеванием. Кое-кто их гостей оделся Арлекином, Панталоне или еще какой-то из масок комедии дель’арте, но большинство выбрало для себя платье четырехсотлетней давности, времен Джакомо Казановы и Карло Гольдони. Зато относительное однообразие стиля искупалось цветом: вся радуга с ее тончайшими вариациями разлилась по бальному залу Ка”Градениго.
Оркестр замолчал, и в зал вошла цепочка бело-малиновых лакеев с подносами, на которых исходили паром чашки тонкого белоснежного фарфора; в зале мучительно запахло шоколадом. И я невольно сглотнула слюну, вспомнив, что последний раз ела еще днем, в кафе на площади Святого Марка. По счастью, шоколад сопровождался крохотными, на один укус, закусками — профитролями с начинкой из паштета, икры или крема, сэндвичами размером с перепелиное яйцо, микро-пирожными и чем-то еще. Отправив по назначению последнюю хрустящую корзиночку с малиной, я вытерла руки горячей влажной салфеткой, невесть откуда возникшей передо мной и так же исчезнувшей, и поняла, что готова потанцевать.
Пройдя первый вальс со своим молчаливым сопровождающим, я довольно быстро потеряла его из виду. Впрочем, вскоре я вообще о нем забыла — вальс сменялся мазуркой, танго — паваной, только разноцветные камзолы мелькали перед глазами. Наконец я совершенно выбилась из сил и решила найти и попить воды, потом отыскать дамскую комнату и чуть-чуть отдохнуть. План этот был с блеском исполнен. Вот только, выйдя из помещения, которое в Ка’Градениго скромно обозначили как powder room, я ухитрилась свернуть не в тот коридор, и уже через пять минут проклинала шепотом свой топографический кретинизм. Похоже, меня занесло в жилую часть дворца, не предназначенную для гостей бала. Здесь все выглядело менее парадно, но как-то очень по-домашнему. Я заглянула в одну из комнат — небольшая гостиная, где явно любит сидеть хозяйка дома, судя по портретам детей на каминной полке, оставленным на столике пяльцам с вышивкой, букетику примул…
Надо искать выход в бальный зал, а то неудобно будет, если я наткнусь на кого-то из хозяев или слуг. Стоило мне подумать так, и я почти подпрыгнула оттого, что в комнате рядом раздались мужские голоса. Один говорил совсем тихо, почти бормотал, ни слова разобрать было невозможно. Второй, более низкий, ограничивался междометиями, но в его “угу” звучала явственная угроза.
Проклятое любопытство одержало верх, и я заглянула в чуть приоткрытую дверь между гостиной и соседней комнатой.
Двое мужчин без масок, но в тех же роскошных камзолах, как и прочие участники бала. Камзолы почти одинаковые, цвета мякоти темного винограда. У того, который сидит, камзол отделан тонким черным шнуром, и лишь на белой рубашке виднеется неширокая полоска кружев. Стоящий перед ним, тот самый, что и сейчас продолжал бормотать, захлебываясь, комкал и рвал роскошное серебряное кружево своих манжет.
— Довольно, — уронил сидящий в кресле, и второй замолк, буквально подавившись словами. — Хватит, Луиджи. Ты виновен, и я мог бы прямо сейчас приказать тебе умереть, но… будем считать, что te la sei cavata. Иди, и будь готов завтра отправиться замаливать грехи в обитель Святого Христофора.
Небрежным жестом он отпустил своего собеседника — или надо было бы назвать его жертвой? — и перевел взгляд на ту самую дверь, за которой стояла я. Затем, встав, подошел к ней и открыл. Я почувствовала под маской, как мое лицо заливает густая краска. Ох, Великая Мать, кажется, последний раз меня ловили на подслушивании в возрасте трех лет…
— Итак, синьора, — с усмешкой проговорил мужчина, — Проходите, присаживайтесь. Могу ли я предложить вам бокал вина?
Я присела в реверансе и молча сделала шаг вперед: говорить пока боялась, чувствуя, что голос может подвести. Осмотрелась вокруг, стараясь не особо крутить головой — ну да, еще одна гостиная, но, если можно так выразиться, с мужским акцентом. Панели темного дерева на стенах, карточный стол, крытый зеленым сукном, поднос с напитками…
Незнакомец за руку подвел меня к креслу, сам уселся напротив и взял бокал с красным вином.
— Не молчите, синьора, прошу вас. Заметьте, я не требую, чтобы вы сняли маску или назвались. Я даже не спрашиваю, что вы делали в гостиной моей сестры. Пойдите же и вы мне навстречу. Вина? Красное, белое? Шампанское?
— Белое, пожалуйста, — тихо проговорила я.
Глоток легкого Bianco di Custoza, сладковато-кислого, с запахом летних яблок, смягчил перехваченное горло, и я смогла говорить уже более свободно.
— Я прошу прощения, синьор. Моей целью вовсе не было что-то услышать или увидеть. В эту часть дома я попала совершенно случайно, просто не туда повернула в коридоре, и искала, у кого спросить…
— Вы меня нашли. Спрашивайте.
Совершенно против моей воли язык мой (враг мой!) сам выговорил вопрос:
— А что значит “te la sei cavata”?
Мой собеседник расхохотался:
— Всего лишь “тебе удалось выкрутиться” на местном диалекте. Иногда мы предпочитаем говорить не на всеобщем, знаете ли…
— Да, я это заметила.
— А вы ведь не местная и, похоже, вообще издалека. Бритвальд? Русь? Норсхольм? Качаете головой… Новый свет?
— Новый свет, — согласилась я, и, поскольку никакого секрета в этом не было, добавила, — Бостон.
— А! Ну, тогда я знаю, как вас зовут! Вы синьора Хемилтон-Дайер и остановились в “Палаццо Дандоло”.
— Неужели Венеция — такой маленький город, что все обо всех знают? — спросила я с изумлением. — Ведь здесь сейчас, во время карнавала, толпы туристов со всего мира!
— Конечно, это очень маленький город, — мягко улыбнулся мужчина. — Нас, тех, кто живет на островах круглый год, немногим более ста тысяч. Всего сто тысяч — нобилей, аристократов и простолюдинов. Но о вас, синьора, я был осведомлен еще в тот момент, когда вы покинули борт “Царицы Савской”.
— Вот как? Тогда мне хотелось бы узнать причины такого интереса к обыкновенной туристке… Ну, разве что вы являетесь главой местной ночной гильдии, и планируете ограбление?
— Ни в коем случае, синьора, скорее уж, наоборот…
Мне показалось, что мой собеседник собирается представиться, но в этот момент откуда-то из глубины дома послышались громкие и возбужденные голоса, и он, с досадой прищелкнув языком, встал, надевая простую черную полумаску.
— Прошу прощения, но мне нужно идти. Я обещаю, что мы встретимся еще, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы. На все, на которые смогу ответить. А сейчас пойдемте, я провожу вас обратно в бальный зал.
Искомый зал оказался буквально за углом. Как я ухитрилась его не найти, не понимаю… Танцевать мне уже не хотелось. Загадочный собеседник занимал все мысли и, после того, как я дважды наступила на ногу партнеру в вальсе, стало понятно, что нужно отправляться в отель. Собственно, все запланированное сделано: шоколад попробовала, платье выгуляла, натанцевалась до упаду, записку синьора Лаварди хозяйке передала, небольшое приключение нашла… Или большое? Ладно, время покажет. Я сладко зевнула, благо под маской этого не видно, и отправилась искать своего сопровождающего. Впрочем, проблемы это не составило: стоило мне сделать два шага в сторону парадной лестницы, как высокая фигура в черном словно сама собой возникла за моим левым плечом.
В лодке я бессовестно уснула, едва закуталась в плащ, и проспала вообще все: дорогу по воде, высадку из гондолы и последующее путешествие на руках accompagnatore до номера… Проснулась я уже в тот момент, когда горничная развязывала ленты моей маски.
— Ох, спасибо, — пробормотала я, благодарно подставляя затылок. — Не могу глаз открыть, так устала…
— Ничего удивительного, синьора, бал — это тяжелая работа. Спите, утром завтрак принесут вам в номер.
Я еще ухитрилась поблагодарить женщину, слабо ворочая языком, но ее ответа уже не слышала.
Разбудил меня запах кофе и вафель. Открыв глаза, я поняла, что утро давно уже закончилось, в разгаре день; я лежу в кровати в пижаме, на столике исходит паром кофейник, масло блестит в масленке капельками влаги, а серебряная крышка прикрывает что-то аппетитное. На часах была половина двенадцатого. Ого! В такое время я не вставала со времен колледжа, да и там не особо позволяла себе…
Небольшая гимнастика, горячий душ, завтрак, кофе — чего еще хотеть человеку в отпуске? Только информации. И я попросила портье найти для меня синьора Лаварди. Раз уж он мой consigliere, пусть отвечает на вопросы, не дающие мне покоя!
Как оказалось, синьор Лаварди уже был в отеле и ждал моего пробуждения. Я бы сказала, что мне стыдно, но это было бы абсолютной неправдой: мне было весело и смертельно любопытно. И главный вопрос, который крутился у меня на языке — а чего все они от меня хотят?
— Синьора, — поприветствовал меня мой consigliere, поспешно вставая. — Добрый день! Вы довольны вчерашним вечером?
— О, да! Правда, у меня накопилось огромное количество вопросов…
— Я постараюсь ответить на них, но прежде скажите, синьора Хемилтон-Дайер, вы уже посмотрели вашу почту?
Почту? Я почти удивилась, затем вспомнила, как пришло мне приглашение на вчерашний вечер, и сообразила, что удивляться нечему. А синьор Лаварди махнул кому-то рукой, и через минуту один из консьержей принес поднос, на котором высилась буквально гора конвертов.
— Мамочки… это все мне? — только и смогла выговорить я.
— О да, синьора. Вы за одно утро стали весьма популярны в нашем городе.
— Но за то время, которое мне осталось здесь провести, я даже прочитать все это не успею!
— И не нужно. Сейчас мы с вами быстро все разберем и рассортируем.
Он отставил кофейную чашку, размял пальцы и провел рукой над подносом, что-то тихонько бормоча. Под его ладонью конверты сами собой складывались в аккуратные стопки, которых я насчитала пять. Я подняла глаза на синьора Лаварди, который с довольным видом хмыкнул и пояснил:
— Итак, вот это, — рука его легла на крайнюю стопку слева, — те письма и приглашения, на которые обязательно нужно ответить, а мероприятия — посетить. Это очень важно.
Я с любопытством взяла верхний конверт: письмо на тонкой бумаге цвета лаванды в самых велеречивых выражениях приглашало меня завтра в Ка’Боттарди на partito delle signore с духами.
— ДухИ — это в смысле, ароматические вещества?
— Нет, синьора, имеются в виду дУхи. Призраки, если желаете.
— И что, вы хотите сказать, что призраки, привидения, называйте как угодно, и в самом деле примут участие в вечеринке? — скепсис в моем голосе, надеюсь, чувствовался явственно.
Но синьор Лаварди ответил со всей серьезностью:
— Я хочу сказать, что от приглашений графини Боттарди никто в Серениссиме не отказывается, даже бесплотные сущности.
— Хорошо, — пожала я плечами. — Значит, на завтра приглашение принимается. Но это ж нужно новое платье?.. и сопровождающий?
— О, нет, это вечеринка только для синьор! И вы вполне можете надеть один из своих мужских костюмов, вариант вполне допустимый. А вот для следующего дня новое платье вам понадобится…
Так мы разобрали стопку писем с пометкой “очень важно”, в результате чего выяснилось, что все мои вечера на ближайшие шесть дней полностью расписаны.
— Я врач. И, следовательно, у меня очень скверный почерк, так что не представляю себе, как на все это отвечать, — сообщила я с мрачным удовлетворением, окидывая взглядом нетронутые письма. — И я планирую через неделю уехать, это значит, что больше ни одного приглашения мне просто не освоить.
— Ответные письма не составят проблемы, — махнул рукой великолепный consigliere. — Вот так вот…
И роскошная ручка с золотым пером сама собой заскользила по листу бумаги с грифом отеля.
С остальными конвертами было уже проще. Половину из них составляли предложения от ателье, ювелирных и меховых магазинов, косметических салонов и прочее, отправившееся в корзину. Единственное из таких рекламных писем, я бы даже назвала его запиской, которое оставил синьор Лаварди — это приглашение посетить закрытую продажу шелка из Комо. Более того, с самым серьезным видом он переложил это письмо в первую стопку.
— Почему? — поинтересовалась я.
— Во-первых, шелк с озера Комо, несомненно, лучший в мире. Во-вторых, там будут персоны, с которыми вам полезно будет познакомиться. В-третьих, уверяю, это будет не менее интересно, чем посетить вернисаж.
— Ладно. По времени получается, вроде бы. А теперь объясните мне…
— Нет, синьора, давайте, вы расскажете мне о вчерашнем вечере. Ведь там было что-то, чего вы не ожидали?
Я вспомнила синий шелк гостиной, бокал с Bianco di Custoza, темные глаза незнакомца…
Вопреки моим ожиданиям, синьор Лаварди был очень доволен моим приключением.
— А как выглядел ваш незнакомец, он ведь был без маски? — переспросил он.
— Как выглядел… Знаете, мне проще будет нарисовать его, чем описать словами.
Я взяла у моего собеседника ручку, мимоходом поразившись ее тяжести, и нарисовала запомнившееся мне лицо: складку губ, упрямый подбородок, разлет бровей, волосы, небрежно завязанные в низкий хвост… Посмотрела на получившийся портрет, кивнула сама себе и отдала его синьору Лаварди. Тот посмотрел, взглянул на меня, снова на рисунок, и брови его поползли вверх.
— Вы хорошо рисуете, синьора, — сказал он.
— Ну, при моей специальности это весьма полезный навык, — я пожала плечами. — Так кто это такой? Я поняла только, что он брат хозяйки дома, но не успела влезть в Сеть и поискать информацию об этой семье.
— Дело не в том, что он брат синьоры Градениго. Он — член клана Торнабуони. Вы познакомились с юристом клана, Джан-Баттиста, вторым сыном главы семейства.
Я присвистнула. Об этой семье магов воды слышала даже я, человек весьма далекий от высокой магической науки. По мнению самых серьезных магов Нового и Старого света, их вклад в разработку математических моделей процесса создания заклинаний переоценить невозможно. Однако, получается, мой знакомец не маг и не математик?
— Юрист? — озвучила я свой вопрос.
— Ну… — синьор Лаварди поднял взгляд к потолку, внимательнейшим образом разглядывая синие и алые стеклянные завитки люстры. Потом посмотрел на меня, и договорил, выделяя каждое слово, — Те, кто считает его палачом, ошибаются.
— Так вот почему он так разговаривал с тем напуганным человечком… — пробормотала я.
— Вы не рассказали мне об этом, — упрекнул мой собеседник.
— Да там практически нечего рассказывать. Я случайно услышала часть не предназначенного для чужих ушей разговора, — вспомнив, как меня застукали на подслушивании, я вновь покраснела. — Ваш… Джан-Баттиста сказал некоему Луиджи, что тот виновен, и отправил его в монастырь Святого Христофора.
— Вот как… Значит, Галло все-таки попался. Интересно… — с отсутствующим видом проговорил consigliere, затем встрепенулся и продолжил. — Ну, хорошо, так о чем вы хотели меня спросить, синьора Хемилтон-Дайер?
Почему-то у меня возникло ощущение, что сию минуту синьор Лаварди получил от меня некий кусок паззла, которого ему не хватало. Вот зачем я ввязываюсь в эти местные интриги? Мало мне было склок между хирургами и выяснений, кто самый великий в нашем крохотном садке с акулами?