И снова все сливалось в тяжелый путь меж камней. Путь, который уже не имел смысла — не люди, так начавшаяся болезнь его прикончит.
Потом была удача — русло горного ручья. Почти пересохшего, но все же меж камней струилась вода.
Собаки… не найдут… не возьмут след…
Нога скользнула меж двух камней. Жутковатый хруст он услышал даже сквозь журчание ручья. И сразу от боли потемнело в глазах.
Джин пришел в себя от того, что вода заливалась в нос. Ощупал пострадавшую лодыжку. Малейшее прикосновение к ней отзывалось острой болью.
«Сломал», — понял Джин. Постанывая, вынул ногу из ловушки меж камней и пополз вперед, оскальзываясь на мокрых камнях.
Без мыслей, без надежды. Просто потому, что остановиться означало сдаться.
Когда русло вывело к стенам заброшенного храма, у Джина не осталось сил радоваться или удивляться. Он вообще уже не думал, только полз, повинуясь не мыслям, но звериному инстинкту. Этот же инстинкт заставил его переползти порог.
Храм был покинут уже давно. Деревянная крыша частично сгнила, но каменные стены стояли крепко. Во внутреннем дворе бил родник. Прозрачные струи с журчанием стекали в огромную каменную чашу — при желании Джин мог бы поместиться в ней целиком. Стекавшая из чаши вода уходила по желобу, давая начало ручью.
Он почти успел проползти двор, прежде чем темное беспамятство накрыло его окончательно.
— Не бывает невкусной птицы, бывают неумелые повара, — распинался тануки. — Дай мне три часа, и увидишь — я приготовлю ее так, что ты забудешь собственное имя, Мия-сан.
При желании оборотень вполне мог сожрать птицу сырой, даже не ощипав. Но Дайхиро был гурманом.
— Не увижу, — фыркнула Мия. — Через два часа я должна быть в школе.
Оборотень насупился:
— Вот так всегда. Всегда, Мия-сан. Ну что за жизнь: вставай, когда скажут. То нельзя, это нельзя, за ворота не ходи, с тануки дружбу не води. Кушать только два раза в день. — Он укоризненно покачал головой: — Послушай мудрого Дайхиро — перебирайся ко мне.
— В горы?
— Чем плохи горы? Ты была в этих ваших человеческих городах? Грязь, толкотня и шум. Воняет опять же. — Оборотень наморщил нос. — Да и в деревнях воняет, — совсем грустно закончил он.
— То-то ты уходишь туда каждый месяц.
— Ах, — картинно вздохнул тануки. — От доброты, сугубо от доброты моей страдаю, Мия-сан. В мире так много несчастных вдов и одиноких женщин, томящихся без мужской ласки. Разве могу я бросить бедняжек? Они снятся мне ночью. Зовут, протягивают руки, просят: «Где же ты, наш Дайхиро? Приди, утешь, утоли нашу страсть!» Вот я и иду…
Он почесал пузо.
В этот раз Мия смеяться не стала. Дайхиро и впрямь обладал необъяснимой привлекательностью для женщин. В каждой окрестной деревеньке у него было по вдовушке, всегда готовой принять, накормить и приласкать толстячка-монаха.
И наличие у этого монаха усов и хвоста их совершенно не смущало.
К заброшенному храму они вышли уже в сумерках. С гор дохнуло холодом, и Мия охватила себя за плечи, тщетно пытаясь согреться. Этот жест не укрылся от Дайхиро.
— Замерзла! — Тануки смешно засуетился. — Давай-давай быстрее внутрь. Сейчас разожжем костер, дровишки-то никуда не делись, я их много в прошлый раз натаскал…
— Ой! Что это?!
Черный, распластавшийся у ступеней силуэт она заметила, только когда чуть не наступила на него. И не сразу поняла, что это человек. В горах хватало духов, и не все они были дружественны, встречались лакомые до человечины. Потому жители деревень у подножия и не любили подниматься слишком высоко вверх, особенно в одиночку.
— А ну стой на месте, Мия-сан!
Тануки поставил на землю котел с едой и с неожиданной ловкостью подскочил к темневшему в сумерках телу.
— Человек. Живой, — объявил он, обнюхав находку. И тут же поправился: — Пока живой, к утру подохнет.
Мия склонилась над телом. От лежащего пахло остро чесноком, а еще потом и кровью. Когда она попыталась перевернуть его, рука наткнулась на что-то липкое.
— Мы должны помочь ему, Дайхиро.
— Зачем? — ворчливо спросил тануки. — Он пришел в наш дом, Мия-сан. Я его не приглашал. Ты приглашала? Нет, ну так пусть уходит, пока не погнали. Тоже нашел место, чтобы умирать. Я совершенно не хочу копать потом могилу. У меня от работы мозоли. — В доказательство своих слов он продемонстрировал маленькие ручки с гладкой, словно у ребенка, кожей.
— Ну, как хочешь. — Мия попробовала приподнять раненого. Он был страшно тяжелый.
— Ох, погубит тебя твоя доброта, Мия-сан, — заворчал тануки. И с силой, совершенно неожиданной для его неповоротливого толстого тельца, перевернул человека и потащил вверх по ступеням.
Вместе они внесли раненого в храм. Мия зажгла фонарь и бросилась разводить костер.
— Дайхиро, принеси воды! — скомандовала она.
— Воды ему еще, — заворчал оборотень. Но прихватил ведро и вышел на улицу.
Мия повернулась к раненому.
Он был худ, грязен и обряжен в замурзанные брюки-хаками и такое же грязное кимоно прямо на голое тело. Под одеждой виднелась повязка, сделанная из нижней рубашки. Бурая от крови, она присохла к телу. Из спины, чуть пониже левой ключицы, торчал обломок стрелы.
Из вещей у незнакомца был только нож-танто на поясе.
Она перевела взгляд на его руки, покрытые рваными ранами от звериных укусов, потом на лодыжку, согнутую под неестественным для человека углом.
Страшнее всего выглядела левая рука мужчины с запекшимися кровавыми пятнами на месте трех вырванных ногтей. По сравнению с ними синяки и следы плети на теле казались мелочью.
Тануки был прав. Откуда в горах израненный незнакомец с ножом? Кто он? На крестьянина не похож. Разбойник? Дезертир? Убийца?
Кто пытал его?
В дверь с шумом, отдуваясь, вломился тануки, волоча полное воды ведро и давешнюю чашу с неощипанным петухом.
— Вот! — объявил он, бухнув ведро перед Мией. — Вода. Добрая ты душа, Мия-сан. Подбираешь всякую тварь.
— Не тебе жаловаться. Помоги мне!
Следующие полчаса она обмывала раны. Ножом, найденным у раненого, обрезала грязные тряпки и швырнула в огонь. Всю спину незнакомца занимала татуировка в виде атакующего тигра. Над левым глазом тигра торчало обломанное древко стрелы.
Мужчина глухо застонал, когда она попыталась выдернуть наконечник.
— Кровью истечет, — предупредил тануки. Он уже смирился с присутствием на своей территории чужака и помогал, чем умел, а больше суетился и сыпал жалобами, советами и шутками.
— Что же делать?
— Бинты нужны. Лекарства. А мне нужно поесть. А тебе — обратно в школу, пока не хватились.
Мия еще раз поглядела на раненого. После того как она смыла с его лица грязь и потеки, стало видно, что он молод. Наверное, его даже можно было назвать красивым, если бы не был таким измученным.
— Готовь ужин, Дайхиро. Бульон не пей, оставь для него. Я вернусь через пару часов.
— Но как же… — попробовал возразить тануки, однако Мия была уже за дверью.
Оборотень нахмурился, поворошил палкой костер.
— Эх, Мия-сан, упрямая девочка, доброта тебя погубит. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…
Раньше Мия никогда не брала чужого.
Даже когда она нашла в горах Дайхиро — только что осиротевшего, совсем крохотного и неспособного о себе позаботиться. Тогда она таскала малышу свою еду. Тануки и в детстве был прожорлив, скромной плошки риса, завернутой в лист нори, и куска рыбы ему никогда не хватало, и Мия собирала в лесу грибы и орехи, удила рыбу в озерце чуть выше в горах.
Но сейчас грибами не обойтись. Нужны бинты, мази, целебные травы.
Она кусала пальцы от нетерпения, ожидая, пока девочки в домике заснут. Потом неслышно выбралась из-под одеяла, прихватив кимоно.
Одевалась она уже снаружи, дрожа от холода на зимнем ветру. Полная луна — солнце мертвых — заливала двор белыми лучами. Такими яркими, хоть читай в их свете.
Госпожа Оикава хранила лекарства в школе. За ширмой в комнате, где будущих гейш обучали массажу и основам акупунктуры.
Фонарь Мия зажигать не стала. С тихим шелестом отъехала в сторону бамбуковая дверь. Знакомая до последней трещинки на стене школа ночью казалась чужой. Пространство словно раздалось вглубь. Мия кралась в тенях, прислушиваясь к каждому шороху. Сердце стучало часто-часто.
Что сказать, если ее сейчас здесь найдут? Как оправдаться? После заката ученицам запрещалось приходить в здание школы.
Некстати вспомнилась предвкушающая улыбка на лице нового директора, когда он обещал «наказать» Мию в случае оплошности.
Она без приключений добралась до комнаты. Запалила маленькую масляную лампу на низеньком столике. Поминутно прислушиваясь, отобрала все, что нужно для спасения раненого: бинты, едкий сок жгучевицы, молотую кровохлебку, травяные сборы для лечения лихорадки, заживляющие мази на целебном медвежьем жире.
Потом, когда она станет гейшей, она вернет все, что взяла, и много больше.
Обратно Мия кралась с еще большей опаской, ощущая себя презренной воровкой. Звук, донесшийся из танцевального зала, чуть не заставил ее выронить узелок с лекарствами.
Внутри кто-то был. Рисовая бумага на двери чуть светилась, как бывает, когда горит факел.
Проклиная себя за любопытство, Мия приникла к щели меж дверью и стеной…
Акио Такухати стоял в центре зала — полуобнаженный, подняв над головой катану. Колеблющиеся блики огня рисовали узор на его смуглом теле, гладили стальные мышцы. Собранные в высокий хвост на затылке волосы чуть разметались по широким плечам.
Стремительный, почти незаметный для человеческого глаза рывок, короткая песнь меча в воздухе, шелест входящего в ножны лезвия. И снова пауза.
Против воли Мия залюбовалась. Такухати в этот миг был красив не внешней красотой. Он был прекрасен, как Такэми-кадзэти-но О-ками — бог войны, воплощение идеи и духа меча.
Нужно было бежать, пока ее не обнаружили. В горах Мию ждали друг-оборотень и безымянный раненый, но она медлила, зачарованная мастерством и красотой движений самурая.
Снова напряглись четко прорисованные мышцы на спине, снова почти неуловимое глазу движение и шелест лезвия о ножны.
Акио повернулся. Сейчас его красивое лицо не портила гримаса самодовольного превосходства, оно было одухотворенным и даже счастливым, и Мия вдруг почувствовала стыд. Словно подглядывала за чем-то интимным, не предназначенным для чужих глаз.
Она отпрянула от щели и осторожно попятилась. Половица под ногой предательски скрипнула.
— Кто здесь? — раздался из-за двери резкий окрик директора.
Проклиная мысленно свое любопытство, Мия в два неслышных прыжка оказалась за ближайшей ширмой. В этом хозяйственном закутке хранились татами, ведра и веники из пальмовых листьев. Юркой змейкой Мия заползла под гору циновок, моля божественную Аматэрасу, чтобы директор ее здесь не заметил.
Дверь в зал отъехала в сторону, и на пол лег бледный прямоугольник света. Черный мужской силуэт с мечом в руках выделялся на нем, словно фигурка в театре теней.
Мия лежала под циновками, скорчившись и закусив губу, и слушала приближающиеся шаги. Все ближе, ближе…
От пыли на циновках засвербело в носу. Стук сердца отдавался в ушах.
— Показалось, — разочарованно буркнул Такухати над головой. Меч с шелестом вошел в ножны.
Он ушел, а Мия еще долго не могла успокоиться и уговорить себя вылезти.
Джин плыл в кипящем озере. Вода бурлила, обваривала кожу, и та покрывалась уродливыми белыми пузырями.
Волны озера окрасились красным, и Джин понял: это не вода, но кровь. Несущая огонь кровь поколений предков рода Хо-Ланг-И Аль Самхан. Кровь сменилась раскаленной лавой, и он увидел, что тонет в жерле вулкана…
…совсем как тогда, на обряде, когда он призвал, но не смог укротить демона.
Прохладные тонкие пальцы легли на лоб, помогая вынырнуть из полного огня и боли озера.
— Потерпи, — произнес нежный, как перезвон колокольчиков на ветру, голос. — Сейчас будет больно.
Джин хотел сказать, что и так больно, куда уж больнее, но вместо этого застонал. Левое плечо жгло огнем не только снаружи, но и внутри. Словно туда забралась огромная ядовитая многоножка и теперь копошилась, выгрызая себе логово.
— Ты неправильно делаешь, Мия-сан. — Второй голос был куда менее приятным — хрипловатый, ворчливый и явственно мужской. — Это стрела с зазубринами, ее не выдернешь так просто, надо вырезать.
Влажная губка прошлась по лбу Джина.
— Потерпи, пожалуйста, — снова попросил нежный голос, и Джин подумал, что готов терпеть столько, сколько потребуется. Лишь бы она не уходила. Лишь бы снова положила ему на лоб прохладные пальцы — ее присутствие так верно отгоняет кошмары…
Боль резкая, потом облегчение от того, что ядовитая многоножка все же покинула его тело. Блаженство от прикосновений холодной влажной ткани…
— Не надо, Дайхиро. Я зашью.
— Точно справишься, Мия-сан?
— Точно.
Осторожные и нежные касания — тонкие пальчики втирают целебную мазь.
Он с трудом разлепил свинцовые веки, но не увидел ничего, кроме охапки пальмовых листьев. Их запах мешался с запахами лекарских трав и вонючим дымом от костра.
Повернув голову — это почти невозможное усилие чуть не отправило его снова в беспамятство навстречу кипящему озеру, — он увидел ее.
Она была ослепительна. Словно сама богиня Аматэрасу спустилась на землю, чтобы сесть рядом с Джином и исцелить его раны.
Губы Джина дрогнули, произнося одно короткое слово.
Она улыбнулась нежно, чуть смущенно:
— Спи.
И он послушался, погрузившись во тьму, где не было ни боли, ни огня.
Глава 4
ПОЦЕЛУЙ
Мия зевнула. После ночного бдения над раненым глаза закрывались сами собой. Вернуться бы сейчас в домик, расстелить футон да поспать пару часов. Но нельзя. Нужно идти на занятия, а потом бежать в горы. Дайхиро тяжело будет управиться с раненым в одиночку.
Она вздохнула, вспомнив нечеловеческую колдовскую зелень, глянувшую на нее из глаз незнакомца. И еле слышный шепот «красивая» — не почудилось ли ей?
Маг, а значит, отпрыск знатного рода. Что он делает здесь, так далеко от столицы, на юге?
За стенами раздались голоса, ученицы просыпались, прихорашивались и выглядывали во двор. Вот-вот должен зазвонить утренний гонг, призывая всех к завтраку, а значит, не стоит медлить.
Она развязала пояс кимоно, оставила одежду на лавке и прошла в помещение купальни. В банные дни здесь было людно и шумно, над очагом кипел большой котел с горячей водой, в воздухе клубился пар, лилась вода и слышался женский смех. Сейчас баня пустовала.
Ежась от холода, она прошла к бочке, зачерпнула воду ковшиком. Та была прохладной, но все же не ледяной, как вода в купели у заброшенного храма.
Терпимо. Хватит, чтобы смыть с себя эту ночь и взбодриться.
Вытираясь на ходу куском ткани, Мия вернулась в предбанник и остолбенела.
Кимоно не было там, где она его оставила.
Она заозиралась. Обошла предбанник, заглянула под каждую лавку, хоть и без того прекрасно видела — кимоно под ними не было. Ни кимоно, ни нижней рубахи.
Сон слетел мгновенно. В надежде, что это всего лишь ее ошибка, последствие бессонной ночи, Мия вернулась в купальню, но там одежды тоже не было.
Все, что у нее оставалось, — кусок влажной ткани, которым Мия вытиралась после омовения. Его едва хватало, чтобы обернуть дважды вокруг тела. Показываться в таком виде во дворе, на глазах у наставниц и прочих учениц, было немыслимо.
Зябко ежась, Мия обняла себя за плечи и опустилась на лавку. Ничего, не страшно. Сейчас запоет гонг, и двор опустеет. Тогда она сможет добежать до домика и переодеться. Мелкая неприятность, не более.
От холода стало совсем невмоготу, и она запрыгала по комнате, пытаясь согреться. Хотелось верить, что неизвестный шутник, укравший кимоно Мии, не подсматривает сейчас за ней, покатываясь от хохота.