Праздник ощущался в каждом движении. Невдалеке вовсю гудел базар, исходил сладкий
запах печеных яблок. Одурманивающе пахло заморской пряностью — корицей. Рот
наполнился слюной. Я пропустила половину размеренной речи Всемила и очнулась только
тогда, когда он спросил:
— Ты планируешь остаться в Капитске или в скором времени уедешь из нашего захолустья?
— Ты преуменьшаешь значение города, — любезно не согласилась я.
— Давай обойдемся без лести. Я и сам знаю, что город — дыра, которую мне оставили
родители. Те меньше всего хотели барахтаться в сточной канаве. А ты — наверное, единственное яркое пятно всей нашей глуши.
Яркое пятно покрылось пунцовым румянцем. Кроме того, свершилось долгожданное: юбка, повинуясь очередному порыву ветра, взлетела вверх, оголив ноги практически полностью.
Всемил аккуратно помог мне выпутаться из платья, ни единым жестом не выказывая
усмешки или восхищения. Мог хотя бы присвистнуть.
— У тебя наверняка есть мечты? — В голосе вопроса не звучало, но фраза была поставлена
именно вопросительным образом.
— Да как тебе сказать…
Моей единственной грезой было сбежать от болотной ведьмы. Я сбежала… всё, мечты
кончились.
— В конце концов, тебе необходим жених, а разве у нас найдется достойный?
Так тут не в достойности дело. Женихи ломятся в мои незапертые двери с поразительной
частотой — один разбойник-варрен в два десятка лет. Мне кажется, это — самая большая
проблема на пути к замужеству. Исключая то, что я жутко не хочу связывать себя
какими-либо узами.
Да и вообще, как можно познакомиться с «тем самым» мужчиной, если встречаются только
вылизанные до блеска князья да устрашающие варрены-малолетки?
— Я не особо искала.
Носок сапога стеснительно расковырял в песке целую яму.
—Знаешь, Лада, ты — невероятная женщина. И мне бы не хотелось, чтобы город потерял
незаменимую чародейку. Да и просто красавицу. — Князь лукаво подмигнул. — Я готов
сделать всё, чтобы ты осталась.
Его ладонь легонько коснулась моих пальцев, а у меня кончились любые колкости. Или у
меня завышенная самооценка, или только что нагрянул первый из предполагаемых женихов.
Несчастный.
Монета, равная сорока серебрянцам.
Пункт восьмой. Не просите у неё помощи
«Любой бескорыстный поступок имеет цену».
Народная истина.
До рыночной площади я доплелась нескоро. Вначале были долгие душевные беседы со
Всемилом о прекрасной, смешливой девушке, которая покорила сердце светловолосого князя
с первого взгляда (я так и не поняла, кого он имел в виду). Затем меня отловила бабушка, кричащая о великой заразе, поразившей немолодое тело. У неё вскочил прыщик на носу. Но
бабулька так страшилась отправления в иной, более гостеприимный мир, что убеждала
провести над ней обряд изгнания нечистой силы.
Знала бы она, кого возвела в храмослужителя, очищающего от нечестивого. Словно
попросить голодного волка охранять стадо аппетитных овец от его же собратьев. И волк бы
мило кивал, скалился, облизывался и клятвенно обещал не подпускать к отаре никого
хвостатого.
На базаре я приобрела парочку бесполезных браслетов. Громоздких и звенящих при
движениях. Сама не поняла, зачем взяла. Увы, женщина тем и прекрасна, что покупает не
из-за необходимости, а вопреки любой нужде. Можно голодать неделями, перебиваясь с
непитательной воды на более вкусную, подсоленную, но зато потом, изрядно похудев, влезть
в платье искусной работы заморских мастериц. А после ни разу не надеть его, ибо некуда, незачем, да и под цвет глаз не подходит.
Невдалеке от дома мне посчастливилось встретиться с уже знакомым розовощеким
мальчиком, рвущимся на починку моего жилища. Пригласить его, что ли, в помощники
озлобленному варрену? Парочка получится колоритная. Жаль, не показать никому.
— Милая Ладислава, — паренек упал предо мной на одно колено, — не откажите ли вы мне
в просьбе?
— Не откажу, — согласилась я, потому как вид у мальчишки был встревоженным до
невозможности.
— Подарите же прядь ваших волос, о, милейшая!
И он достал из-за пазухи столовый ножик.
Разве над моей головой висит табличка: «Здесь любят ненормальных»?
— Зачем тебе?!
— Я буду нюхать ее в часы раздумий тяжких… О нераздельной любви.
— Прядь? — уныло повторила я.
— Именно! — Парень приблизился вплотную.
— С легкостью. — Голос смягчился. — Но с одним условием.
Юноша задергал подбородком в полнейшем согласии с любым словом возлюбленной.
— Можно нож? — он безропотно протянул оружие. — Выставляй руки.
Я любовно погладила лезвие, а паренек с меньшей уверенностью вытянул пухлые ладони.
— Какого мизинца не жалко? — Глаз прицелился к пальцам.
— Ч-что?
— Я тебе — прядь. Ты мне — мизинец. Я тоже буду его нюхать… В часы раздумий.
Мальчик сбежал быстрее, чем я скорчила плотоядный оскал. Стараешься ради
неблагодарных поклонников, а они жалеют какой-то палец. Между прочим, ненужный.
Родное жилище поприветствовало меня распахнутыми окнами. Одним боком оно
рассматривало стоящее невдалеке родовое гнездо князя. Вторым и спиной — натыканные
линией жилые домишки да торговые лавки. Передом — прямую, как стрела, дорожку к
площади. Удачное расположение, но бесполезное для меня. Я слишком ленива и для походов
за товарами, и для прогулок, и для охмурения князя.
Щебетали пташки. Особенно усиленно изображал щебет Кот, сидящий у дуба и зазывающий
пернатый обед на огонек.
— Здравствуй, разбойник, — я потеребила кота по шерстке.
Внутри было до неприличия тихо. Лис, по всей видимости, затаился где-то с молотком
наперевес.
— Ау! — Заливистый крик разнесся по сеням.
— Ась? — высунулся из кухоньки запыленный и недовольный варрен.
— Тебя искала.
— Нашла? — он сощурил черные глаза до крохотных щелочек.
Я повела плечами. Рядом с мальчишкой конечности сковывало от неудобства. Честное слово, даже мертвяки не вызывали во мне такой напряженности.
Лис взял меня под локоть и повел к разломанной начисто ступеньке. То ли он не понял
просьбы «починить ее», то ли починка в его понимании — выломанные доски да торчащие
гвозди. А что, достойное решение: никогда не подломится то, чего нет.
— Э… — глубокомысленно изрекла я.
— Не узнаешь? — юноша указал на образовавшуюся нишу.
Я заглянула туда. Под ступенькой скрывался небольшой тайник, наполненный чьими-то
костями (судя по лежащему рядом черепу — кошачьими), пучком прутиков и кусочком
ткани, пропитанной давно засохшей кровью.
— Откуда это всё?
— Значит, не твои вещички?
— Я таким не занимаюсь.
Ну, если быть точным: занималась до недавнего времени.
— Получается, некто облюбовал дом под черную волшбу, — подытожил Лис, подозрительно
рассматривая одну кость на свету.
— Ты разбираешься в чарах?
— Немного, — протянул юноша. — Могу предположить, чего не хватает, чтобы человеку, который поселится здесь, стало очень-очень нехорошо.
Я и сама знала. Подобные ритуалы основываются на двух принципах: близость
зачарованных предметов к жертве и любая вещь, принадлежащая ей. Будь то клок одежды, ноготь, прядь волос.
Прядь?!
Кажется, отыскался малолетний ведьмак. Он ко мне рвался чуть ли не ежедневно. «Починить
что-нибудь сломанное». Ага. Теперь он у меня попляшет. Я у него не мизинец откромсаю, а
голову. За ненадобностью.
— Выбросишь эту гадость? — Лицо скривилось, а Лис покорно смел кости вместе с прочей
дрянью в кулак.
Мне неожиданно стало жаль темноволосого парнишку. Грязный, уставший, не выспавшийся.
— Лис, — окликнула я его. — Хочешь помыться? С обратной стороны двора калиток нет, щели в заборе заделаны. Тебя не найдут, а воды я принесу.
— Ты обо мне заботишься? — Взгляд юноши опять зацепился за запястье с браслетом. Я
спешно убрала руки за спину.
— Ну а чего с тобой делать? Одежду возьми мою. Размер у нас примерно одинаковый.
Варрен едва не задохнулся от праведного возмущения. Но затем склонил подбородок в
почтительном кивке — похожим обычно соглашаются с приказом хозяина — и снял старую
рубаху через горло.
Худощавый-то какой. Все кости проглядывали сквозь бело-синюю кожу. Нет, отсюда он
уйдет только откормленным да с выступающим пузом. И не раньше, чем я зашью ему дыру
на штанах. А шить я не умею…
Он никогда отсюда не уйдет.
— Долго пялиться будешь? — с неким смущением окрысился Лис.
Я возвела оскорбленный взор к небесам. Ну и где уважение к тому, кто предложил ночлег, пищу и последнюю пару штанов? Вот и твори добро.
Трижды я сбегала к колодцу с водой и нагрела её волшбой. Она почти кипела, снизу
поднимались стайки малюсеньких пузырьков. Пока варрен выбирался во двор, чтобы
свариться в кипятке, я решила побаловаться готовкой.
Разложила на столе травы, специи и толстенный кусок мяса, спихнула на пол пробравшегося
в кухоньку Кота. Долго примерялась с ножом к говядине. Кот занимался тем же,
вооружившись зубами и «незаметно» взбираясь по ноге хозяйки. Я зашипела от боли, он —
от недосягаемости обеда. Пришлось разделить тушку пополам. Животное мурлыкало и
пожирало доставшуюся ему часть с такой спешностью, словно я морила его голодом.
Задор испарился, но я всё-таки искромсала мясо, выложила его в горшочки и запихнула
поглубже в печь. Авось и не отравимся.
Вернулся отмытый и неожиданно покрасивевший, распаренный Лис. Юноша заметно
подобрел, обмяк. Свои вещи он постирал, чем вызвал во мне дополнительное одобрение.
Варрен уселся на стул, отогнал заляпанного кровью Кота, и задумчиво узнал:
— Нечем заняться?
— Почему?
Я принюхивалась к аромату из печи. Тот вышел вполне сносным, даже вкусным. Вид бы ещё
не подкачал.
— Дом, кормежка. Что тебе надо?
— Эй! — Мною завладел праведный гнев. — Ты вломился сюда с ножом, принялся угрожать
по поводу и без. А я, дура наивная, решила помочь. Как ты смеешь подозревать меня в
корыстности?
— Как раз потому, что я вломился сюда и не собираюсь ласкаться, я и спрашиваю цель твоих
действий. Любая безвозмездность должна оплачиваться, — выпалил Лис.
Я, считая себя оскорбленной в лучших чувствах, отвернулась от мрачного варрена. Никогда
не помогай обездоленным, несчастным, страждущим. Никогда.
Эти гады имеют особенность привередничать.
***
Вечер не предвещал плохого, но в предзакатном часу ко мне вздумал кто-то вломиться. Лис
предусмотрительно заперся в погребе. Нетерпеливый гость побарабанил в дверь, наконец, сломал хлипкую защелку и ворвался в сени. Предо мной предстала запыхавшаяся троица: лысый хиленький мужичок, дородная дама в необъятном переднике и белобрысый
босоногий мальчонка, старательно ковыряющийся в носу.
— Госпожа! — женщина бросилась целовать мои ботинки. — Спаси нас, грешников!
Мужик упал на колени и забился в поклонах. Мальчик, издав протяжный стон, плюхнулся
рядом с ним.
— Вы бы встали да рассказали, что стряслось, — промямлила я.
И они заголосили разом:
— К нам забрался бес!
— Неспокойный из низов землицы решил прибрать наши почерневшие души!
— Мамуся, папуся, это кошечка! — заныл ребенок.
Я обескуражено моргала. Глава семьи, долго подбирая слова, объяснил причину безумия.
Поутру их сынишка нашел маленькую огненно-рыжую кошечку, столь милую, что родители
пристроили ее в сенях. Кошечка отпилась молоком, заснула за печкой. Но позже, когда
солнце скрылось за кончиком гор, обратилась устрашающей бабкой, закутанной в серую
шаль. И начала проказничать: пороняла горшки, надкусила все луковицы, прокляла мать с
отцом и исчезла. Правда, голос её и после выкрикивал ругательства.
Семья «поняла», что столкнулась с бесовским отродьем. И в полном составе отправилась ко
мне, как к единственной спасительнице, за подмогой.
Удивительно, но жители славного Капитска не слышали о кикиморах. Те частенько
пакостничали деревенским. Достаточно пустить обернувшегося кошкой духа за порог, как он
освоится и посчитает дом своим. А значит, попытается вытурить оттуда предыдущих
владельцев. Кикиморы в общем-то безобидные, и их никто толком не боялся. Просто не
привечали кошек, а уж если по глупости впускали духа, то ставили под лавкой плошку
сметаны. И кикимора вылизывала её за месяц-другой, потом требовала добавки и опять
затихала.
Но горожане оказались куда изнеженнее, наивнее. Очевидно, и домовых не видали, и с
лесавками в чащобах не встречались.
Семейство осталось ждать за калиткой родного жилища, правда, храбрый ребенок
намеревался пойти со мной, но мать обхватила его и не позволила «идти на верную гибель».
Я, ухмыльнувшись, вошла в дом и задорно свистнула.
— Чего визжишь, спать мешаешь? — прошмакало где-то в углу. — Хочешь остаться без
ушей? У-у-у.
Кикимора противно взвыла.
— Показывайся, шалунья. Я тебя всё равно не боюсь.
Кикимора неохотно появилась из-за печи.
— Ведьма, что ли?
— Чародейка. Неужели думаешь, что если здешние такие простофили, то ты можешь их
дурачить?
— А чегось? — Кикимора наморщила сухонькое личико с крючковатым длиннющим носом.
— Кики тоже хочет жить правительницей, а не по болотам прятаться. Кики сослали в этот
поганый городишко злые лешие! Кики устала от бродяжничества! Все сестрицы давно
властвуют в хоромах, а Кики бродит неприкаянная по свету белому. Кики не хуже всех!
Я почесала переносицу.
— Я ведь тебя изгоню. Учти, будет больно. Лучше убирайся сама.
Честно говоря, чары по очистке помещений от сторонних существ я забыла. Но пригрозила
кикиморе кулаком и захрустела костяшками пальцев, будто разминая пальцы перед волшбой.
— Да куда тебе, простоволосая девка, против Кики бороться! Кики и сильнее, и хитрее!
Кикимора, завернувшись в шаль, обратилась рыжей кошкой. Глаза той загорелись алым
пламенем.
Я фыркнула и подошла к кошке, ловко схватила ее за загривок и на вытянутой руке вынесла
наружу. Кикимора вырывалась, пыталась оцарапать когтями. Но тщетно. Я плюнула трижды
через правое плечо да метнула кошку в ближайшие кусты. Кикимора обратилась в бабку и, громко ругаясь, испарилась. Семейство глядело на меня с немым восхищением.
После, опомнившись и перестав биться лбами о землю, они сулили несметные богатства, почет и уважение всех капитчан. На представление собралась округа. И я ускользнула под
общий гвалт, пока глава семейства рассказывал о моих подвигах и боевых ранениях.
Лис встретил меня с усмешкой:
— Помогаешь страждущим?
— Завидно? — огрызнулась я, стягивая башмаки.
— Я всего лишь пытаюсь завести беседу.
Всё. За вечер варрен не произнес ни слова. Он, решив сполна оплатить доброту, до ночи
починил перила, вкрутил ручку в ящик комода, подмел на чердаке и вымыл всю посуду.
Сумерки прошли, как и подобает, молниеносно. Небо только покрылось розоватой пеленой, как вскоре улицы скрыла густая темень. Сотни крошечных светлячков осели на листьях
раскинувшейся во дворе березки, и я заворожено наблюдала за золотистой пляской. Кот
грациозно прыгнул на колени, впервые не свалившись от неуклюжести. Я погладила черное
создание за ухом. Он свернулся калачиком, покачивая длинным хвостом в такт
накрапывающим каплям начавшегося дождя.
Внутри поселилась непроглядная тоска и бессилие, будто я — бабочка, которая зря проводит
быстротечные деньки, размениваясь на бесполезные попытки достичь солнца и опаляя
крылья в пламени свечей.