Через базар ему пришлось пробираться еще с полчаса — Жересар заблудился, уткнувшись в какие-то фургоны, заставленные клетками с кудахчущими и дико вопящими птицами, долго выбирался, блуждая в этом лабиринте, резко пахнущем птичьим дерьмом, вымазал башмаки и злющий, как цепной пес, все-таки выбрался ко второму выходу с базара, в который уже раз нещадно костеря себя за то, что не обошел базар стороной.
У выхода его снова ожидал сюрприз. Возле будки базарного сторожа, собирающего деньги за въезд повозок, лекарь увидел давешнего воришку, внимательно разглядывающего прохожих.
Жересар удрученно вздохнул — ну вот, неприятности не кончаются! Все-таки привел своих подельников, поганец! Осмотрел выход — нет, никого подозрительного не было. Тем более что рядом с будкой стояло спиной к базару человек шесть-семь городских стражников, живо обсуждающих свои проблемы, опершись на копья, уткнутые в землю потемневшими от времени древками.
Жересар расслабился и пошел на выход, не обращая внимания на воришку. Однако, как только лекарь приблизился к воротам, парень завопил противным, визгливым голосом:
— Вот он! Вот разбойник, напавший на честных граждан, сломавший челюсть Брюску! Хватайте его! Держите!
Стражники тут же прервали разговор, обернулись и наставили копья на Жересара, опешившего от такой встречи. Он попытался что-то сказать, объяснить, что это ошибка, что наоборот — это его пытались ограбить, но стражники ничего не слушали, а один из них, худой, длинный капрал, зайдя за спину лекаря, достал тяжелую дубинку и со всей силы ударил Жересара по затылку.
Когда лекарь упал, стражники начали пинать его ногами, бить древками копий и успокоились только тогда, когда лицо чужака превратилось в кровавую маску, потерявшую человеческие черты. Затем капрал подозвал дежурного извозчика, и чужака, не подававшего признаков жизни, погрузили в повозку, с трудом подняв его громоздкое тело.
Капрал обшарил карманы лекаря, выгреб все, что там было, срезал кошелек, привязанный к поясу, вытряхнул из мешка чужака какие-то баночки, склянки, траву, противно пахнущую лекарствами. Все это выкинул в бочку с мусором, стоявшую у будки. Прощупал одежду повнимательнее и, крякнув от удовольствия, вытряс из тайного кармана на груди три золотых, сунув их в свой кошель под жадными взглядами подчиненных.
— Это на лечение Брюску! — хмуро пояснил он, скривив рот в надменной гримасе. — Везите парня в «собачник», завтра потащим к судье — если выживет, конечно.
— А может, сразу его… в море? — предложил один из солдат, шмыгая носом и вытирая его рукавом, заскорузлым от покрывающей его белой корки. — Может, он уже сдох?
— Нет, живой! — нахмурился капрал. — Сердце бьется. Хотя мы ему хорошо вломили! Проклятый бродяга! Будет знать, как нападать на наших!
— А может, не бродяга?.. — нерешительно спросил молодой стражник, только недавно принятый в стражу. Ему было лет шестнадцать — папаша, торговец птицей, дал кругленькую сумму, чтобы его взяли на службу, считающуюся выгодной и престижной. Капралу тоже перепало от щедрот купчишки, хотя и немного.
— Вроде приличный мужик-то, — снова заканючил отпрыск торгаша, — склянки-то вроде как лекарские! Как бы проблем не было, а, Девад?
— Идиот! — рявкнул капрал, краснея, как вареный краб. — Он моему троюродному брату челюсть сломал! Он должен за это ответить! И кто о нем знает? Какой-то чужак — то ли лесоруб, то ли морячишко! У нас свидетели есть, что парень напал на Брюска и остальных! А еще — он их обобрал, забрал деньги с бесчувственных тел! Мародер!
— Если он забрал деньги, почему их при нем нет? — пожал плечами настырный юнец. — Может, не все так просто, господин капрал?
— Ты что, умнее всех?! — прищурился стражник. — Что, ты утверждаешь, что я вру? Смотри, не будешь себя правильно вести, вылетишь из стражи так же быстро, как сюда и попал! И вообще, я смотрю на тебя и каждый раз думаю — чего этот придурок здесь, в страже, делает? Эта работа точно не для тебя, щенок!
— И я убеждаюсь в этом каждый раз, как гляжу на твою морду, — тихо буркнул парнишка и, не желая вступать в пререкания с начальником, отошел в сторону, отведя взгляд от капрала.
— Что?! Что ты там сказал, придурок?! — рявкнул капрал, но парень промолчал, сделав вид, что задумался и не понял, что обращаются к нему.
Капрал осуждающе покачал головой, решив, что нужно отделаться от молодого придурка. С ним можно влипнуть, это точно. Дурачок шел в стражу «бороться с преступностью и помогать людям» — романтический идиот. Такие опасны. Тем более что сын торгаша не желает держать язык за зубами.
Брюск теперь должен, и надо будет попросить разобраться с этим дурачком. Ткнут стилетом, когда тот пойдет домой, и долг списан. В команде должны быть только проверенные, свои люди, такие, как он сам, Девад, оттрубивший на этой работе уже двадцать лет! Зря согласился взять парня к себе — на деньги позарился. А получил конопатую проблему.
— Давайте-ка быстрее везите! — рявкнул капрал. — Потом можете пообедать! Вот вам! — Он кинул своим парням кошелек чужака, проверенный на наличие золотишка. — Сбор через два часа, здесь же.
* * *— Давай! Пока он не очнулся! Ну что ты за глупая скотина? Скорее!
Быстрая рука пробежалась по карманам и нагло полезла за пазуху. Мужчина наклонился над лекарем, второй стоял рядом, с интересом глядя на то, как напарник лазит по карманам лежащего в беспамятстве человека.
— Вроде нет ничего! Стражники все повытаскивали!
— Тщательнее ищи, тщательнее! За подкладкой смотри! Они там всегда прячут!
Жересар видел этих двух будто сверху, как если бы вышел из своего тела и воспарил к сводчатому кирпичному потолку. Несколько секунд лекарь смотрел, как человек с грязными, засаленными волосами обшаривает его тело, потом пришла мысль: «Почему это он лазит у меня по карманам? Кто ему позволил?»
Эта мысль кольнула сознание, и душа Жересара мгновенно юркнула в «хранилище», удобно расположившись в большой лобастой голове.
И тогда пришла боль. Не очень большая, не такая, от которой умирают, но вполне даже приличная, выжимающая слезу из глаз. Если бы, конечно, лекарь не разучился плакать. Болело все — руки, ноги, живот, плечи, такая же боль пронзала его, когда он очнулся на берегу реки, вытекающей из пещеры. Тогда он был на грани смерти, изрубленный, избитый шатриями секты Ширдуан. А теперь?
Вспыхнула яркая картинка — вопящий воришка, лоснящиеся лица стражников, наставивших на него копья, и… вспышка, окончившаяся чернотой. Затем он открыл глаза в повозке — и снова вспышка и чернота. И так дважды. Пока не оказался в этом полутемном помещении, в виде парящей души.
Картинки проскочили за секунду, и пришло понимание — скорее всего, он лежит в темнице и какой-то негодяй обшаривает его тело.
Жересар поднял руку и молча схватил негодника за горло. Мужчина захрипел, задергался в тяжелой руке лекаря, а его напарник завопил и попытался помочь приятелю, лягнув Жересара в висок Вернее, попытался лягнуть, потому что тот поймал ногу пинающего и, повернув ее до хруста в суставах, опрокинул противника на пол, отчего тот крепко приложился о каменный пол и замер, дернувшись пару раз.
Первый мужчина так и продолжал хрипеть, синея и закатывая глаза, когда лекарь ослабил хватку:
— Я тебя сейчас отпущу, не будешь драться?
Тот помотал головой — нет, мол.
— Ответишь на мои вопросы?
Снова помотал головой — да, отвечу.
— Хорошо.
Жересар разжал ладонь, мужчина упал на пол, судорожно вдыхая воздух, попытался отползти, но лекарь поймал его за ногу, притянул к себе и без замаха сильно ударил в бок. Что-то хрустнуло, и мужчина побелел от боли — видимо, Жересар сломал ему ребро.
— Ты обещал, что ответишь на мои вопросы. Еще раз попытаешься сбежать — я сверну тебе башку, совсем сверну, — безо всякого выражения равнодушно проговорил лекарь.
— Эй, ты чего там разбушевался? — раздался голос из полумрака, лекарь повернул голову и увидел, что на него смотрят человек двадцать людей разного возраста, разного телосложения. Не было никаких особых признаков, по которым можно было бы определить, почему этих мужчин засунули сюда, в темницу, — молодые, старые, прилично одетые и в рванине, они смотрели на Жересара, лежащего в углу, и молчали. Говорил один — лет сорока, кряжистый, кривоногий человек, одетый так, как одеваются портовые грузчики, вышедшие в город, чтобы напиться в трактире, — свободная куртка, широкие штаны из парусины и вязаная шапочка, которую носили и матросы, и грузчики, и все, кому не хотелось напечь голову или застудить ее на морском ветру. — Отпусти его, а то я тебе сейчас уши обрежу!
Жересар медленно встал, продолжая держать пойманного противника за предплечье. Проверил, как собственное тело держит равновесие, — вполне недурно, как оказалось. И, перехватив воришку за пах и горло, поднял его как пушинку и со всей силы метнул в человека с ножом.
Мужчина, которого он метнул, был не большим и не маленьким. По весу примерно равен камням, которые метала крепостная камнеметная машина. Хотя Жересар и не был камнеметной машиной, но эффект, произведенный этим живым снарядом, был так же действен, как если бы в толпу влетел подобный по весу камень.
Человека с ножом снесло, как и двух парней, на свое несчастье стоявших рядом с ним, и теперь они вяло шевелились на полу возле «снаряда», потерявшего сознание. Жересар тяжелыми шагами подошел к оцепеневшей толпе, испуганно раздавшейся в стороны, и тяжелым басом спросил:
— Еще кто-то хочет мне что-то отрезать? Или хочет проверить мои карманы?
— Ты не сможешь не спать вечно! — заметил кто-то из толпы, намекая на то, что, как только Жересар уснет, его тут же прирежут. Лекарь шагнул вперед и медленно спросил:
— Кто это сказал? Иди сюда, не бойся. А ну выйди сюда! Иначе я сейчас всех перебью к демонам!
Мужчины отодвинулись от высокого парня, а тот смело посмотрел в глаза лекарю:
— Я сказал. И что?
— Мне нужно, чтобы кто-то ответил на мои вопросы. И это будешь ты.
— А если не отвечу?
— Тогда я разобью тебе башку, а потом возьму другого и предложу то же самое, — равнодушно сказал лекарь.
— Эфос, да ответь ему! — раздраженно выкрикнул кто-то из стоящих справа. — Видишь, он не в себе! Ответь, да пусть валяется, как и все мы!
— Тебя не спросили! — огрызнулся Эфос. — Чего тебе надо, чужак?
— Откуда ты знаешь, что я чужак? — спросил Жересар.
— Тут все про всех знают, — усмехнулся парень. — Ты что, убил их?
— Может, и убил, — пожал плечами лекарь, — наплевать. Пойдем, расскажешь мне кое-что. А вы расходитесь. Что это вам, представление комедиантов? Лучше помогите вашим приятелям.
— Тут нет приятелей, — хмыкнул кто-то слева, и народ стал расходиться, не глядя на побитых мужчин, копошащихся на полу.
Жересар присел к первому поверженному им противнику, тому, что обшаривал карманы, сильно ударил его в живот, вынул из бесчувственной руки нож и, переломив его между пальцами, оттащил мужчину к остальным, двое из которых уже начали поднимать головы. Бросил, как бревно, не обращая внимания на кровавый след, оставшийся на полу. Потом кивнул Эфосу:
— Пошли в угол. Не бойся, мне всего лишь нужно кое-что узнать. Расскажешь — и делай что хочешь.
— Я и не боюсь! — вскинулся парень, но покорно побрел за Жересаром в темный угол и уселся рядом на охапку несвежей соломы, пахнущей прелостью и мочой.
— Где я нахожусь? — спросил Жересар, опершись на кирпичную красную стену и глядя в маленькое окошко под потолком, с трудом пропускающее свет.
— В темнице, где же еще? — скривился Эфос. — Как и все мы.
— Давно я тут?
— Нет. Привезли, втащили, бросили. Парни пошли прощупать у тебя карманы — а ты очнулся. Не думали, что ты очнешься.
— Почему это? — поднял брови лекарь.
— А ты себя со стороны видел? Весь в крови, лицо-то еле рассмотришь. Да и стражники сказали, чтобы, как ты сдохнешь, им покричали. А еще сказали, что, когда ты перекинешься, можем забрать твои шмотки себе. Мертвому-то они все равно не нужны!
— Ясно. Что-то говорили, за что я здесь?
— Кто? Стражники?
— Стражники, да. Что-то говорили о том, за что я здесь? — медленно, как для идиота, повторил Жересар.
— Ну… да. Говорили, что ты разбил челюсть троюродному брату капрала Девада, что на базаре шастает. Что напал на Брюска, избил его и ограбил.
— Понятно. Что мне грозит? Что теперь будет?
— Ну что… в рабство продадут скорее всего. Ты вон какой здоровый. В рабство — и все! Не повесят, нет. В рабство, ага.
— А здесь кого собрали? Что за люди?
— Всякие. Есть уважаемые люди — авторитетные. Есть пьяницы, которых прихватила стража за буйство в трактире, а у них не было денег оплатить разгром. Щас ждут, когда родственники выкупят. А то, мож, и отрабатывать заставят. Всякие есть.
— А как же авторитетных-то сюда загнали, — усмехнулся Жересар, — если они авторитетные? Насколько понимаю, все ваши банды платят стражникам.
— Само собой, платят. Иначе работать не дадут. А эти… вовремя не заплатили или работали не там, где им позволили работать стражники. Если кто работает в порту — не моги лезть на базар. И наоборот. Вон тот жену убил. Скорее всего, повесят — убивать можно только благородным или по суду, палачу. Вон те подрались — соседи, и на них подали жалобу. Вон тот… да какая разница? Ты кто вообще? Откуда взялся? Чего ты этого хмыря покалечил? Дай догадаюсь: они хотели тебя на деньжонки потрясти, а ты их уложил? Здоров ты, да… вот только не рассчитал. Так-то Брюск крыса еще та, я его не люблю. Так ему и надо. Но капрал Девад авторитетный, да. Он всех на базаре «строит» — там, где ему сержантом позволено «строить».
— Плевать мне на капрала и сержанта, — хмуро прогудел Жересар, — ты вот что скажи, мне человека найти надо, он должен был сюда приехать. Нед его звать. Молодой такой, лет двадцать.
— Ты чудак, — хихикнул парень, — ты хоть представляешь, сколько людей приезжает в этот город? И сколько здесь живет? В порту не протолкнешься от приезжих!
— А чего так много приезжих? — поинтересовался Жересар. — Всегда так было?
— Всегда. Большой порт, да. И металл везут из Винурга — все через Шусард, и золотишко мыть стали на западе, и вообще — людей много приезжает, город растет.
— Здесь кормят?
— Есть захотел? Кормят. Один раз в день. Вечером. И воды дают. Ежели в сортир — вон туда, там канава в полу. Удобства тут никакого, но и долго обычно не задерживаются. Завтра к обеду будешь болтаться в петле или звенеть цепями. Девад злой на тебя шибко.
— И что, все на самом деле решат, что приезжий набросился на банду Брюска и ограбил их? — криво усмехнулся Жересар. — Неужели настолько продажный судья?
— Да ему плевать на нас, — хихикнул собеседник. — Ты что думаешь, кто-то будет разбираться? Есть показания капрала и его двух-трех помощников. Не верить им основания нет. Почитает судья их писульки — и все, шагай к палачу! Закуют в цепи и отправят на рынок, туда, где торгуют рабами! И вечером будешь или на гребной карюге, или еще где-нибудь — кто купит, у того и будешь, в общем. Не знаешь, как это делается? С луны упал?
— Честно сказать, никогда не задумывался, как тут все происходит. Меня это дело не касалось. Военный суд — это знаю, а вот гражданский — никогда не имел дела.
— А! Ясно! Вояка бывший, да? Вон откуда ты такой здоровый-то. В лесорубы скорее всего купят, будешь на цепи лес рубить. Убежать-то не дадут, не надейся. Лучники сажают стрелу прямо в затылок, так что не балуй.
— Все, шагай отсюда, я спать буду, — опустошенно сказал Жересар и закрыл глаза.
— Можешь не проснуться, — серьезно предупредил парень. — Ты уважаемого человека покалечил и его людей. Теперь сиди да оглядывайся.
Лекарь промолчал, а парень поднялся с охапки соломы и пошел дальше, туда, где расположилась основная масса людей. Они сидели, лежали небольшими группками и по одному, а когда парень подошел, дали ему место, и он начал что-то говорить — видимо, рассказывал, о чем беседовал с новичком.
Жересар проводил его взглядом, потом закрыл глаза — видеть то, что он видел сейчас, совсем даже не хотелось, и у лекаря на душе было гадко и тоскливо. Попасть в темницу вместе с ворами, пьяницами, убийцами и другими ублюдками всех мастей и статей — великолепное завершение лекарской карьеры в Корпусе морской пехоты. А еще хуже было бы остаться тут, в этой темнице, с отрезанной башкой. Если продырявят — это ерунда, хуже дырявили, и выжил, спасибо демону. А вот если башку отрежут — здесь уже без вариантов, покойник. Да будь что будет!
Жересар вытянулся вдоль стены, подложив под себя солому, и закрыл глаза, впадая то ли в сон, то ли в какой-то ступор, транс — чего с ним никогда не было. Ему опять стало казаться, что он поднимается над своим телом и взлетает вверх, к крыше — бесплотный и свободный, как утренний ветер с моря.