— Прекратить! — отрезал имперец. — Не про вашу честь!
Стражники переглянулись и отступились.
— Что? Зассали? — пробасил барон и плюнул на одного из них. Тот состроил мрачную гримасу и дернулся было к арнийскому гвардейцу, но тут же с громкими ругательствами отскочил назад. Тейвил мочился, стараясь угодить на стражника. На сей раз неудачно.
— Прекратить! — снова прикрикнул огсбургец. Поднявшийся было гомон смолк.
— Сыкуны, — снова прорычал арниец.
Подофицер словно бы и не слышал его. Только сказал коротко, на этот раз мне:
— Раздевайся.
Я полностью избавился от одежды. Когда меня заточили в железо рядом с Тейвилом, в душе появилась робкая надежда. Цепи замыкались замками, чьи щелчки означали, что их также можно и открыть. Магия вскрывает несложный запор и без помощи рук вора, вопрос лишь во времени. Есть ли оно у меня?
К моему лицу приблизилась рожа оскалившегося в злобной гримасе тюремщика, что присоединился к конвою внизу:
— Подыхать тебе тут долго!
Я почувствовал жар. Он медленно подносил факел к моей груди. Возглас на огсбургском наречии одернул стражника.
— Хоть пальцем его тронешь, и окажешься рядом! — пригрозил имперец.
Страх, который лег на лицо тюремного надзирателя, был неподдельным. Я мог бы мстительно порадоваться, если бы только ужас тюремщика не сулил и мне нечто пугающее. До спазма в животе. Дьявол! Те крики в коридоре леденили кровь.
— Все за мной!
Снова громыхнул замок. В холодной камере остались я, Тейвил и тусклый фонарь.
Глава 17. Дела Церкви
Тело дрожало, помимо воли. В камере ощутимо прохладно, и распятый, почти без возможности пошевелиться, я замерзал с каждым вздохом. Стражники хлопнули дверью всего несколько минут назад, но уже покрылся гусиной кожей.
Ричард безбожно сквернословил; осёкшись, когда я чихнул.
— Тебя-то сюда за что, Христофер? — заговорил барон. — А? Купец?
— Я не купец. Я вор, в прошлом еще и пират. Мое имя…
Договорить не удалось. Тейвил перебил нарочито громким и отчаянным смехом.
— Купец? — полюбопытствовал он, немного угомонившись. — Ну а я шпион!
Гвардеец снова зашелся в притворном веселье. Тейвил не мог вести себя иначе перед лицом страшной смерти, не мог не храбриться. Мы оба знали, что из этой полутемной и сырой камеры, десяти шагов в длину и столько же в ширину, живыми не выйти. Никто не станет вырывать пыткой чужие тайны, когда рядом есть уши, чей обладатель унесет с собой услышанное.
Про себя решил, что буду говорить все, что палач захочет услышать, и лгать, лишь бы угодить ему. Погибать ни за что, ни про что я не собирался. Однако, как ни горько это признать, любые сказанные слова отсюда не выведут, надежда лишь на магию. Нужно, чтобы барон заткнулся! Я не мог сосредоточиться и прикоснуться к талантам, дарованным воровским богом.
— Меня зовут Николас Гард, — торопливо продолжил я, дождавшись, когда можно было снова говорить, и коротко представился, не забыв упомянуть про площадь Правосудия. Только приврал немного, исказив побег из королевской тюрьмы, дабы не обмолвиться про Запустение и не назвать некоторые имена.
Во взоре Тейвила читалось недоверие, но он слушал мой рассказ, не перебивая. Я закончил и собрался было попросить его о тишине, как в коридоре, за стеной, раздались приглушенные голоса. Произошло то, чего я и боялся. Дверь открылась, впустив галдящих тюремщиков, а, значит, времени у меня нет. Чертыхаясь, две пары стражников втащили в нашу пустую камеру тяжелый овальный стол, устроив его в дальнем углу. Кинув в наш адрес несколько дежурных угроз и оскорблений, тюремщики спешно смылись. Даже не прикрыли за собой дверь!
— Кровь и песок! — пробормотал Ричард.
Я тоже чувствовал себя подавленно, скоро начнется.
Снаружи послышался стук подкованных каблуков. Дверь отворилась, впустив в камеру фигуру в черной монашеской рясе и накинутым на голову убором. Священник или тот, кто был облачен по церковному, нес два потертых продолговатых саквояжа.
Не обронив ни звука и как будто не взглянув на узников, незнакомец приблизился к столу, поставил на него обе сумы и вернулся к двери. В полнейшем безмолвии замок лязгнул очень громко. Все также, демонстрируя отсутствие интереса к нашим персонам, монах снова подошел к столу. Шаги церковника отдавались в ушах цоканьем металла о каменные плиты.
Раскрыв саквояжи, монах принялся выкладывать на столешницу различные металлические инструменты. Как-то раз довелось видеть принадлежности полкового хирурга. Вещи монаха были очень похожи на то, чем отнимали ноги и руки у раненных солдат. Хотя какой он, к черту, монах! Справа сдавлено дышал драгун.
Изредка незнакомец поднимал до уровня глаз очередной инструмент, извлекаемый из саквояжа, и вертел перед собой, словно любуясь. Мы тоже смотрели на жуткий метал в руках монаха, не в силах отвезти взор, движения церковника воздействовали завораживающе.
Я тянулся к воровской магии. Моему внутреннему взору никак не удавалось вскрыть устройство замка на плоских кольцах, какими были прикованы к стене руки. Там замок не должен быть сложным, и магия сама вскроет его, однако я не чувствовал ничего. Вместе с магией приходит легкий прилив сил и эйфория, которые тают за несколько ударов сердца, растворяясь внутри. Затем появляется нужное, к чему устремился всем своим естеством: ночное зрение, острый слух, бесшумный шаг, слияние со тьмой или проникновение в устройство замка. Но только не сейчас! Я натыкался на пустоту раз за разом, когда искал дар Харуза.
Щелкнув механизмом, замыкающим саквояж слева от себя, церковник аккуратно поместил его под стол. Потом, повторив то же самое со второй сумой, монах развернулся и, не поднимая склоненной головы, сделал несколько шагов в нашу сторону. Остановился он в двух футах от стены, как раз между нами, и кашлянул. Столь обыденное действо, но я вздрогнул, мне начинало казаться, что перед нами не совсем человек.
Это был инквизитор — над сердцем вышит красный крест! Вот почему Велдон столь пристально следил за мной! Кого же он прислал? Конгрегация Вселенской инквизиции всегда славилась умением вести допрос с пристрастием, однако стоило инквизитору произнести первые слова, и я понял, что ошибся. Человек в рясе с красным крестом не имел ничего общего с инквизиторами Бранда.
— Вы будете называть меня святым отцом, — заговорил монах. Его речь звучала правильно, но одновременно резала слух явным огсбургским акцентом. Имперец поднял руки, чтобы откинуть капюшон. Пальцы, высохшие и тонкие, как у мумии, медленно опустили на плечи убор.
Я непроизвольно отпрянул. Голова без растительности, даже без бровей, и лицо, обтянутое желтоватой нездоровой кожей с выпирающими скулами, серыми тонкими губами и глубоко посаженными глазами, создавали впечатление ожившего и заговорившего черепа. Особенно при тусклом свете единственного светильника, подвешенного под потолком позади инквизитора.
Отступив на несколько шагов назад и упершись спиной в стену из грубо обтесанного камня, церковник сложил руки на груди и неспешно осмотрел Тейвила, с ног до головы, скользя по нему колючим взором. Потом также оценивающе оглядел и меня, отчего я занервничал. Никак не удавалось настроиться на нужный лад, чтобы нащупать ниточку к воровской магии, но с упорством и одновременно нарастающим чувством досады продолжал свои попытки. Я уже забыл, когда прежде не получалось прикоснуться к магии.
Монах вдруг спросил:
— Есть ли среди вас двоих чернокнижники?
Я замер, по мне снова пробежала дрожь, то ли от холода, то ли теперь от вопроса инквизитора. Порадовался про себя скудному свету фонаря, что скрыл предательскую реакцию моего тела на странный вопрос церковника. Но может ли тот видеть меня насквозь?
— Оберст Даман, — продолжил инквизитор, — уверил, что этот уровень подземелья идеально защищен как от внешнего колдовского проникновения, так и от ворожбы внутри. Здесь черное волшебство не возымеет силы и…
Церковник оборвался на половине своего утверждения. Он переводил взор с меня на Тейвила и наоборот. Губы чуть скривились, словно от брезгливости, но взгляд пылал опасным огнем. В его глазах отражались отблески костров инквизиции из прошлого Орнора. Весьма недалеко прошлого.
…и любая магия доставит вам гораздо больше страданий, когда мы на начнем, — закончил недосказанное монах, улыбнувшись. Вернее, он полагал, что улыбается, а на самом деле еще сильнее становился похож на говорящий череп. — Разумеется, если между нами возникнет недопонимание. Но, когда мы начнем понимать друг друга, его светлость герцог Альбрехт выслушает вас, тогда сможете рассчитывать на его милость и смерть. Вернее, то, что от вас останется, наконец, дождется ухода в мир иной для встречи с Создателем.
Инквизитор продолжал улыбаться, и смотреть на него было невыносимо. Любая предсмертная маска из гипса выглядела бы гораздо более живой, чем лик нашего палача.
— Да пошел ты! — рыкнул барон. Я поймал взгляд Ричарда, когда он посмотрел на меня. В нем смешались ненависть и отчаянье загнанного зверя.
— Оберст Даман предупреждал, — притворно вздохнул монах. При этом его глаза не мигая уставились на гвардейца. Ненадолго, но этого времени мне хватило, чтобы поймать себя на малодушии. Я был рад, что Тейвил нарочито приковывает внимание инквизитора к себе, а, значит, пытка начнется с него, и у меня еще будет драгоценное время. Чтобы подышать полной грудью или найти путь к магии. Если это вообще удастся!
Я запаниковал! Предо мной словно стена! Неужели инквизитор не врет, и Даман сказал правду, а окружающие стены на самом деле гасят магию? Помнится, в книгах о войнах с расами нелюдей встречались упоминания про защитные чары, что накладывали святые отцы на темницы для важных пленников. Только откуда Даману о том знать? Оберст Даман! Как ему в полковничьем чине, когда был генерал-губернатором? Я чуть не взвыл! Что за мысли сейчас в голове? Какое мне дело до предателя Конрада Дамана, когда нет и не будет моей воровской магии, а, значит, гаснет последний призрачный шанс на побег!
Инквизитор склонился к столу со своими приспособами для пыток, он снова перебирал их, бормоча что-то неразборчивое себе под нос.
— Не поминай лихом, Христофер, — прошептал Ричард.
— Гард. Николас Гард.
— Пусть будет Гард.
Тейвил уронил голову на грудь. Его пересохшие губы произносили слова молитвы. Не хотелось верить, что он сломался, но я и сам на грани отчаянья. Нам суждена мученическая смерть, и небо проявит неслыханную милость, если умрем быстро. Проклятый пепел! В отличие от Ричарда, я не мог вспомнить ни слова молитвы! Лишь взывал к милости Бога Отца и Бога Сына! А в голове только сквернословия и богохульства. Небеса никогда не примут мою черную душу! Ей уготована дорога в Ад!
Монах по-прежнему звенел железками.
За дверью послышались шаги. Я превратился в слух, моля двуединый Святой Дух, чтобы это шли к нам. Хотя бы это, Боже! Я искал надежду буквально во всем, что бы это ни оказалось, даже в чьих-то шагах! В дверь настойчиво затарабанили кулаком.
— Открывайте! — прогремел требовательный железный голос Велдона.
Монах в черной рясе не подал вида, что происходит что-то стоящее внимание.
— Отворяй, сукин ты сын, — прошипел Тейвил. Его церковник услышал, он резко вскинул подбородок и уставился на барона своим змеиным немигающим взглядом.
— Открывайте! — снова забарабанил по дубовым доскам отец Томас. — Именем… У меня лично распоряжение его светлости насчет заключенных!
Упоминание герцога Альбрехта подействовало на имперца. Спустя несколько мгновений он раскрыл дверь, но при этом встал так, чтобы перегородить вход в камеру.
— Отец Франс, — произнес Велдон. За его спиной был ещё кто-то.
— Отец Томас, — ответил огсбургец, учтиво склонив голову, но не сдвинулся с прохода. Ничуть не смутившись, Велдон шагнул вперед и едва не уткнулся своим носом-картошкой в ястребиный клюв имперца. Бросилось в глаза, что их рясы разных цветов: черная у отца Франса и коричневая у Томаса Велдона.
— Немедленно пропустите! Его светлость поручил принять исповедь у всех узников, кто захочет покаяться перед смертью. Вы, отец Франс, будете препятствовать мне?
Имперец неохотно отступил на два шага. Вслед за Велдоном в камеру зашли еще двое инквизиторов в коричневых рясах. Огромные и крепкие, широкоплечие; монашеские рясы смотрелись на них совершенно чужеродно. Типичные трактирные вышибалы, даже выражение на лицах соответствующее. Напускная маска равнодушия и глаза, не блещущие особым интеллектом.
— Братья из монастыря Маунт, — сказал Велдон, — отец Брендон и отец Джон.
— Зачем они здесь? — рука инквизитора в черной рясе сжалась в кулак и непроизвольно дернулась к кресту, вышитому над сердцем. Его вывели из себя, хотя отец Франс смог сдержать большую часть всколыхнувшего его раздражения.
— Они со мной, — то ли пояснил, то ли указал отец Томас.
Один из монахов из аббатства для проклятых душ нес тугой сверток, который сейчас прислонил к стене, чтобы ничто не мешало разобраться с дверным замком. Когда тяжелая дверь захлопнулась, второй громила в церковной рясе решительно направился к овальному столу и начал бесцеремонно копошиться в пыточных инструментах.
Всплеснув руками и зло обронив несколько слов на имперском наречии, огсбургец бросился к своему имуществу.
— Выходит, вы оба здесь, — несколько задумчиво сказал Велдон, приблизившись к нам. Его слова показались непонятны. Что значит оба?
— Отец Томас, — смирено произнес Ричард, — я…
— Погодите, лейтенант, — перебил его священник. — Сперва мне бы хотелось узнать у вас обоих одну принципиальную вещь.
— Что? — непонимающе спросил Тейвил.
Пожалуй, я впервые наблюдал растерянность на физиономии барона, да и мне самому был не очень-то понятен поступок Велдона. Отец Томас слыл и на деле являлся весьма строгим ревнителем устоев Матери Церкви. Немыслимо, чтобы он вот так бесцеремонно оборвал покаяние, тем паче у смертника.
Зашевелились подозрения. Не разыгрывают ли инквизиторы дешевый спектакль? Но мне глубоко наплевать на драматургию церковников. Я хотел жить!
— Святой отец, чтобы вы хотели услышать? — заговорил я. Сейчас его уши получат все, что только пожелают. Я тоже сыграю в их представлении, тем более что о моих настоящих тайнах Велдон даже примерно не ведает.
— Тебя зовут Николас Гард?
Начало разговора не слишком безобидное. У королевского правосудия к человеку с таким именем найдется немало вопросов, и отнюдь не только в Арнии. Но в нынешней ситуации отпираться бессмысленно, я согласно кивнул.
— Ты вор, — отец Томас задумчиво почесал свою седую короткую бородку, сделавшись очень похожим на университетского профессора, — и Даман уверяет, что еще и опасный разбойник, флибустьер. Словам предателя особой-то веры нет, да…
Велдон замолк, не договорив свою мысль.
А в выражениях он не стесняется! Чего инквизитор хочет этим добиться? Или сказанное не уловка, и святой отец говорит искренне? Священник очень близко подошел ко мне и уставился в глаза, наши переносицы едва не касались. Его взгляд беспокойно бегал, но оставлял все то же тягостное ощущение, как тогда в нашу первую встречу.
— Верить Конраду больше нельзя, — вновь сказал отец Томас, — да только ты уже сбегал из этой тюрьмы. Ты жить хочешь, Гард?
— Кто ж не хочет, святой отец, — неожиданно я понял, что слышу собственный хриплый голос. Словно со стороны и как будто чужой.
— А ты лейтенант? — инквизитор оставил меня и теперь буравил взглядом драгуна.
— Хочу!
— Верно ли говорят, что барон Ричард Тейвил прибыл сюда не просто из столицы, а из Тайной палаты?
Собственная Его Королевского Величества палата Тайных дел! Это, если полностью произносить название сей особой канцелярии. Королевские ищейки, которые суют нос во все мутные дела и оберегают монаршую особу от заговоров. Поговаривают, что все личные телохранители короля из них. В Ревентольских кабаках байки о невероятной крутости дворян из Тайной палаты, чьи имена, конечно же, скрыты от публики, прочно занимают второе место по популярности после похабных анекдотов.