Новая Рома под управлением великого цесаря Юстиниана отвоевала себе практически все территории, принадлежавшие в прошлом Старой Роме, но уже при его наследниках лонгобарды отобрали Италию, склавины проникли в Тракию, Македонию, Мезию и даже Ахайю. Муслимины же завоевали Палестину, Сирию и Египет. С востока пришли болгары и, укрепившись в древней Мезии и заключив союз со склавинами, стали угрожать граду Бизиса.
— Было время, когда цесари Новой Ромы, — признался Василий, — позабыли о том, что они наследники Ромы Древней, чуть ли не забыли о землях, называемых Европой. Неожиданно выросло мощью государство медов или же персов, а когда наконец удалось сломить его силу, родилась новая сила муслимины, которых называли еще Подданными. Только были это люди, подданные лишь воле собственного бога, называемого Аллахом, и его пророка Магомета, жестокие и неуступчивые по отношению к неверным, как называют они христианские народы Новой Ромы. Почти двести лет цесарям Новой Ромы пришлось проливать кровь в войнах с медами, а потом и муслиминами, забывая о Старой Роме и принадлежавших оставшихся после неё имениях. Ты христианин, Даго?
— Да, господин. В Друзо меня окрестили, там же я получил имя Даго.
— Новая Рома — это христианская держава с самыми чудесными храмами и единственной Истинной Христовой религией. Ибо запомни для себя, что многочисленные народы, из которых каждый люд владеет отдельным языком и живёт по собственному обычаю, объединить возможно только лишь через религию. Хотя, на самом-то деле никогда единой истинной христианской религии и не существовало. Живущие в Старой Роме и их германские повелители начали признавать собственную её разновидность, а в Новой Роме даже дошло до гражданских войн меду теми, что рисовали на стенах храмов и на деревянных досках изображения Христа, Его Отца, Святого Духа и Христовой Матери, и теми, что противостояли этому. Одни считали эти картины остатками язычества, другие же видели в них проявление святости, веруя, будто пишущий Божий образ, сам вдохновен Богом. Но через пару десятков лет и у нас воцарился гражданский мир, поскольку победили сторонники священных изображений. И тогда вновь пришло время, когда мы обратили взор на Старую Рому. Тем временем, великий франкский вождь, которого звали Карлом, уже построил на останках Старой Ромы громаднейшую державу и пожелал создать из множества народов одно великое Царство Божие? Только кто же должен был править в этом Божием Царстве? Франконские императоры, папы или же ромейские цесари? Был такой момент, когда мы уже надумали объединиться с Карлом Великим и отдать ему в жены императрицу из Новой Ромы. Только осторожность нас не подвела. Империя франков просуществовала столько времени, насколько хватило самого Карла Великого. После его смерти сыновья Карла и внуки перессорились, ибо по обычаю франков державу следует делить меж всеми сыновьями. Так что же вышло из идеи о Царстве Божием? Каждые несколько месяцев в Старой Роме избирают нового папу, чтобы уже через какое-то время отравить его ядом или заколоть кинжалом. У нас главой державы и церкви является цесарь, и власть переходит от отца к сыну. Помимо того назначается патриарх, то есть наивысший церковный начальник. Сейчас им является Фокий. Папы Старой Ромы утверждают, что Дух Святой происходит от Отца и «от Сына». Наш патриарх Фокий учит, что Дух Святой происходит от Отца «через Сына». Вот это одно слово, которое на языке, называемом латынь звучит как «филокве», навсегда может разделить наши державы и церкви.
— Разве стоит ради единственного слова разделять державы и церкви? спросил Даго.
— Если бы я был повелителем, и если бы мне это было выгодно, я бы отдал Фокия под суд. Потому что рассказ мой это всего лишь отражение сил существующих, но скрытых. И силы эти — торговля и произведенное людскими руками. Ибо изделия эти и торговля — являются сутью всех вещей. Для нас, ромеев, самое главное — это контроль над торговыми путями в державу, называемую Индией, потому что, благодаря им, у нас имеется шелк из державы серов, коренья и приправы, индиго и черное дерево, драгоценные камни и золото, мирра, ладан и слоновая кость. Легче всего подчиняются тебе силы, если в твоих руках имеется то, что этим силам необходимо: рубины из Бадахшана, гуннские ткани, сапоги из вавилонской кожи, месопотамские финики, но прежде всего — золото. Много золота, мой Даго. Запомни, что повелитель, имеющий много золота, получает возможность иметь много воинов и вести сражения, приносящие ему победы. Повелитель же, держащий в своих руках важнейшие торговые пути, обладает и всем миром. Ведомо ли тебе, за что на самом деле велась вековая война между нами, ромеями, и державами муслиминов? Так вот, дело в том, что омайядский калиф Абдаль-Малик сам начал чеканить золотые монеты, динары, желая тем самым вытеснить с рынка наш золотой солид. Это из-за золотого солида, из-за его позиции в мировой торговле гибли тысячи солдат и лишились трона ромейские цесари и калифы рода Омайядов! И по той же самой причине эта война продолжается и по сей день. Так что, Даго, если ты и вправду собираешься сделаться правителем, помни, что ты должен иметь много золота и контролировать собственные торговые пути, а еще — навязать разным народам религию, которая бы их объединяла. Остальную правду о власти ты впоследствии узнаешь из «Книги Громов и Молний». Пришло время правления склавинских повелителей. Во мне тоже течет склавинская кровь. Знаешь ли ты, что совсем недавно Фома Склавин чуть не сокрушил всю ромейскую мощь? Он погиб, только это не означает, что мы, склавины, не оставим своего знака в истории, как оставляют на пергаменте восковую печать. Запомни: пришло время положить конец могуществу франков. Нами пока презирают, хотя это не они, но мы являемся истинными наследниками Древней Ромы. Это не они, но мы — ромеи. Ведомо ли тебе, что их короли и вельможи разбогатели только тогда, когда им удалось разбить обоз и захватить сокровищницу аваров? Когда ты познаешь град Бизиса, его богатства и могущество нашего повелителя, тебе станет ясно, что франки всего лишь варвары. Это мы на весь свет излучаем красоту и изысканные обычаи. Но говорю тебе и то, что во сто крат большую красоту, чем франки, способны сотворить муслимины, гораздо более изысканы их обычаи по сравнению с варварами. Нет ничего более великолепного во всём свете наших императорских дворцов и нашего храма. названного Священной Мудростью, равно как и мечетей, дворцов и садов Омайядов и Аббасидов. Но как же примитивно и бедно живут аскоманны, которых везу я в град Бизиса. Насколько мрачную жизнь ведут в своих каменных замках франки. Они не живут изысканно, не слушают музыку или поэзию, не созерцают божественные образы и картины, но охотятся на диких зверей. Это их любимое времяпровождение. Война у них эта та же охота, только на человека. Их достаток берётся от войны и грабежа. Вот почему тебе следует охранять от них собственный народ, если он у тебя когда-то появится. Ибо мы, ромеи, свои богатства черпаем не из грабительских войн, но из торговли и творений людских рук.
Даго закрепил в памяти каждое слово Василия, пытаясь в собственном воображении создать карту мира с расположением держав и их правителей. Только вскоре им пришлось прервать эти беседы, так как Хлодр заставил каждого мужчину садиться на вёсла. На реке Волхов встретили их ночные заморозки, начал сечь их и дождь с первым снегом. Хлодр тоже не щадил собственных сил и потому как-то упал на палубу, не имея возможности даже ногами двинуть. У него открылись старые раны на голенях, все указывало на то, что поломанные кости начали гнить. Прежде чем добрались они до порта в городе Хольмгардр, Хлодр совершенно выбился из сил.
Хольмгардр был громадным городом-государством. Река Волхов делила город на две половины, которые соединялись деревянным мостом. На западном берегу имелся квартал, называемый софийским, на восточном же купцы вели свои торговые дела, имели лавки и склады с товаром. В западной части города, в крепости, называемой Детинец, окруженной рвом с водой и деревянным палисадом, жил повелитель Рюрик. Впрочем, весь город тоже был защищен рвом и палисадом. Основой богатства местных бояр и крупного купечества была торговля между югом и севером, между западом и востоком. Бояре владели громадными лесами и обширными земельными участками на севере, оттуда-то и привозили на торг воск и чудесные меха. Русские князья все время жадно поглядывали на этот город-державу, но он постоянно защищал собственную независимость, используя для этой цели даже наёмных варегов.
Хлодр умер сразу же по прибытию флотилии в Хольмгардр. Правитель Рюрик добром вспомнил его отца, который много лет верно служил ему. Даго помнил, что обещал он Хлодру, впрочем, об этом же напомнила ему и Астрид. Хлодр хотел, чтобы его захоронили как истинно великого варега. За несколько василиевых золотых солидов для Хлодра был устроен погребальный обряд по полному аскоманнскому обычаю в месте, специально для того предназначенном на берегу реки, где редким леском торчали вкопанные в землю толстенные брёвна, вырезанные в виде мужских членов.
С реки дул пронизывающий ветер, и Даго буквально трясся от холода, когда по аскоманнскому обычаю копал яму, в которой должны были сложить останки Хлодра. Громадные деревянные херы с гигантскими желудями на концах, в которых вырезаны были человеческие лица, а толстенные жилы на набухшем члене долото изобразило в виде рук с растопыренными пальцами, означали мужскую силу и волю к жизни. Только Даго, копая яму, уверен был, что смерть сильнее жизни, и это переполняло его страхом. Еще больший же страх почувствовал он, когда к нему пришла Астрид и заявила, что желает умереть и сгореть вместе с останками Хлодра, поскольку дала покойному такую клятву. Она сказала, что любит Хлодра, ибо тот спас её из морской пучины, и потому желает теперь уйти с ним в Страну Мёртвых. И ни Даго, ни Василий не сумели отговорить её от этого намерения. Вновь увидел Даго, что желание умереть обладает иногда большей силой, чем желание жить, и эти деревянные члены, вкопанные на кладбище, противоречат истине, что жизнь всегда побеждает смерть.
Поздно вечером, когда Даго грелся у железной жаровни, наполненной раскалёнными углями, в его шатре появилась Астрид. На ней была бобровая шуба. Женщина резким движением сбросила её с себя и встала перед юношей совершенно нагая.
— Если ты любил Хлодра, — сказала она, — возьми меня и наполни жизнью, чтобы после смерти смогли мы вместе начать жить и в Стране Мёртвых.
Нагота Астрид не возбудила в Даго желания. Его парализовал страх перед неведомым, перед духом Хлодра, который, быть может, явился в его шатёр вместе с Астрид. Видимо, это он, Хлодр, устами Астрид и требовал от Даго последнюю услугу — силу и семя Даго, чтобы иметь возможность начать новую жизнь в неведомом и невидимом мире.
Астрид подала Даго большой кубок с вином, чтобы юноша пробудил в себе вожделение. Тот опорожнил кубок одним глотком, голова его закружилась, страх оставил его, а может именно он и дал дополнительное возбуждение. Даго подтолкнул Астрид к лежанке, покрытой шкурами, перевернул на живот и вошел в неё сзади, как и тогда, когда та пришла убивать его в собственном доме в Друзо. Опустошившись, он желал лечь с нею и так провести ночь, но Астрид вырвалась из его объятий и снова набросила шубу.
— Куда это ты идёшь? — спросил Даго.
— К Василию, потому что он тоже был приятелем Хлодра. И ко всем, кто его любил… — объяснила она.
Похороны Хлодра были впоследствии описаны путешественником из страны Подданных, неким Ибином Фадланом:
«…Когда наступил день, в котором должны были сжечь останки умершего вместе с его женщиной, я направился к реке, где стоял его корабль. Судно вытащили на берег и подперли четырьмя столбами из берёзы и другого дерева. Неподалёку был сложен громадный костёр. Корабль подтянули и установили на этом костре. Люди кружились возле него и твердили слова, которых я не понимал, останки же до сих пор лежали в могиле, их пока еще не вынимали. Потом принесли похоронные носилки, поставили их на корабле и накрыли бархатной ромейской материей, положив вовнутрь бархатные же подушки. Затем пришла старуха, которую называли Ангелом Смерти, она развесила ткани на носилках. В её обязанности входило помазание трупа благовониями и подготовка его к сожжению. Это именно она убивает женщину умершего. Та, которую я видал, была крепко сложена и мрачна. Придя к могиле, люди вначале отбросили землю с деревянной крыши, а затем сняли и всю крышу. Потом сняли повязку, которую умерший имел на себе в самый момент смерти. Я заметил, что тело почернело от холода земли. Когда мёртвого клали в могилу, туда же положили набидх, всякие плоды и лютню. Теперь же всё это было вынуто. Тело совсем не воняло, изменился лишь его цвет. Затем на мёртвого надели порты и штаны, сапоги, блузу и бархатный плащ с золотыми пуговицами, На голову ему надели шапку из бархата и собольего меха. После этого мертвеца принесли в шатер, установленный на корабле, положили на бархате и обложили подушками, Затем принесли набидх, фрукты, сладко пахнущие травы и положили рядом. После того принесли хлеб, мясо и лук и разбросали вкруг него. Взяли двух лошадей и начали их гонять, пока те не покрылись пеной, после чего порубили их мечами, а мясо набросали в корабль. Еще были приведены две коровы, которых тоже порубили на куски и бросили туда же. Женщина, пожелавшая умереть, ходила от шатра к шатру, и хозяин каждого из них обладал ею, после чего говорил: «Скажи своему повелителю, что я сделал это из любви к нему».
Было уже пополудни, и женщину привели к кораблю. Тогда она сняла с руки два браслета и отдала их старухе, которую называли Ангелом Смерти. После того завели её на корабль, но в шатёр войти не разрешили. Затем пришли мужчины со щитами и палками и дали ей чашу с набидхом. Женщина спела песнь над чашей и выпила её. Затем дали ей вторую чашу, и она долго пела над нею, пока старуха не предупредила, что надо быстро выпить чашу и идти в шатер к покойнику. Когда я глянул на женщину, мне показалось, что она одурманена, так как, желая пройти в шатер, она всё время падала, тогда старуха взяла её за руку и затащила в шатёр. после чего и сама зашла туда. Мужчины стали бить палками в щиты, чтобы не было слышно криков женщины, иначе другие девушки перепугались бы того и не хотели бы впоследствии умирать вместе со своим господином. После того в шатёр вошло несколько мужчин, и все обладали женщиною половым путём, после чего положили её рядом с мертвым; двое взяло её за руки, двое — за ноги, а старуха, называемая Ангелом Смерти, набросила ей на шею петлю и дала концы верёвки двум мужчинам, чтобы те тянули, сама же взяла нож с широким лезвием и стала вонзать его женщине под рёбра, пока мужчины затягивали петлю, пока женщина не умерла. Затем вышел тот, кто был ближайшим приятелем умершего, а звали его Даго. Он взял деревянную палку и поджег её, пятясь и держась лицом к людям, подошел к кораблю, держа одну руку за спиной, а во второй держа факел. Он был совершенно обнажен. Таким вот образом было подожжено дерево под кораблем после того, как убитую женщину положили рядом с останками её любимого мужчины. После этого пришли другие люди, с ветвями и дровами, и каждый нёс собою горящую ветку. Они бросали дрова на костёр, и вскоре весь он уже пылал, потом занялся и корабль, шатёр, женщина с мужчиной и всё, что на корабле было…»
Еще в тот же вечер пепел с останками сожженных тел был собран в сосуд, на земле из камней были сложены очертания аскоманнского корабля, туда положили людские останки и насыпали высокий земляной курган.
Так понял Даго, что такое настоящая женская любовь, и с тех пор, глядя на всякую, с кем приходилось ему спать, оценивал, могла бы та поступить как Астрид — умереть с любимым мужчиной. Поскольку же весьма редко получал он тому подтверждение, то оставался к женщинам недоверчивым и настороженным.
Вместе с ранними осенними сумерками ушли с речного берега вареги, чтобы пировать после смерти Хлодра и Астрид, как было в их обычае. Рядом со свеженасыпанным курганом и торчащими деревянными херами остался лишь Даго, в котором сейчас боролись два чувства — печаль по Хлодру и Астрид и радость того, что завтра он поплывёт с Василием в огромный мир ромеев. Хлодр обещал юноше богатый дом в Бирке и жизнь обеспеченного аскоманна. Теперь Даго глядел на это с безразличием. На юге лежала земля намного богаче, и жизнь там обещала быть интереснее.
От реки Волхов дул холодный ветер, но Даго, казалось, даже не чувствовал его. В нём медленно таяла печаль по Хлодру и Астрид, точно так же, как когда-то перестал он с болью думать о смерти Зелы. Вновь охватывало его странное, жаркое чувство, приходившее накатами, будто болезнь. Ему было ведомо его имя: Жажда Деяний.