Я переводил все Перри (Ёсио говорил только на такамо). Закончив говорить, мой сюзерен спросил:
- А где Делакруа?
- Не знаю, - честно ответил я. - Он оставил нас на Ритэн-Ке, сказав, что мы сможет закончить дело и без него. О дальнейшей его судьбе я не могу даже догадок строить, столько всего творилось на острове.
- Расскажешь обо всем после. - Ёсио поднялся. - А теперь я хотел бы показать вам, адмирал Перри, и тем из ваших людей, кто спустится на землю в Мурото, временное место жительства.
Капитан коснулся края форменной шляпы и поднялся вслед за ним.
Церемония передачи власти была просто потрясающей. Из дворца сегуна вышел Токугава Ёсинобу в намбан-гусоку, принадлежавшем еще Иэясу (в них он согласно преданию сражался при Сэкигахаре), в руках он нес длинный седзоку-тати, олицетворявший военную власть сегуна. За спиной его шагал сесидай (имение его я не знал) в доспехах попроще и его седзоку-тати пребывал на поясе. Ну и конечно, еще несколько десятков человек свиты. Ёсинобу опустился на колено перед императором (я дорого бы дал за то, чтобы поглядеть на его лицо в этот момент) и протянул ему седзоку-тати.
- В соответствии с вашей высочайшей волей, - произнес Ёсинобу, - я, ваш покорный слуга, более двухсот лет хранивший ваш покой, возвращаю вам этот меч. Раз вы сами решили заботится о своей безопасности, не доверяя мне.
Отличная и весьма продуманная речь. Весьма в стиле Ёсинобу. Он сумел сохранить достоинство и ни словом не задел императора, ведь последнее могло бы послужить поводом для приказа о сэппуку. А вскрывать себе живот и сегуна никакого желания, думаю, нет.
Так вот ты какова на вкус - победа.
Эпилог.
Кэнсин шагал по улицам Дзихимэ. Он уже давно не был в новой столице Такамо и сильно удивился, увидев ее. Это был совершенно новый город, скорее материковый, нежели такамацкий. По улицам ходили гаидзины или такамо, одетые как гаидзины. Если раньше вид одного Тахары Кэндзи привлекал внимание и взгляды всех на улице, то теперь выделялся уже сам Кэнсин в своем традиционном кимоно. К тому же он носил за оби катану в ножнах и каждый полицейский (теперь слово досин было уже не в ходу) считал своим долгом придраться к нему и поиздеваться всласть. Спасало от расправы Кэнсина спасало лишь то, что в ножнах он носил сакабато, которую все принимали за не заточенный меч, какие носили многие буси после запрета на ношение боевых катан. Они из-за этого стали объектом язвительных шуток и замечаний в их адрес со стороны хэйминов, которые еще вчера и глаз поднять в их присутствии не смели.
На низкорослого Кэнсина то и дело налетали гаидзины, едва не сбивая с ног, большинство из них были людьми незлобивыми, однако были и те, кто сопровождал их столкновения ругательствами на разных языках. В конце концов, молодой самурай выбрался из толпы, но понял, что попал совсем не туда, куда хотел. Он оказался в порту.
"Видимо, где-то не там повернул, - подумал он. - Оно и не мудрено, в такой-то толпе". Хотя, следует заметить, на улицах бывшей военной, а ныне вообще, столице Такамацу всегда было довольно людно. Но на настолько! Раздумывая над тем, как бы поудобнее вернуться к додзе Каору, Кэнсин шагал мимо доков, где моряки перетаскивали ящики и бочки с борта своего корабля в склады. Не все они работали, некоторые бродили по улице, то и дело прикладываясь к бутылкам и приставали к проходящим женщинам. Особенно им приглянулась красивая девушка, испугавшаяся одного вида пьяных матросов. Она попыталась проскочить мимо как можно скорее, но моряки и не подумали пропускать ее. Они окружили ее, начали выкрикивать какие-то фразы на своем языке, хватать за одежду. Девушка замерла, дрожа от ужаса, едва не роняя из рук узелок, который несла.
Мириться с этим Кэнсин не мог. Он решительно шагнул к матросам, кладя ладонь на рукоять сакабато. Но его опередили. Из толпы, предпочитавшей с приличного расстояния наблюдать за разыгрывавшимся действом, выступил парень в белом кимоно.
- Оставьте ее в покое! - коротко крикнул он матросам, почти вплотную подошедшим к девушке. Его резкий тон и практически приказная манера говорить заставили их замереть. Правда всего на мгновение. Поняв, что их противник всего один, матросы мерзко заухмылялись, потянувшись к длинным ножам, что висели на поясе у каждого. - Сестра! - крикнул девушке самурай. - Отойди от них!
Девушка, быстро перебирая ногами, отбежала от матросов, спрятавшись за спиной самурая. Матросы расхохотались, продолжая отпускать реплики в их адрес, и бросились на самурая. Кэнсин вновь хотел вмешаться, и вновь понял, что в этом нет необходимости. Самурай в белом кимоно поймал руку первого матроса, перекинув его через плечо коротким движением, одновременно он выхватил из-за пояса ножны, ударив ими в лицо второго матроса. Окованный сталью кодзири врезался точно в длинный (и не раз до того ломанный) нос моряка, сломав его, тот рухнул на землю и больше не шевелился. Оставшиеся трое матросов слегка затормозили, потянувшись к ножам.
- Пошли прочь! - крикнул им самурай, крутнув ножны с мечом и сжав их в кулаке.
Этот окрик, казалось, лишь раззадорил моряков. Они кинулись на него, размахивая длинными ножами. Многим наблюдавшим за этой схваткой показалось, что самурай просто прошел мимо них. В отличие от большинства, Кэнсин видел молниеносные удары рукоятью и ножнами, которыми награждал противников самурай в белом.
Матросы, перетаскивавшие ящики и бочки, побросали работу и бросились на выручку своим товарищам. Кэнсин не сомневался в исходе этой потасовки, его смущал лишь один матрос, посчитавший себя самым умным. Он спрыгнул с пирса в небольшую шлюпку, где лежал довольно большой ящик, запертый внушительным навесным замком. Схватив стальной лом, матрос сбил замок, открыл ящик - в нем лежали винтовки. Вытащив одну, матрос принялся заряжать ее. Он уже затолкал пулю с пыжом в ствол и вынимал шомпол, когда сверху на него упала тень, закрывшая солнце. Он поднял голову и увидел какую-то странную ало-белую птицу с трепещущими на ветру крыльями и блестящим сталью длинным клювом. По крайней мере, именно таким показался ему спланировавший на него с пирса Кэнсин с занесенным над головой сакабато.
Кэнсин аккуратно разрядил винтовку и спрятал ее обратно в ящик. Тут его внимание привлек всеобщий выкрик - казалось все зеваки, собравшиеся на набережной одновременно выкрикнули нечто нечленораздельное, но очень удивленное. Кэнсин поглядел вверх и увидел замершего с бутылкой в руке матроса. Перед ним стоял самурай в белом кимоно с обнаженной катаной в руке. Кэнсин уже понял, что сейчас произойдет, поэтому был не слишком поражен произошедшим, в отличии от зевак. Бутылка в руке матроса развалилась на две неравных части. Дно и большая часть остального упали на землю, а горлышко остались в кулаке моряка - из него капала густая коричневая жидкость. "Кажется, она называется виски", - подумал Кэнсин, оглядывая улицу, в конце ее уже мелькали мундиры полицейских (именно так, слово досин безвозвратно ушло в прошлое).
Кэнсин запрыгнул на пирс и быстро подошел к самураю в белом кимоно и девушке - его сестре. Тот как раз прятал в ножны катану - запрещенное к ношению оружие.
- Тебе лучше уйти, - бросил Кэнсин самураю. - Мне досин ничего предъявить не смогут.
- Мое имя Такими Сигурэ, - коротко кивнул ему тот. - Я буду ждать тебя завтра в два часа пополудни на берегу залива у храма Муро.
- Химура Кэнсин, - представился в ответ Кэнсин, делая первый шаг навстречу полицейским. - Я приду. - Он обернулся и подмигнул сестре самурая в белом кимоно.
Сигурэ обнял ее за плечи и увел с набережной, а Кэнсина окружили полицейские. Ладони всех их лежали на эфесах сабель.
- Убери катану в ножны! - крикнул полицейский сержант.
- Это не катана, - возразил Кэнсин, протягивая сержанту свое оружие.
Тот оглядел ее, не беря в руки, словно это была какая-то мерзость, о которую он не желает пачкать пальцы.
- Бесполезный сакабато, - сказал, как сплюнул сержант, убирая руку с сабли. - Идем отсюда, - бросил он своим людям.
Но тут к ним подбежали матросы. Один из них (видимо, старший) что-то быстро заговорил, полицейский явно понимал его. Он кивал и вставлял какие-то реплики в неразборчивую речь матроса. Сержант внимательно оглядел чисто разрезанную бутылку и обернулся к Кэнсину.
- Где тот, кто сделал это? - рявкнул он, суя ему под нос воняющее спиртным горлышко.
- Я не знаю, - пожал плечами Кэнсин, стараясь отодвинуться подальше, - ушел куда-то.
- Ты покрываешь преступника! - заорал сержант. Его люди вновь схватились за сабли. - Я выбью из тебя все, что ты знаешь!
Кэнсин лишь пожал плечами. Сержант не заметил, что он слегка сгорбился, незаметно переместив левую руку. Любой опытный воин понял бы - он готовится к схватке, но полицейские таковыми никак не являлись. Сержант попытался ударить его, но Кэнсин легко ушел вниз, ударив сержанта в живот рукоятью сакабато. Полицейский согнулся пополам, захлебнувшись воздухом. Остальные ринулись на Кэнсина, выхватывая сабли. Это его ничуть не смутило. Он крутнулся, обнажая сакабато, парируя выпад самого шустрого полицейского. Сабля его отлетела довольно далеко и обезоруженный полицейский замер, уставившись на свои руки и отчаянно мешая своим товарищам.
За ним укрылся Кэнсин и из-за него он атаковал полицейских.
Мне уже давно надоело сидеть в кабинете и я завел себе привычку объезжать город каждое утро. Это занимало уйму времени, зато я мог хоть немного развеяться, с делами я мог разобраться и в оставшееся время. Правда и это уже начало мне надоедать, однако отказываться от этой привычки я не собирался. И вот я трясся в карете по улицам Дзихимэ (ездить верхом мне категорически запретили, дабы не уронить честь министерства), страдая от обычной скуки. Обычно портовый район мой кучер старался объезжать седьмой дорогой, в этот же раз из-за просто невероятного скопления людей на улицах он решил проехать по набережной, откуда было всего ничего до здания министерства. Я уже начал дремать, размышляя о предстоящих делах, как вдруг из полусна меня вывел редкий в последнее время звук - звон стали.
- Останови, - бросил я кучеру. Тот удивленно покосился на меня в окошко кареты, однако поводья натянул и я вышел.
Первым, кого я увидел был Кэнсин, опускающий свой сакабато, несколько полицейских, лежащих на набережной, и их сержанта, провожающего взглядом свою саблю, описывающую полукруг в воздухе. Ее, по всей видимости, выбил из его рук Кэнсин и этот факт приводил сержанта в форменное бешенство.
- Прекратить! - резко окрикнул я всех, привлекая внимание к свой персоне.
Все удивились появлению на набережной министра внутренней безопасности, но больше всех удивлен был, конечно, Кэнсин. Наши дороги разошлись почти сразу после церемонии в Мурото. Кэнсин покинул ряды воинов императора, предпочтя нелегкую во все времена судьбу ронина. Я же как-то сам собой начал заниматься заговорами против власти и также незаметно (даже для самого себя) сделал весьма неплохую карьеру.
- Сержант, - продолжил я отдавать приказы еще не опомнившимся полицейским, - соберите оружие и своих людей. Думаю, у вас достаточно дел на улицах.
Опешившие полицейские и не подумали ослушаться, хотя формально моими подчиненными они не являлись, и поспешили убраться подальше. Я же подошел к невозмутимо стоящему на опустевшей набережной Кэнсину.
- Здравствуй, Кэнсин, - кивнул я ему. - Давно не пересекались наши дороги.
- Здравствуй, Кэндзи, - открыто улыбнулся в ответ юный самурай. - Вижу ты сделал неплохую карьеру.
С некоторых пор мы перешли на "ты", хотя сейчас это могло показаться стороннему наблюдателю весьма странным. Я очень сильно постарел за эти несколько прошедших лет - волосы стали совершенно седыми, морщины прорезали кожу на лице; к тому же, я отпустил усы, оказавшиеся на удивление длинными и густыми, что несвойственно такамо (может сказались годы, проведенные вне родных островов), что также отнюдь не молодило меня. А вот Кэнсин почти не изменился с тех пор - все тот же рыжеволосый мальчишка с виду и лишь в самой глубине его больших глаз прячется нечто, о чем догадываются весьма немногие. Если во времена нашего знакомства в опустевшем Сата я казался старшим братом Кэнсина, то теперь вполне мог сойти за отца (или даже очень бодрого деда).
- Не возражаешь против небольшой прогулки? - спросил я. - А то надоело трястись в карете.
- Конечно, - кивнул Кэнсин.
Мы повернулись и зашагали по набережной в сторону улицы, поворачивавшей точно к моему министерству.
- И что могло понадобиться всесильному министру внутренней безопасности от скромного ронина? - поинтересовался Кэнсин. - У меня есть повод для страха?
- Ужаса, - поддержал его шутливый тон я. - Я ведь разогнал больше дюжины заговоров, большую часть - самом зародыше. Но и ты не дремал все это время. Одна история с Десятью клинками Макото чего стоит. К слову, нам с Ёсио стоило больших усилий оправдать тебя перед властью. Я несколько часов держал у себя на столе твой смертный приговор.
- Я не мог поступить иначе, - отрезал Кэнсин. - Макото был сумасшедшим и...
- Мне все равно, - отмахнулся я. - Однако на тебе висело убийство особого императорского чиновника и его боевой группы, а также сотрудничество с врагом императорской власти, с Аоси, не смотря ни на что, не снято это "звание", ну и такие мелочи как несколько сгоревших домов. Мне пришлось едва ли не за руки держать Седэна, так он порывался покончить с тобой. Ну да это тебе так, для общего развития. В прошлом у нас не по одному подобному греху, при сегунате мне "светило" в самом лучшем случае сэппуку без каймаку, в худшем же - несколько часов в кипящем масле.
- Спасибо за напоминание, но для чего ты говоришь мне об этом? Не думаю, что я привлек твое внимание просто как старый знакомый.
- Не то чтобы совсем, - пожал плечами я. - Можешь верить, можешь не верить, но на набережную мой кучер свернул лишь для того, чтобы не завязнуть в толпе, так что наша встреча действительно счастливый случай. Однако дело у меня к тебе, можно сказать, есть. Дело в том, что через несколько дней в Дзихимэ прибывает страндарский военно-морской министр - это, кстати, наш старый знакомый Мэттью Перри; я подозреваю, что некие силы готовят покушение на него.
- Для чего? - удивился Кэнсин. - Это же безумие, оно ни к чему не приведет.
- Ты скажи это тем мальчишкам, что вчера напали на страндарское посольство, или убийце, что раз за разом выходил в ночь и приканчивал материковых коммерсантов. Да, я благодарен тебе за то, что избавил всех от него.
- Не за что меня благодарить, - покачал головой Кэнсин. - Я никого не убиваю, ты знаешь, а убийца покончил с собой после того, как я сломал ему правую руку и несколько пальцев на левой.
- Я веду к тому, что этим новым патриотам, - так называли себя приверженцы сегуната и его изоляционистской политики, - не нужны ни поводы для выступлений, ни хоть сколь-нибудь реальные шансы что-то из этого выручить. Многие считают, что гражданская война закончилась с вступлением на престол Мэйдзи, но это не так, думаю, ты понимаешь, Кэнсин. Мне, например, нынешняя обстановка очень напоминает то, что творилось в Химэндзи незадолго до начала открытых военных действий.
- Может и так, - развел руками Кэнсин, - но какое это имеет отношение ко мне. Может, я и сражался с Десятью мечами Макото, но к заговорам против власти отношения не имею и уж тем более, на посольство не нападал.
- Знаю, но ты мне нужен сейчас. Ты помог нам тогда, помоги и сейчас. Ты даже представить себе не можешь насколько ты нужен мне.
- Прости меня, Кэндзи, - помотав склоненной головой, произнес Кэнсин. - Я - ронин и хочу остаться им. Когда-то я отчаянно боролся за своим идеалы, старался спасти как можно больше людей, но получалось, что громоздил лишь горы трупов. Мой учитель, Хико Сейдзюро, был прав - я безнадежный глупец, я понял, что убийством никого не спасти слишком поздно, и даже тогда продолжил убивать, почти ненавидя себя за это. Сейчас я хочу пожить так, как хочется мне, не ввязываясь ни в какие "темные" дела.