– И ты веришь в победу Ильгази? – удивленно спросил призадумавшегося даиса Саббах.
– Разумеется, нет, – пожал плечами Андроник. – Но у эмира достаточно сил, чтобы потрепать крестоносцев и отбить у них охоту соваться в дела благословенного Халеба. Именно тогда мы скажем свое веское слово, бек. Надо полагать, у Бузург-Умида хватит ума, чтобы подобрать добычу, которую я бросаю к его ногам. Что же касается Антиохии, то у нурманов не останется иного выбора, как переметнуться под руку басилевса Иоанна. Ты по-прежнему не желаешь ехать в Константинополь, друг мой?
– Нет, почтенный Андроник, я предпочту умереть здесь, в Халебе, среди своих братьев-мусульман.
– Живи долго, почтенный Саббах. И да пребудет с тобой милость Аллаха.
Осада замка Ульбаш грозила затянуться на месяцы, а то и на годы. Благородный Рожер не рискнул бросить своих рыцарей на стены неприступной твердыни. И, по мнению Ле Гуина, правильно сделал. Потери при штурме могли быть столь велики, что даже падение замка не смогло бы их оправдать. А ведь замок защищали опытные воины, хорошо известные собравшимся в узком ущелье благородным шевалье. Назывались имена Гвидо де Шамбли, Драгана де Муши, Матье ле Блана, Ролана де Бове, Томаса де Марля, участников первого крестового похода, штурмовавших стены Антиохии и Иерусалима. Их гибель легла бы тяжким бременем на души товарищей, деливших с ними тяготы прежних дней. Барон де Лоррен первым высказал мысль, что осада Ульбаша не принесет ее участникам ни славы, ни чести, ни богатства. Конечно, Рожер Анжерский мог бы напомнить благородному Луи его слова, сказанные на совете в Антиохии месяц тому назад, но граф промолчал, не желая ссориться с влиятельным человеком.
– И что ты предлагаешь, барон? – спросил Ле Гуин.
– До меня дошли слухи, что в Халебе объявился новый эмир. Правитель Мардина Ильгази решил воспользоваться нашей нерасторопностью и прибрать к рукам богатейший город. Если мы задержимся под стенами Ульбаша еще хотя бы на месяц, то хитрый сельджук закрепиться в городе, нам на беду. Халеб надо брать именно сейчас, потом будет поздно.
Разумные речи благородного Луи встретили горячее одобрение заскучавших в бесплодной осаде баронов и рыцарей. И в самом деле – ну что такое Ульбаш по сравнению с Халебом и что, собственно, могут высидеть под его стенами благородные нурманы и франки? Разве что пару ощипанных куриц, недоеденных осажденными.
– Замок набит золотом, награбленным Глебом де Руси! – попробовал было соблазнить товарищей по походу барон де Крийон.
– Если здесь и было золото, – вздохнул шевалье де Сен-Клер, – то Глеб уже давно перепрятал его в более надежное место. Говорят, что барон де Руси колдун и может предсказывать будущее на много дней вперед.
Ветераны первого крестового похода только посмеялись над наивностью юного Сен-Клера – благородный Глеб, конечно, хват, но не до такой степени, чтобы держать дьявола за бороду.
– Я предлагаю оставить под стенами Ульбаша пятьсот рыцарей и две тысячи сержантов, на случай внезапной вылазки, – предложил Ле Гуин. – А все остальные могут спокойно двигаться к Халебу. И да поможет нам Бог.
Рожер Анжерский был слишком опытным полководцем, чтобы бросаться в воду, не измерив брода. Его дозорные рыскали по долине в поисках неприятеля и без труда обнаружили армию Ильгази, уже выступившую за стены Халеба. По словам сержантов, численность конницы эмира Мардина вряд ли насчитывала более десяти тысяч человек. В основном это были туркмены, отличные лучники, но никуда не годные бойцы, когда дело доходило до лобовых столкновений. Серьезную опасность для облаченных в кольчуги франков могли представлять лишь сельджуки личной гвардии, оберегавшие в битве эмира, и мамелюки, воины-рабы, вооруженные длинными копьями и кривыми мечами. Однако сельджуки и мамелюки составляли едва ли четвертую часть войска Ильгази. Конечно, эмир Мардина поступил опрометчиво, покинув хорошо укрепленный город во главе столь незначительных сил. Скорее всего, он узнал об осаде Ульбаша и решил захватить крестоносцев врасплох. Для этой цели юркие туркмены на легконогих конях подходили как нельзя более.
– Вовремя мы спохватились, – усмехнулся Луи де Лоррен, косо поглядывая на Крийона. – Если бы Ильгази атаковал нас в узком ущелье близ Ульбаша, нам бы пришлось отступать до самой Антиохии.
Рожер Анжерский промолчал, косвенно подтверждая тем самым правоту старого барона. Конечно, армия крестоносцев почти вдвое превосходила силы Ильгази, но большую ее часть составляли пехотинцы и туркополы, терявшиеся в сложных ситуациях. Внезапный удар легко мог обратить их в бегство, с весьма печальными для крестоносцев последствиями. Дозоры турок тоже не оставляли вниманием нурманов, всадники на резвых конях то и дело появлялись на ближайших холмах, сея панику среди необученных туркополов. Сирийцы неплохо ездили верхом, но их снаряжение оставляло желать много лучшего. Едва ли каждый десятый из них имел кольчугу, все прочие обходились куртками из буйволовой кожи. В маневренности они уступали туркменам, так же, впрочем, как и в стрельбе из луков. Греки и армяне в основном жили в городах, ездить верхом практически не умели, их набирали в пикинеры, усиливая пешую фалангу, которая в тактических построениях крестоносцев выполняла лишь вспомогательные функции. Основу армии Рожера Анжерского составляли полторы тысячи рыцарей и пять тысяч сержантов, ломивших железной стеной на врагов и практически всегда сметавших их со своего пути. Уцелевших после такой атаки добивали пикинеры и арбалетчики, в обязанности которых входила и защита тылов рыцарской конницы.
Рожер опасался, что Ильгази, при виде армии крестоносцев, укроется за мощными стенами Халеба. Но то ли дозорные эмира не сумели правильно оценить силы крестоносцев, то ли правитель Мардина хватил лишку перед началом похода, однако отступать он явно не собирался.
– По-моему, этот Ильгази просто безумец, – покачал седой головой барон де Лоррен.
– Их кони резвее наших, – возразил ему Крийон. – В любое мгновение они могут развернуться и удариться в бега.
Увы, благородный Мишель ошибся, турки не собирались сворачивать с избранного пути. Причем на крестоносцев надвигались мамелюки на тяжелых неповоротливых конях. А туркмены всего лишь прикрывали фланги закованной в броню лавы. Все это было настолько не похоже на привычную для турок тактику, что Рожер Анжерский поначалу растерялся и не сразу отдал команду. Впрочем, благородные шевалье в понукании не нуждались, они уже разворачивались в стену за спиной замешкавшегося полководца, дабы достойно встретить врага. Железная стена дрогнула и, повинуясь взмаху руки благородного Рожера поначалу медленно, а потом, все ускоряя ход, двинулась на врага. Мамелюки уступали крестоносцам в численности, это сразу же бросалась в глаза, тем не менее, они продолжили свою безумную атаку, обреченную на провал. Конные туркмены осыпали нурманов градом стрел с флангов, но благородные шевалье остались безучастными к их жалким усилиям. Крестоносцы на полном скаку врезались в плотные ряды мамелюков и первым же ударом повергли наземь едва ли не тысячу своих врагов. Во всяком случае, потери турок были огромны, и уцелевшие в первой сшибке мамелюки стали поворачивать вспять. Обычно крестоносцы после первого удара давали роздых коням, но ныне соблазн был слишком велик – спины убегающих мамелюков маячили перед глазами, а потому Рожер Анжерский первым ринулся за ними в погоню с обнаженным мечом в руке. Пикинеры остались далеко позади, но их судьба не волновала ни рыцарей, ни сержантов, не пожелавших остановиться в шаге от победы. Крестоносцы уже видели роскошный шатер на возвышенности и кучку явно растерянных всадников вокруг него. Железная стена стала разворачиваться в сторону шатра, дабы не дать Ильгази и его нукерам уйти от заслуженной расплаты. Нурманы настолько были уверены в своей победе, что далеко не сразу заметили свежую лаву, выкатывающую из-за холма. Удар закованных в броню сельджуков пришелся в правый фланг крестоносцев и смял его в мгновение ока. Дабы сдержать врага, нурманы вынуждены были смешать ряды, дабы перестроиться для отпора. И в этот момент их атаковали с тыла расторопные туркмены. Град стрел обрушился на сержантов, потерявших плечо друг друга. А с холма уже летели нукеры эмира Ильгази с копьями наперевес. Благородный Рожер не успел уклониться от удара, направленного ему прямо в лицо, и вылетел из седла прямо под ноги чужих коней. Последнее, что он услышал в этой жизни, были торжествующий вой сельджуков и полные боли и ярости крики своих гибнущих людей.
Глава 4. Траур.
Эмир Ильгази упустил победу. Почтенный аль-Кашаб впал по этому случаю в такую ярость, что Андроник всерьез испугался за его здоровье и жизнь. Заботливому Саббаху с трудом удалось привести в чувство брызжущего слюной кади шиитов. Осушив огромную чашу, до краев наполненную щербетом, аль-Кашаб икнул, дернул кадыком и обрел, наконец, утерянный дар членораздельной речи. От него Андроник узнал, что армия крестоносцев была не просто разбита, а истреблена практически подчистую. В это не мог поверить даис, но, к несчастью для всего мусульманского мира, в это не поверил сам Ильгази. Он не рискнул сразу же войти в ущелье, по которому бежали уцелевшие крестоносцы, опасаясь удара в спину от гарнизона замка Ульбаш, где, по слухам, скопилось несколько тысяч нурманов. Эмир решил отыскать более безопасный путь в долину Оронта. Разумеется, такие пути были, но, увы, болезнь настигла победоносного полководца раньше, чем он успел ступить на тропу торжества.
– Какая еще болезнь? – удивленно спросил Саббах.
– Эмир впал в беспамятство, после пира в честь одержанной победы, – почти простонал аль-Кашаб. – Нукеры привезли его в Халеб, но, по мнению лекарей, Ильгази если и выйдет из болезненного состояния, то не ранее, чем через двадцать дней.
– Это что же за болезнь такая? – развел руками Саббах.
– Запой, – бросил ему в сердцах Андроник. – Та же участь ждет и тебя почтенный бек, если ты и дальше будешь нарушать запреты пророка.
– Какое несчастье! – только и сумел вымолвить потрясенный каирец.
В отличие от Саббаха, Андроник ужасался мысленно, не желая делиться своими страхами с умным аль-Кашабом. Тщательно разработанный замысел даиса Сирии мог пойти прахом в течение всего нескольких дней. Для этого Ильгази достаточно было миновать ущелье, охраняемое горсткой людей и вломиться в открытые ворота Антиохии. К счастью, эмир не поверил в благосклонность Аллаха и обратился за советом к глиняному кувшину с вином. Результат не заставил себя ждать, Антиохия ускользала из рук впавшего в горячку Ильгази, и теперь ее участь во многом зависела от расторопности почтенного Андроника.
Увы, судьба, зло посмеявшаяся над Ильгази, решила подшутить и над даисом. Когда он, наконец, добрался до обреченного на заклание города, там царила полная неразбериха. Ладно бы она царила на улицах, так ведь нет, она господствовала в головах людей, которых Андроник еще недавно считал умными. Ги де Санлис, которому покойный Рожер доверил управление городом на время своего отсутствия, узнав о чудовищном разгроме, отдал приказ своим сержантам разоружить горожан, причем как мусульман (что еще можно было как-то объяснить), так и христиан, сыновья и братья которых полегли на Кровавом поле вместе с нурманами и франками. Разумеется, сирийцы, греки и армяне возмутились. Санлис со своими сержантами укрылся в цитадели. Возмущение неизбежно бы переросло в бунт, если бы не Ле Гуин, вернувшийся в город с остатками разбитого войска. Первым делом коннетабль отменил безумный приказ маршала и освободил от налогов семьи, потерявших своих кормильцев. Эти действия благородного Ричарда обыватели Антиохии сочли разумным. Так же как и заявление патриарха Рикульфа, приказавшего впредь не чинить препятствий местным христианам в отправлении их обрядов. Бунт удалось предотвратить, но спокойнее в городе от этого не стало. Все ждали появления у стен Антиохии армии Ильгази – христиане с сердечным трепетом, мусульмане с надеждой.
– Эмир не придет, – огорошил внимавших ему друзей почтенный Андроник. – Во всяком случае, в ближайший месяц.
– Быть того не может! – ахнул потрясенный Санлис.
– Ты сообщил о поражении крестоносцев сиятельному Федустию? – спросил даис у Никодима.
– В первый же день, – кивнул нотарий. – Голубь уже вернулся с ответом. Эпарх Киликии испугался победоносного Ильгази и не рискнул двинуть пельтастов в Сирию. Он ждет указаний из Константинополя.
– Какой идиот! – даже крякнул с досады даис.
– Кто же знал, что с эмиром случится несчастье, – развел руками Никодим.
– Я знал, – рявкнул Андроник. – И сообщал Федустию, что Ильгази горький пьяница. Пошли еще одного голубя с письмом, а следом – гонца с посланием от благородного Ги де Санлиса к басилевсу Иоанну со слезной просьбой, взять под свою могучую длань город Антиохию и прилегающие земли.
– Ты толкаешь меня к измене, даис! – возмутился благородный Ги.
– Кому? – холодно полюбопытствовал Андроник. – Рожер убит, а притязания юного Боэмунда совет баронов отверг с порога. Ты ничем не рискуешь, друг мой, впуская византийских пельтастов в город. Зато промедление может стоить тебе головы. Если Ле Гуин договорится с Констанцией и бароном де Руси, а это, ввиду сложившихся обстоятельств, более чем вероятно, тебе повесят раньше, чем ты успеешь сказать хотя бы слово в свое оправдание.
Горькое пророчество Андроника стало сбываться даже раньше, чем он ожидал. Не прошло и двух дней, как в Антиохию вступил наследник Боэмунд, сопровождаемый матерью, баронами де Руси и де Сабалем, сотней благородных шевалье и тысячью сержантов. Если учесть, что гарнизон Антиохии насчитывал не более двух тысяч человек, деморализованных недавним поражением, то решение коннетабля не препятствовать своим недавним противникам, многим показалось более чем разумным.
– Где я тебе найду другого претендента на власть! – рявкнул на взбешенного Санлиса благородный Ричард.
– А Тереза, вдова Рожера, чем тебе не претендентка? – не уступал Ги.
– Не лишено, – задумчиво произнес барон де Крийон, чудом уцелевший в последней битве, но потерявший едва ли не всех своих вассалов и сержантов. – Если вокруг Терезы сплотятся благородные шевалье, и если мы найдем подходящего кандидата ей в мужья, то многое можно будет исправить.
– Шевалье уже сплачиваются, – горько усмехнулся Ле Гуин, – вокруг Констанции, родной сестры короля Людовика. Ты единственный из французов, благородный Мишель, который еще не склонил перед ней голову. А что касается нурманов, то весь цвет нашего рыцарства полег на Кровавом поле. Во всей Антиохии сейчас нет недостатка только во вдовах да безусых мальчишках, не способных поднять отцовский меч. На совете баронов мы неизбежно проиграем юному Боэмунду по одной простой причине – нас будет меньше.
– Шевалье де Сен-Клер, – резко обернулся к юноше, скромно стоящему у дверей Крийон, – ты женат?
– Не успел, – слегка порозовел рыцарь.
– Благородный Ричард и я предлагаем тебе руку старшей дочери барона де Лоррена вместе с титулом ее отца, павшего на поле брани.
– Я согласен, – отозвался слегка ошалевший от грядущих перемен Сен-Клер.
– Вот тебе еще один барон, Ле Гуин, преданный благородной Терезе душой и телом, – криво усмехнулся Мишель.
– Там в прихожей я видел трех оруженосцев, – задумчиво проговорил Санлис.
– Нурманы? Зови!
Оруженосцы были настолько молоды, что у них еще усы не отрасли. Поход к замку Ульбаш был для них первым и уцелели они только потому, что остались в осаде, когда их менее везучие сверстники отправились вместе с рыцарями Рожера Анжерского осаждать Халеб.
– Шевалье де Бари, де Вилье и де Саллюст, преклоните колена, – распорядился Крийон, обнажая тяжелый меч. Этим мечом он взмахнул трижды. И три свежеиспеченных рыцаря почти одновременно вскочили на ноги. – Божье благословение вы получите от патриарха Рикульфа. Сен-Клер, сделай милость, проводи к нему благородных мужей.
Ле Гуин смотрел на барона де Крийона с изумлением, Санлис – с обожанием. Оба ждали от расторопного Мишеля объяснений, и тот не замедлил их дать.
– Антиохия не может оставаться без благородного сословия, – спокойно заметил Крийон. – Мы потеряли более тысячи рыцарей. Почти все замки остались без хозяев. Надо даровать золотые шпоры сыновьям благородных шевалье и переженить их на богатых вдовах.
– Боюсь, что на всех вдов оруженосцев не хватит, – с сомнением покачал головой Ле Гуин.