Римляне никогда не спускали оскорблений и открытого противоборства. Они включились в борьбу, вырубая священные дубовые рощи, истребляя друидов, их последователей и паству. Так было в Галлии, на землях которой нынче расположилось королевство франков, в Германии и Британии. И волшебство спасовало перед размеренной поступью легионов. Жрецы-кельты отступили в труднодоступные места. Создавали там капища и подземные тайники, где и хранили уцелевшие артефакты.
Позже, когда молодая христианская религия начала победное шествие по миру, друиды уже не представляли серьезной опасности для священников. И тем не менее гонения продолжались. В этом отношении малый народец мог гордиться своим умением выживать и прятаться. Королева Маб не смогла припомнить, живут ли ныне в Нортумбрии или Мерсии хотя бы остатки некогда могущественного клана жрецов. Быть может, в Шотландии, в горах и узких долинах, защищенных от внимания людей самой природой? Зато она хорошо знала, что крестители Британии и Эрина — святой Кеннет и святой Патрик, святой Фёрси и святой Колумба[52] — нередко возводили храмы и монастыри в местах, где раньше стояли языческие капища друидов.
Шли годы, сменялись поколения. Одни монахи уходили, на их место приходили другие. Святые отцы уже и не помнили, что скрывается в подземных хранилищах под их храмами и монастырями. А во многих аббатствах позабыли о самом существовании тайных криптов. Входы в них со временем обрушились или были перекрыты более поздними строениями: подвалами для съестных припасов, кельями аскетов, ощущавших необходимость в подвижничестве, библиотеками — суровое время, частые войны между малыми королевствами Британии, нападения пиктов, саксов, а позднее и датчан понуждали монахов прятать бесценные книги и свитки от тупых варваров.
По признанию королевы Маб, ей самой стоило немалых трудов добыть сведения о тайниках и схоронах. Заклинания, наложенные еще друидами, а после многократно усиленные молитвами и богослужениями христиан, надежно защищали секрет подземелий от любопытства выходцев из малого народца. Ей даже пришлось пойти на сделку с дуэргарами — фейри[53] нелюдимыми, злобными, не склонными оказывать услуги кому бы то ни было.
Говорят, дуэргары возникли из личинок, пожиравших плоть великана Имира,[54] а когда появился дневной свет, они спрятались под землю. Правда, Гуннар возразил, что это цверги зародились в плоти Имира, а о дуэргарах он и слышать не слышал, и знать не знает. Но королева Маб и Керидвена в один голос отзывались о них как о существах большой силы, искусных в волшбе и работе с металлами, а вот о цвергах как раз они ничего не знают. Поразмыслив, Вратко решил для себя: если королева не лукавит и кормщик ничего не путает, то дуэргаров можно считать родичами урманских цвергов, а возможно, просто отдельным племенем, одичавшим и позабывшим общие корни. В отличие от своих северных собратьев, они никогда не брались за работу по заказу богов, людей или других жителей Волшебной страны. Жили особняком — не трогай меня, и я тебя не трону. А если встречали смертного, могли жестоко поиздеваться: сбросить в пропасть, заманить в подземелье и оставить умирать там голодной смертью, свести с ума блеском золота, которое на самом деле могло оказаться всего лишь видимостью.
Чем уж там подкупила или припугнула дуэргаров королева Полых Холмов, Вратко не знал — в золоте и серебре они не нуждались, чужого колдовства не боялись, поскольку сами были волшебниками хоть куда, силой их тоже не слишком-то принудишь к повиновению… Может, пообещала поделиться тайным знанием? Пожалуй, это единственное, что могло прельстить фейри-одиночек.
Родичи цвергов указали королеве место, где до сих пор хранились магический треножник и золотой серп верховного друида. Зачем эти артефакты королеве — Вратко не вникал. Из ее пространных объяснений запомнилось лишь, что котел Керидвены следует водрузить на подставку, не простую, а магическую, чтобы исключить искажение волшебства в следующий раз. А серпом удобно рисовать магические фигуры, призванные помешать нормандцам в сражении с войском Гарольда Годвинссона.
И теперь путь их лежал к развалинам монастыря Стринешальх, на восточное побережье Англии.
— Так куда идем-то мы? — хитро улыбнувшись, поинтересовался Вульфер.
Вратко сделал вид, что не услышал. Неожиданное исчезновение сакса перед боем у избушки лесника заставило парня задуматься — а так ли он хочет помочь, как уверяет? А может быть, старик преследует какую-то свою цель? Новгородец уже начал привыкать, что число людей, которым можно доверять, очень небольшое, да еще и уменьшается с каждым днем.
Слова сакса почему-то возмутили Гуннара.
— Тебе-то какое дело, дядя? Не гоним, и радуйся.
— А вдруг я помогу чем-то? — прищурился Вульфер.
— Да чем ты помочь можешь? — с презрением оглядел худосочного спутника Олаф. — Ты уж извини, старче, но тебя соплей перешибить можно.
Сакс ни капельки не смутился:
— Да разве ж я тебе военную помощь предлагаю? Я давно здесь живу. Глядишь, подскажу что. Опыт ведь тоже немалого стоит, так ведь?
— Верно. Стоит, — согласился викинг. — Да только мы тоже опытные. К примеру, знаем, что нельзя перед всяким первым встречным-поперечным душу выворачивать. Вдруг ты нас с потрохами сдать хочешь?
— Кому?! — выпучил глаза Вульфер. Напоказ оглядел мрачный ночной лес. — Кому вы тут нужны?
— Да мало ли… — пожал плечами Гуннар. — Тому же Бернару. Или Эдвину с Моркаром.[55] Ты же из их рода-племени.
Старик захохотал, не скрываясь.
— Это я, выходит, из рода графа Эльфгара графа Мерсийского? Ну, раз ты меня с его сынами равняешь… Радостно!
— Не то я сказать хотел… — смутился кормщик. — Ты же сакс?
— Я уже, северянин, и сам не знаю, кто я.
— Вот ты какой, значит… Безродный? А золотишко любишь?
— Не люблю. — Вульфер беспечно махнул рукой. — Я и серебро-то не слишком люблю, а ты про золото речь ведешь.
— Видал я таких, непродажных, — угрюмо бросил Олаф. Нахмурился и слегка ссутулился, как он обычно делал перед дракой.
Вратко понял, что нужно срочно вмешаться, иначе кому-то может не поздоровиться. Урманы — его проверенные друзья, но и сакс не давал особых поводов усомниться в своей дружбе. Помогал всегда без просьбы и не требовал за это платы. Эх, если бы не его тогдашнее исчезновение…
— А скажи, почтенный Вульфер, — заговорил словен, — где ты руку поранил?
На удивление, услышав простой и ни к чему не обязывающий вопрос, старик замолчал. Долго шагал, глядя на едва различимые стволы дубов. Потом коротко бросил:
— Да было дело…
— Не хочешь говорить, что ли?
— Хвастать не люблю.
— Ух, ты! — воскликнул здоровяк. — Неужто в сражении? И где же оно было?
— Ты тоже в нем участвовал, — неожиданно резко ответил Вульфер.
— Да неужели?!
— А ты как думал? Только ты явился, когда полдела было сделано. Не припоминаешь?
— Ты что хочешь сказать, старый?
— А то! Датчане Лосси Точильного Камня сделали за тебя всю работу, — слова Вульфера жалили, словно бронебойные стрелы.
— Старик! — Олаф сделал было движение, чтобы схватиться за рукоять меча, но быстро передумал и попытался сграбастать говорливого сакса за ворот.
Тот увернулся легко, будто бы «протек» между пальцами викинга. Отскочил на шаг в сторону и замер, согнув ноги, будто готовясь к драке. Но за оружие не брался. Вратко удивился: он что, рассчитывает справиться с Олафом голыми руками?
Здоровяк, видно, подумал о том же. Позу сакса он воспринял как вызов. И принял его. Покачал головой, поддернул рукава кожаной куртки.
— Ну, погоди, кочерыжка плешивая…
Чтобы не допустить драки, Вратко, не мешкая, встал между задирами:
— Тише! Что вы задумали?
— Что задумали? — пробасил Олаф. — Холку намять этому болтуну. Уйди с дороги, Подарок!
— Не надо ссориться!
— Я первым не начинал. С дороги! Он уже надоел мне!
— В самом деле, — рассудительно проговорил Гуннар. — Сколько можно врать-то?
— Вульфер, — Вратко повернулся к саксу, — ты правда был там? Говори честно, без шуточек. Пожалуйста.
— Эх, не люблю я хвастать… — Старик потер затылок.
— Вот заладил! — Олаф сжал кулаки.
— Вульфер, ты был там? — повторил Вратко. — Если был, почему тебя никто не видел?
— Ладно, — сакс тряхнул головой, — я был. Там. Только… Как бы вам сказать… Это был не совсем я…
— Что ты морозишь?! — рыкнул соломенноволосый викинг.
— Как такое может быть? — поддержал его кормщик.
Лохлайн, с нескрываемым любопытством наблюдавший за людской ссорой, зло усмехнулся:
— А он оборотень. Волка видели?
— Видели… — Слова динни ши не сразу дошли до новгородца. — Что?!
— Правду он говорит. Оборотень я, — развел руками Вульфер. — Чего уж теперь скрывать? Волка видели?
Храбрецы викинги одновременно отшатнулись в стороны. Гуннар сжимал копье двумя руками, нацелив острое жало в лицо саксу. Олаф от волнения замешкался и все никак не мог вытащить меч из ножен, зато левую руку запустил за ворот рубахи, и Вратко знал, что широкая ладонь викинга сейчас сжимает оберег — молот Мйольнир.
Новгородец подумал, что тоже должен был испугаться. А вот не получалось никак. Скафти Медвежью Шкуру, пока тот был здоров и полон сил, Вратко боялся. Эйрика, викинга с угловатым лицом и глазами безжалостного убийцы, тоже боялся. И Модольва Кетильсона, хоть тот никогда не проявлял открытой враждебности. А уж вспоминая бэньши, ночную плакальщицу, парень и сейчас холодел, да между лопатками бежали противные мурашки. А тут… Вроде бы оборотень — человек, умеющий надевать звериную шкуру, — ой как опасен. Столько всяких историй про них рассказывают, спасу нет. А ведь не страшно!
— Серый с проседью, — медленно проговорил Вратко. — Так это ты… — Парень наконец догадался. — Так это тебя лохматый зацепил? Верно?
— Ну, меня, — неохотно ответил старик, поглядывая на норвежцев. Почему-то не оставалось ни малейшего сомнения — он упредит любое их движение.
— И когда меня к дереву привязали… Это тоже ты был?
— Ну, я…
Словен совершил тот поступок, который подсказывала ему совесть. В пояс поклонился плешивому седому саксу:
— Спасибо тебе, почтенный Вульфер. Я-то думал, ты мне один раз жизнь спас, а оно вот каким боком поворачивается. Трижды, самое малое… Спасибо тебе от всего сердца.
И тут старик застеснялся: переступил с ноги на ногу, отвел глаза, попробовал колупнуть дерн носком сапога.
— Два раза, Вратко из Хольмгарда. Только два. На берегу Дервента тебя гилли ду выручил. Пока я подоспел, он бэньши уже прогнал.
— Уберите оружие! — Новгородец повернулся к норвежцам. — Ничего он вам не сделает. Ну же!
— Ты, Подарок Ньёрда, сильно-то не командуй. — Гуннар отступил на шаг, опуская Злое Жало наконечником вниз. — Я об оборотнях мало добрых слов слышал…
— Да хотел бы он нас загрызть, давно б уже справился! — возмутился парень. — Ты его в бою видел?
— В волчьей шкуре? Видел. Мельком.
— И что?
— Не хотел бы я с таким зверем один на один сцепиться.
Олаф, так и не обнаживший клинок, опасливо пробормотал:
— Ага… Такого иначе как серебром и не возьмешь.
— И думать не смей! — прикрикнул Вратко, сам себе дивясь — никогда раньше он не пытался командовать викингами, хотя они всегда прислушивались к его словам и спрашивали совета, если следовало принять важное решение. — Он же, выходит, все время нам помогает!
— Серебром? — переспросил Вульфер. Шагнул вперед, протянул раскрытую ладонь. — Твой оберег серебряный? Клади, не стесняйся.
Олаф отшатнулся, но после взял себя в руки. Отпустил рукоять меча, упер кулаки в бока:
— Еще не хватало!
— Я для твоего же спокойствия, — пояснил старик.
— Ладно, чего там! — пожал плечами хёрд. Отвернулся, выказывая высшее доверие. Уж если бы он продолжал опасаться нападения оборотня, то ни за что не спустил бы с него глаз.
— Если то, что рассказал нам Подарок Ньёрда, правда, я почту за честь сражаться с тобой плечом к плечу, Вульфер-сакс, — подал голос Гуннар. Но поглядывал кормщик все еще настороженно. И копье убирать не спешил.
— Спасибо. Думаю, нам еще предстоит пара-тройка хороших драк. — Вульфер, недобро прищурившись, прошел мимо него, едва не оттолкнув с пути, остановился напротив Лохлайна. — Что, доволен, десятник?
Динни ши закаменел лицом:
— Смотреть, как боятся люди, так забавно.
— А не хочешь ли сам напугаться? По-серьезному, а? Чтобы полные штаны.
От взгляда Вратко не укрылось, что рядовые воины-подземельщики сдвинулись плотнее друг к дружке, выставили, словно невзначай, сулицы остриями вперед.
— Ты хочешь поссориться с великой королевой? — твердо (пожалуй, слишком твердо, что выдавало напряжение) произнес Лохлайн.
— Ты же знаешь, что я не побоюсь гнева ее величества, — негромко проговорил оборотень. — Я достаточно долго живу и многое перевидал на своем веку. Гнев королей и вражду колдунов тоже. И жив, как видишь. А на твоем месте подумал бы семь раз прежде, чем играть с огнем. Ведь ты, Лохлайн, если мне не изменяет память, еще недавно был сотником? Так ведь? Теперь ты десятник, а в скорости можешь стать мертвецом. Будет ли ее величество мстить за опального слугу?
Всего лишь несколько мгновений понадобились динни ши для ответа. Какие доводы он успел перебрать и сколько, Вратко не знал. Но житель Полых Холмов прижал ладонь к сердцу и, изящно поклонившись, проговорил смиренно:
— Я был не прав. Увлекся. Прошу простить.
«Доведет тебя гордыня и длинный язык…» — подумал новгородец.
— Доведет тебя гордыня и длинный язык… — покачал головой Вульфер. Махнул рукой и отвернулся.
— Ну, Вратко из Хольмгарда, — сказал он, немного погодя, — теперь с моей стороны недомолвок нет. Станешь ли ты говорить мне всю правду без утайки?
— Стану, — выдохнул словен. — Идем мы в Стринешальх. Это на востоке, немного севернее Скардаборга, который вы, саксы, зовете, Скарборо.
— Это вы, северяне, зовете наш Скарборо Скардаборгом. А позволишь ли мне узнать, что именно нужно вам в Стринешальхе?
— Монастырь.
— Аббатство ты хочешь сказать?
— Да. Наверное. Только…
— Аббатство давно разрушено. Датчанами. Сыновьями Рагнара Кожаные Штаны.
— Да.
— Значит, вам нужны остатки капища друидов?
— Да. — Вратко на миг показалось, что саксу нет нужды его расспрашивать. Зачем, если предугадываешь ответ на каждый вопрос?
— Пойдем! До рассвета еще не близко — нам шагать и шагать, — рассмеялся старик. — А поговорить мы можем и на привале.
Возражать никто и не думал. До цели путешествия оставалось не меньше полусотни верст, и их еще предстояло преодолеть.
Глава 10
Белые стены
В канун дня Святого Кеннета[56] они заночевали в темном глубоком овраге, разрезавшем крутобокий, как каравай, холм. Вернее, «задневали», поскольку динни ши не слишком хорошо относились к солнечному свету и предпочитали путешествовать ночью. Вообще-то Вратко понял, что истории, гуляющие среди людей, о губительности солнечных лучей для «малого народца» во многом выдумка и порождение необузданного воображения болтунов. Подземельщики и не думали превращаться в камень или таять в воздухе на рассвете, а просто становились вялыми и ленивыми. Если день застигал их в пути, воины Лохлайна начинали спотыкаться, прикрывали глаза ладонями, могли врезаться лбом в дерево. Но это, предполагал новгородец, происходило от привычки народа Холмов к темноте. Яркий дневной свет причинял боль их глазам.
Поэтому перед зарей Лохлайн старался найти убежище: или пещеру, благо путь их лежал через холмы северной Нортумбрии, или заросший лозняком овраг, или, на худой конец, старался забраться в густую чащу. Люди не возражали — ну, что поделаешь, если спутникам невмоготу на солнце? Тем паче урманы тоже считали, что передвигаться ночью безопаснее. Об их племени гуляла по Англии не самая лучшая молва и, как знать, не захочет ли какой-нибудь местный тан[57] по-легкому добыть воинскую славу? Они-то задешево жизни не продадут, и валькирии доставят с честью павших в чертоги Одина, заветную Вальхаллу, но кто тогда позаботится об оставленных друзьях? А спать можно и днем. Для человека, привычного к походам и сражениям, нет никакой разницы.