Тень печали легла на лицо юноши:
– Чтобы написать все имена не хватит и десятка свитков.
– Велико же число моих врагов! – прищурился Клавдий.
– Под началом архигоса Сурены были три легиона ликкийцев, два – поморцев, столько же – из Итхаля и Геллии. Ты хочешь забрать еще двадцать тысяч сыновей на войну с тем, что невозможно победить. А сколько вернется домой? Сколько семей наденут траур? Посмотри туда!
Взысканец указал на молодого мужчину, красивого и грациозного, словно леопард. Блондин с мускулистым, блестящим от масла торсом, отвел назад руку и мощным броском послал копье в цель. Едва наконечник коснулся очерченной на деревянном круге метки, узкие губы атлета растянулись в довольной улыбке.
– Сила и точность! – одобрительно воскликнул Клавдий. – Великолепно!
– Да, но я хотел обратить внимание не на это, – вздохнул Варрон.
– Еще один твой поклонник?
– Он грезит не о мужских ласках, – сухо заметил ликкиец. – Ты не узнал Креона из Дома Литтов, племянника старшего казначея Олуса?
– Без шлема он выглядит гораздо моложе. Декурион[14] первого легиона, кажется? Джоув хорошо о нем отзывался.
– Креон – один из восьми смельчаков, что сумели бежать из Афарского плена. Он сражался с пустынными кочевниками и населяющими джунгли дикарями, а еще сосвирепыми и многочисленными хищными бестиями. Руф заблуждается или намеренно лжет тебе. Там нет никакого лекарства, а только зло, опасности и неизлечимые болезни.
Клавдий в раздумьях наблюдал, как мальчик-раб поднес декуриону свинцовую чашу с вином:
– Я дал слово понтифексу. Возглавит войско архигос Дариус. Если поход не увенчается успехом, клянусь тебе, что третьего не будет.
– На пире в честь нового десятилетия Веда соберутся многие Дома. Это знаковое событие, которое можно использовать с толком. Провозгласи имя преемника и уедем отсюда.
– Ты просишь о несбыточном.
– Разве есть что-то непосильное для того, в чьих жилах течет кровь Богов?
– Конечно, – медленно произнес владыка. – Даже Боги не могут всем угодить. Непременно останутся недовольные. Если желаешь заниматься политикой и посещать Советы, становись Всадником. Тебя внесут в соответствующие списки.
– Нет, – скривил губы взысканец. – Лучше я убью старого ктенизида, который отравляет твой разум желчной паутиной из выдумок!
Клавдий расхохотался:
– Прекрати! У тебя слишком доброе сердце и светлая душа! Оставь мне быть суровым и беспощадным. Наслаждайся теми благами, что дает юность и не торопись примерять маску зрелого мужа, обремененного тысячами забот.
– По-моему мнению, раз совершенное зло принесет меньше вреда, чем годы молчаливого потворства негодяям.
– Горячий нрав – отец недальновидности, – снисходительно заметил владыка. – Тебе еще многому надлежит поучиться. Только впредь осторожнее выбирай наставников и не иди на поводу у мнительной толпы. Удел воинов – сражения, и глупо роптать на то, что в битвах гибнут люди. За щедрые посулы – золото, земли, привилегии – в Афарию устремятся тысячи. Даже так приглянувшийся тебе Креон вновь запихнет голову в черный муравейник. Согласен или будешь возражать?
Варрон молчал. Солнце закатилось за горизонт и над дворцом медленно сгущалась тьма.
[1] Квириты (Quirites) — официальный титул, с которым в Древнем Риме обращались к полноправным гражданам.
[2] Палудаментум (лат. paludamentum) — особая разновидность воинского плаща, которую носили как солдаты, так и офицеры Древнего Рима, верхняя одежда великих римских полководцев.
[3] Энсис, энзис (ensis) – короткий меч, предшественник гладиуса.
[4] Легион – в Древнем Риме основное армейское формирование; зд. организационная единица в армии, состоящая из трех тысяч пехотинцев и трех сотен Всадников.
[5] Архигос (греч. Αρχηγός - вождь, начальник) – зд. командир двух или более легионов.
[6]Анфипат (греч. anthypatos) – правитель провинции, области.
[7] Схенти - полоса ткани, обмотанная вокруг бёдер и закреплённая на талии поясом.
[8] Эмиссар (от лат. emissarius - посланец) - здесь: в значении – ответственный за распространение и защиту интересов культа, религиозный фанатик-инквизитор.
[9] Этерия (греч. hetaireia) - тайное политическое сообщество, организация.
[10] Легат – главнокомандующий легиона, один из "старших" представителей своего рода, равный по положению сенатору (здесь – советнику).
[11] Нодас, лат. nodus – узел, петля, клубок, извив, а также обязанность, данное обязательство – здесь. в знач. последователь культа, принесший клятву в храме перед алтарем.
[12] Гексе́ра (греч. ἑξήρης, hexērēs), римское название – сексе́ра или сексире́ма – большой античныйгребной военный корабль, известный с IV века до н. э, часто исполнявший роль флагманского судна.
[13] Пентатлон (Πενταθλον, у римлян quinquertium) – сложное гимнастическое состязание, включавшее в себя прыжки в длину, бег, борьбу, метание диска и копья.
[14] Декурион (лат. decurio, букв. "десятник") – начальник декурии Всадников.
Глава 3
Глава третья.
Все бедствия людей происходят не столько от того, что они не сделали того,
что нужно, сколько от того, что они делают то, чего не нужно делать.
(Лев Николаевич Толстой)
Килинийское море омывало берега Ликкии, Поморья, Итхаля, острова Геллии, присоединенного к Империи после длительной войны с поморцами, и расположенной на Афарском материке Эбиссинии. Жители этих провинций и многие выходцы из богатой колонии считали богом-покровителем Веда, Земледержца и Растителя. По поверьям он был родным братом Туроса – бога-творца, небесного владыки, и бога Мерта – хозяина подземного царства.
Случалось, перед сильным штормом, что истово молящиеся моряки видели, будто мчит по волнам колесница, запряженная длинногривыми белыми конями, а в ней бородатый Небожитель с трезубцем, которым он и вызывал бурю, круша скалы и поднимая вихри до самых туч. Каждый знал, как яростен нрав этого бога, повелевающего буйной стихией, и с неумолимым гневом Вед преследовал тех, кто осмеливался его оскорбить. Вот почему к торжествам, устраиваемым в честь Хозяина Вод, имперцы готовились особенно тщательно, охотно принося ему щедрые жертвы.
Пока во дворце Рон-Руана накрывали столы для вечернего пиршества зесара, жители Таркса в белых праздничных одеждах с сосновыми ветвями в руках пришли на берег залива. Люди стали собираться у моря еще утром, задолго до начала церемонии. В толпе распевали гимны, обнимались и смеялись над детворой, которая залезала в воду, чтобы обрызгать друг друга. Юноши и девушки танцевали на песке под нежные мелодии свирелей, воздевая и опуская руки, сходились и расступались, подражая волнам и прибою. Жрецы окуривали благовониями место будущего жертвоприношения.
День выдался солнечным и спокойным. Небо отражалось в искрящейся глади воды, расчерченной белыми полосами пены. Просторное и по-особому тихое море напоминало заснувшего исполина, чье соленое дыхание едва уловимым ветерком долетало до пришедших поклониться древнему божеству поморцев.
Макрин, его жена и личные рабы стояли на небольшом пригорке, с которого открывался грандиозный и завораживающий вид, позволявший по достоинству оценить не только красоту серо-зеленого моря, чистейшего неба над ним, но и размах грядущего празднества.
Приветливо кивая знакомым, сар напряженно вглядывался в лица веселящихся людей, силясь отыскать родные черты:
– Ты видишь его, Пинна?
– Нет, мой драгоценный, – супруга градоначальника вдыхала аромат хвои, поднеся к кончику носа украшенную лентами сосновую веточку.
– Каков паршивец! Вздумал опять поиздеваться надо мной!
– Мне кажется, твои волнения напрасны, любимый. Мэйо не из тех, кто нарушает обещания. Он покинул виллу затемно, одетый в новую тогу, и сказал, что непременно поспеет сюда до полудня.
– Хотя бы одетый! – Макрин поднял ладони в молитвенном жесте. – Возношу за это хвалу Богам!
– Полагаю, он где-то поблизости, развлекается с друзьями и присоединиться к нам позже.
– Его склонность к развлечениям мне слишком хорошо известна… – буркнул сар. – Уверен, что наш сын забыл и о приближающейся годовщине своей помолвки, и о необходимости послать подарки семье невесты.
– Я хотела ему напомнить, но все не представлялось удобного случая, – Пинна поправила волосы, хотя они и без того были идеально уложены в высокую прическу. – Милый, позволь мне самой выбрать что-то по своему вкусу.
– Да, пожалуй, так и поступим… – неохотно согласился Макрин. – Лучше обезопасить себя от очередного скандала. Кто знает, что может учинить Мэйо, при его весьма прохладном отношении к Литтам.
– Мой дорогой, он презирает работорговцев, однако ты не пожелал принять это во внимание, когда давал согласие на помолвку.
– То есть мне надлежало отказать богатейшей семье Империи только потому, что наш сын угодил под влияние геллийских философов-вольнодумцев и защищает нелепые идеи о снисходительном отношении к невольникам? Здесь, в Тарксе, он может поступать, как заблагорассудится: пусть наряжает своего раба, катает в лектике, спит с ним. Через год я отвезу Мэйо в столицу, а там из него быстро выбьют дурь железной дисциплиной, обучат военному делу и вложат в голову те идеалы, без которых немыслимо само существование государства.
– Торговля невольниками – весьма прибыльное дело, – вкрадчиво произнесла Пинна. – Между тем, это не лучшее занятие для знатного Дома. И хотя юную Виду уже сейчас сравнивают с восхитительной Аэстидой, наш сын вряд ли сможет оценить ее красоту по достоинству. Девочка Литтов скромна, молчалива и застенчива, а таких Мэйо не водит к себе в спальню.
Макрин нахмурился:
– Разумеется, он предпочел бы обделенную умом блудницу, которая легко смирится с его постоянными пьянками, хамоватыми приятелями и многочисленными шлюхами. Кроме того, у Мэйо будет выбор: получив чин Всадника, он сможет остаться в легионе и без каких-либо последствий расторгнуть помолвку. Один из сыновей Литтов, Креон, в двадцать лет стал декурионом и служит во дворце. Это достойный пример молодого человека, подающего большие надежды.
– Существует много других способов принести благо стране, чем проливать кровь дикарей и окончить дни в песках Афарии или снежных пустошах Севера. Хочу напомнить тебе, мой желанный, знаменитое высказывание Плутара: «Наилучшие лошади получаются из самых диких жеребят, укрощенных с умом и терпением».
– Нашему сыну несказанно повезет, окажись его невеста почитательницей столь прославленных мыслителей, – Макрин положил ладони на пояс, стягивающий тогу. – Начинают! Я вижу первожреца! Где Мэйо, Мерт бы его побрал?!
Длинная процессия с песнопениями приближалась к кромке воды. Впереди шагал старший жрец в белом церемониальном одеянии и тончайшей накидке, словно сотканной из морской пены. За ним важно ступали прочие храмовники с наполненными яствами корзинами, молодые служки в голубых туниках несли кувшины и амфоры, а замыкали шествие девочки и совсем юные девицы, которых собирались подарить могучему божеству. Они стенали, заламывая руки, но никто не обращал на это внимания.
Сар наклонился к уху жены:
– Скажи, почему он так глуп? Неужели не понимает, что Вед – покровитель не только Поморья, Таркса, но и нашей семьи. Подобным неуважением он навлечет беду на свою пустую голову!
– Мы защитим его, ненаглядный, – ободряюще улыбнулась Пинна. – Даже от гнева Веда.
Первожрец остановился и, зачерпнув ладонями теплую морскую воду, начал читать по памяти длинное обращение к божеству. Он молил Растителя не забывать своевременно проливать дождь в засушливых землях, усмирять весной бурные реки, не топить военных, торговых и рыбацких судов, кроме тех, что принадлежат геллийцам, благословлять союзы новобрачных, хранить табуны от падежа и болезней.
Затем собравшиеся пропели один за другим «Двенадцать Гимнов», покачивая веточками над головами. И, наконец, в финальной части церемонии храмовник три раза громко спросил, обращаясь к морю:
– Вед, отец наш, угодна ли тебе эта жертва?
Толпа вздрогнула и застыла в суеверном страхе, когда, нарушив полную тишину, из-за выступающей над водной гладью скалы раздался многоголосый, усиленный эхом, ответ:
– Нет!
Спустя считанные мгновения, перед боящимися пошевельнуться людьми предстал в человеческом обличье древний бог, окруженный ореолом ослепительно яркого солнечного света, делавшего кожу Покровителя Морей подобной расплавленному золоту.
Также внезапно волшебное сияние потухло, и в тени скалы все отчетливо увидели лохматого, бородатого мужчину в короне из раковин. Его бронзовое от загара, худощавое тело было обмотано рыбацкой сетью и бурой тиной. Вед ехал по мелководью на белоснежном коне с длинной гривой, состоявшей из разноцветных водорослей, и держал в руке железный трезубец. Бога сопровождала странная свита – девять жутких существ в причудливых нарядах из овчины, льняных веревок и ворсы[1]. Спутники Веда, скрывавшие лица под разноцветными масками, кривлялись и подпрыгивали, а сам он угрожающе размахивал трезубцем.
Пинна испуганно вцепилась в плечо мужа:
– Это знак! Бессмертный явился нам! Грядут неисчислимые бедствия, о которых предупреждал оракул!
Совладав с волнением, Макрин не опустил взгляд в землю, как прочие, а внимательно изучал коня Покровителя Морей. Не будучи жрецом, сар плохо разбирался в богах и их помощниках, но о лошадях знал практически все. Градоначальник мог бы поклясться честью, что похожий жеребец с розовым пятном на носу стоял сейчас в его конюшне. Если только…
– Мэйо! – зло прошипел Макрин. – Это Мэйо, а никакой не Вед.
– Ты заблуждаешься… – Пинна дрожала. – Черты невозможно разобрать...
Запрокинув голову, Небожитель исступленно взревел и ударил древком трезубца в воду, словно намеревался вызвать огромную волну и смыть с лица земли Таркс, как уже неоднократно поступал с неугодными городами, если верить старинным легендам.
Поморцы в них верили. С диким воем, охваченные ужасом от предчувствия скорой гибели, люди со всех ног кинулись прочь. Мужчины неслись большими скачками, женщины и жрецы, путаясь в длинных подолах одеяний, падали на истоптанный песок. В страшной панике дети теряли родителей. Все бежали по склону вверх, в сторону Таркса, оставляя на берегу беспорядочно раскиданные сосновые ветви, опрокинутые корзины и кувшины с вином.
Макрин обнял испуганную жену, уткнувшуюся ему в грудь, и утешал как мог, силясь перекричать огибавшую их толпу:
– Не плачь! Я докажу тебе, что это Мэйо!
– Сбываются страшные пророчества…
– Ничего не случится! Мы возвращаемся домой.
Приехав на виллу, Макрин первым делом отправился к конюшням. В просторном загоне среди прочих лошадей гулял светло-серый жеребец, не успевший до конца высохнуть на солнцепеке. Тщательно расчесанная грива сохранила едва уловимый запах водорослей.
– Почему конь мокрый? – строго спросил градоначальник у пастуха.
– Нереус водил его купать, – почтительно ответил раб.
– Кто разрешил ему взять лошадь?
– Молодой господин приказал.
Макрин ворвался в дом, не помня себя от гнева. Он нашел жену и сына беседующими неподалеку от перистиля[2]. Мэйо в белоснежной тоге, с распущенными влажными волосами, стоял перед матерью и что-то взволнованно говорил ей, непривычно много жестикулируя. Пинна слушала, в раздумьях наматывая на указательный палец выпавший из прически локон.
– Ублюдок! – заорал сар, отвесив юноше смачную оплеуху. – Грязный выродок! Мертово семя!
– Отец! – попытался защититься Мэйо. – Дай мне сказать.
– Заткнись! Твоему поступку нет оправдания! Не понимаю только, почему Вед не утопил тебя вместе с лошадью!
– Прошу, любимый, смягчи ярость… – Пинна потянулась к супругу, но тот решительно отстранил ее.