Я упёрся взглядом в Фруми, ощутив себя обиженным остолопом: «Как она могла?! – но тут же во мне пробудилась совесть. – А ты сам всё ей рассказал?! А сейчас ничего ли не собирался скрыть от неё?!»
Находясь на верхней площадке, мы видели с какой быстротой мчится вода, создавая ветровые вихри и ревя, как двигатель реактивного самолёта, но только здесь, внизу, у подножия водопада, смогли частично оценить его мощь. Потоки и скала закрывали нам часть обзора, но и то, что открывалось взору, было грандиозно. Метров в десяти-пятнадцати от нас висела огромная, слегка выгнутая, стена движущейся воды, сияя белыми барашками, золотом, радугами и перемежающимися плотными участками, отливающими тёмно-зелёным и синим. А под нашими ногами и за нашей спиной, сияли изумрудами камни скалы, изрезанной многочисленными гротами, покрытые водорослями, папоротниками и всевозможными ракушками. Если к этому добавить, плещущихся у ног рыб и массово гнездящихся птиц, то вы сможете понять наше восхищение. Скользящие водные струи завораживали. Невозможно было отвести взгляд от этой нерукотворной красоты. Единственным недостатком был оглушающий шум, мешавший не только говорить, но и мыслить. И я, в который раз, беззвучно поблагодарил детей, обучивших меня знаковой системе общения, и, в который раз, понял, как сильно я по ним скучаю.
Мы вошли в один из гротов, переходящий в неширокий коридор, мерцающий впереди рассеянным дневным светом. Я подумал, что там выход на другую сторону скалы, но впереди оказалось зрелище ничуть не менее прекрасное, чем сам водопад. Огромная пещера, очертания которой терялись в тёмных глубинах, выходила одной стороной на водный поток, подмывший местами стену и образовавший подобие колоннады в виде различных фигур, напоминающих людей, животных, растения, полумифических существ, и тоненькую, почти прозрачную, перегородку красноватых гипсов. Пещера всё понижалась, и вскоре у нас под ногами захлюпала вода.
– Лёнечка, ты любишь плавать? – спросил Петерс.
– Да! – ответил ребёнок. – Только я не умею. Я умею с мамой, когда она меня держит.
– А хочешь я буду тебя держать? – улыбнулся монах.
– Хочу! Но можно папа?
– А нырять хочешь научиться?
– А мне не будет страшно?
– Рыбки же не боятся, и лягушки не боятся, только ты набери в рот побольше воздуха и не выпускай, пока я тебе не скажу, и носиком не дыши.
Лёнечка послушно набрал воздух и Петерс, на мгновение, погрузил его под воду.
– Ну что, не страшно?
– Я не боялся, только немножко страшно было, – честно ответил наш мужественный сынок, похожий в эту минуту на растерянного котёнка чудом избежавшего утопления.
Вода уже почти доходила нам до пояса и Петерс взял Лёнечку на руки: «Ты же веришь мне?! Обними меня за шею, как там, на горе». Он пристегнул ребёнка, и попросив нас подождать исчез в темноте пещеры. Вода была холодная и, остановившись, мы начали замерзать, я поднял Фруми на руки и прижал к себе, отогревая её своим дыханием, и чувствуя, как у меня потихоньку немеют ноги. Наконец появился Петерс: «Извините, быстрее невозможно». Мог и не извиняться, мы и сами понимали, что он не гулял.
Мы шли всё глубже и глубже погружаясь в воду, а потом вдруг резко повернули и попали в стремительное течение тёплого потока. Монах пристегнул нас к себе страховочными тросами и поплыл, приглашая следовать за собой. Было абсолютно темно, и только натяжение верёвки свидетельствовало, что мы рядом. Но вдруг верёвка ослабла и если бы Петерс не подхватил меня, я бы головой таранил его в грудь. Здесь вода едва доходила нам до колен, а вскоре мы и вовсе вышли из подводной реки.
– Сейчас мы опять войдём в воду и нырнём, – пояснил Петерс. – Сначала я с Фрумой, а потом вернусь за тобой. Когда вынырнем с той стороны, плывите на свет и детские ножки.
– Что за дурацкие шуточки?! – подумал я, но промолчал, и услышал, как Монах негромко рассмеялся.
– Держись за мой пояс! – сказал он Фруми и наступила тишина.
Находиться одному в незнакомой пещере, в полной темноте, не самое приятное времяпрепровождение, поэтому я очень обрадовался прозвучавшему голосу Петерса: «Ну, хватайся за пояс и поехали».
Я всегда считал себя опытным путешественником, интуитивно ориентирующимся при любых обстоятельствах, но темень и течения настолько сбивали с толку, что не понятно было даже идём ли мы прямо, или поворачиваем. Наконец Петерс дал знак и мы нырнули. Парное плавание было явно не моим видом спорта. Мало того, что я, сопротивляясь течению, дёргал напарника за поясной ремень, так ещё и несколько раз долбанулся о камни, пытаясь пробить их собственной головой. Кончилось тем, что монах сгрёб меня в охапку, придав моему телу ускорение в нужном направлении, и я, ошарашенный и оглушённый, узрел очередное чудо трудного, но наполненного красотами, дня. Тяжёлая холодная вода, тьма кромешная, вы тыкаетесь то макушкой, то лбом в камень, потом подныриваете под него… и едва не зажмуриваетесь от ясного голубого света, вода тёплая и такая прозрачная, что вы видите болтающиеся ноги сидящих вверху, на другом конце водоёма, детей.
Монастырь Вод
Это место, без преувеличения, подарило нам самые счастливые и безмятежные дни, из всей последующей жизни. Грандиозно-чарующее в своей, почти первозданной, красоте, оно напоминало вулканический кратер, но было совершенно не похоже на него.
Высокие отвесные стены, кое-где имели отрицательный уклон, скрывавший монастырские постройки и почти на всём протяжении были задекорированы сверкающими бусинами вод, невидимых снизу, ледников. Буйная растительность в их основании кипела жизнью, настолько доверчивой к человеку, словно это и в самом деле был рай.
Конечно и в этом «раю» имелись свои минусы – непомерная сырость, отступающая лишь на несколько часов в солнечные дни, но это с лихвой компенсировалось безопасностью. Мы наконец могли расслабиться и свободно общаться, не следя за каждым своим словом и мыслью. Только сменяющиеся на своих постах дежурные постоянно прослушивали пространство, да несколько раз в сутки устраивались минуты тишины. Так животные-вожаки охраняют свои семьи, с той лишь разницей, что мы дежурили все.
Обитель, как пояснил Петерс, оставалась пока «чистой». Дорог по поверхности к ней не было, а место настолько экранировано скалами и водой, что найти его без проводника достаточно сложно. В том, что нас будут искать никто не сомневался, поэтому нам надо было, как можно быстрее, подготовиться к самостоятельной жизни и покинуть его.
В монастыре проживало несколько молчаливых и суровых старцев, таких древних, что кожа их напоминала кору старого дерева. Казалось, дотронься до них и они рассыпятся… Правда не долго казалось, до тех пор, пока однажды, по утреней зорьке, я ни увидел, как они стремительно и виртуозно, без крепежей и страховок, собирают птичьи яйца на скалах. В это было трудно поверить, как и в то, что монахи приучили диких копытных – всевозможных коз, косуль, ланей… приходить на дойку.
Как они справлялись с хозяйственными проблемами – было абсолютно непонятно – ровные грядки огородиков, культивированные плодовые деревья и кустарники, запасы сушёных трав, вяленых фруктов, сыров, вин… поддержание монастырских строений от разрушения… А они ведь ещё систематически занимались физическим и духовным самосовершенствованием. И это только то, что лежало на поверхности.
Дни были наполнены бесконечной учёбой и разработками всевозможных вариантов стратегии выживания в полевых условиях. Нашей задачей было просто жить, не теряя человеческого обличья, и заложить основу общества, отличного от Холмограда, с его имперскими замашками и склонностью к рабовладению. У нас, как я понял, были сильные покровители, которые могли нас защитить, но помочь, увы, почти не могли. Мы думали, что организуем мощный очаг, к которому станут стекаться все адекватные люди, и набрав достаточную численность, начнём создавать собственные города. Наивные. Мудрость и наивность – как они уживаются друг с другом?! – Непонятно!
В качестве места для проживания мы выбрали многоуровневую анфиладу пещер, почти под боком у Холмограда. К этому было несколько причин. Нам надо было вырастить жизнеспособное поколение, которое научилось бы себя обеспечивать в естественной среде, поскольку города быстро ветшали и обслуживать их при такой малочисленности было невозможно. Кроме того, близость к Холмограду исключала возможность применения ими оружия массового поражения, поскольку радиус его действия захватил бы и их самих.
Скалолазание без скал
Мы с Фруми, с улыбкой и плохо скрываемым удивлением, наблюдали первую влюблённость нашего Лёнечки. Что сын нашёл в этой девочке, обращавшей на него не более внимания, чем на всех остальных, трудно было понять. Он ходил за ней, как привязанный, заглядывая в глаза и пытаясь услужить чем только мог.
Я попросил Петерса уговорить старцев обучить нас их методам скалолазания и увидел, легко скользнувшую в уголках его глаз, усмешку: «Я попробую!»
Занятия и в самом деле вскоре начались, но совсем не такие, как я предполагал. Медитации, стояния и растяжки, перемежающиеся различными принципами ведения боя, напоминали мне о времени проведённом в буддистских монастырях. Когда я спросил об этом у Петерса, он сказал: «Птицы долго машут крыльями в гнезде, прежде чем сумеют совершить свой первый полёт», – почему я тогда принял это за метафору, до сих пор не понимаю.
В один из дней, выйдя как всегда перед рассветом на первую тренировку и обнаружив на площадке огромный осколок скалы, метра три высотой, а может и более, и решив, что он свалился сверху и надо расчистить место для занятий, я пошёл в мастерскую, где монахи держали различный инструмент. Но вернувшись с ломом в руках застал детей, штурмующих неожиданный снаряд, и взгляд старца, недвузначно указывающий, что я давно должен был быть на скале.
Снизу абсолютно не за что было зацепиться, поэтому я, недолго думая, воспользовался лежащим рядом снаряжением, позвав за собой и Фруми, которая, непонятно почему, стояла с широко открытыми от изумления глазами. Но Петерс остановил меня: «Ей ещё рано».
Мне стало смешно и я постарался не выказать этого. Конечно мы были не так виртуозны в скалолазании, как он, но и не новички в альпинизме. Пока я добрался до вершины, дети уже начали спуск, увлекая меня за собой. Я оставил крюки и верёвки и ставил ноги и руки на полочки, выступы и в трещинки, которые они мне показывали.
«Бей! – улыбнулся Петерс, протягивая мне лом, когда я оказался на земле. Я размахнулся и отбил небольшой кусочек скалы. – Подними его! Ты чувствуешь рукой холодок камня? Ты ощущаешь его тяжесть?» – Я ответил утвердительно, понимая, что монах хочет передать мне какое-то знание, хотя сами вопросы казались мне вполне дурацкими.
«Отведи руку с камнем вправо и смотри прямо перед собой, но так, чтобы боковым зрением видеть свою ладонь. Ты видишь на ней камень?» – Я был поражён, внезапно обнаружив, что ладонь пуста. Этого просто не могло быть, сжимание и разжимание кулака ничего не дало. Я взглянул на скалу, она стояла, как и прежде.
«Продолжай смотреть на ладонь, визуализируя камень и медленно веди руку обратно, до тех пор, пока ты не увидишь и не ощутишь его!» – Я повёл руку обратно, неожиданно она дёрнулась, под тяжестью, появившегося непонятно как, камня. «Замри! – скомандовал Петерс, уловив движение моей руки. – Запомни это положение. Визуализируй прямоугольный треугольник с основанием на земле, высотой до угла подмышки и гипотенузой по правой руке!»
Потом, под его руководством, я проделал всё то же самое левой рукой, и визуализировал две окружности, с радиусами длин основания обоих треугольников. «Это области твоего самовоздействия. – пояснил мне Петерс. – Мы тебе немного помогали, но если будешь каждый день достаточно тренироваться, то скоро сможешь передвигаться самостоятельно. Конечно сегодняшнего пути ты без помощи пройти не сможешь, но при наличии твёрдой вертикальной опоры вполне справишься!»
– Не понял! Камень был или нет?! – возопил я.
– А ты проверь! Отколи ещё кусочек! – улыбнулся Петерс и подал мне лом.
Я размахнулся и едва удержал равновесие, никакой скалы не было, ровная площадка, как и во все предыдущие дни.
Фруми смотрела на меня округлившимися глазами, трясущиеся губы тщетно пытались выдавить какие-то звуки.
– Фрумиле, что с тобой?! Что случилось?! – обнял я жену.
– Ты… вы… вы все… – мямлила она, не в силах произнести ни слова.
Дети принесли ей воды, целовали и гладили по волосам: «Фруми, Фруми, ты тоже сможешь… вам труднее, вы взрослые… мы будем тебя учить».
– Я?! По воздуху?! – наконец выдавила Фруми и разрыдалась.
Ох, сколько мне ещё предстояло узнать о своих милых детках и названном брате Петерсе, а как оказалось в последствии, и о себе самом.
Переселение
Мы переселились. Дети смеются и радуются свободе, а нам с Фруми совсем не весело. Давит груз ответственности – новые обязанности, в которых мы не имеем никакого опыта, и боль от разлуки с сыночком. Лёнечку пришлось оставить в монастыре, слишком много судеб зависело от Бар Хевгуун Шувууны. Я ревновал его к Петерсу, однако монах был Проводником, Наставниками оказались старцы. Петерс тоже покинул Монастырь Вод и вернулся в Монастырь на Горе.
Но я увлёкся. Воспоминания затягивают, как око урагана, забрасывая мелкими деталями прошлого и затягивая рукопись. С такими темпами я никогда не доберусь до её конца, и не успею рассказать обо всём, что произошло с нами после катастрофы. Жизнь, постепенно, входила в своё русло, принимая новые формы и переводя их, в привычные. Каждый получил индивидуальное прозвище, чтобы иметь больше возможностей голосового общения, и снизить напряжение ментальных полей.
Суровость нового существования не оставляла времени ни на философию, ни на тренинги. Зёрна диких злаков, используемые нами для каш и хлебных лепёшек, в основном были мелкие и твёрдые. Сочных съедобных растений было не так много, а сухие – требовали больших усилий и затрат времени для обработки, которого нам, учитывая отбивания повседневных атак, всегда не хватало.
Диких животных в округе почти не осталось. Их и до того было немного, а после катастрофы истребили на мясо почти всех травоядных, так что рассчитывать на их помощь молоком не приходилось. Огородов и прочей роскоши мы себе позволить не могли, поскольку это привлекло бы ненужное внимание и дополнительные усилия по их охране, что усложнило бы и без того не простое существование.
Мы постоянно меняли выходы наружу из лабиринтов пещер так, чтобы их невозможно было связать единым центром локализации. Для этого нам приходилось преодолевать под землёй значительные расстояния, через скальные и водные преграды, а кроме того выставлять посты на все использованные выходы и соседние проходы. Пищевые запасы цивилизации, в виде твёрдого, копчёного, солёного и сухого, быстро таяли.
Здесь я должен кое-что уточнить, чтобы у того, кто будет читать мои записи, если это когда-нибудь случится, не возникло чувство противоречия между тем, что мы «отбивали атаки» и тем, что «не хотели раскрывать месторасположение центральной базы».