Двух слуг, бывших свидетелями сего действа мракобесьих сил (а как же иначе: будь это хоганов дар, проявился бы он во всем благолепии, с божественным сиянием и херувимами, что сошли бы с небес и залечили оказию) отец срочно отослал в дальнее имение. Сам же Гронт крепко призадумался, но на всякий случай оставил отпрыска подле себя, под бдительным оком.
Сыну же, как тот подрос, Альяс во всех подробностях объяснил, что бабка Иласа с мракобесами зналась, не иначе, и что будет, узнай кто о его особом даре. Посему молодой человек в некоторых вопросах был крайне осторожен и щепетилен. На инквизиторской дыбе ему оказаться не хотелось, а препятствовать проявлению своего дара он не мог.
На границе в стычках Илас несколько раз вытаскивал арбалетные болты, прошивавшие грудь и живот насквозь. Благо свидетелей таких ранений не было, а когда и были, то они молчали, руководствуясь принципом: пусть и с мракобесьим даром, но лучше однополчанин, прикрывающий спину, чем Хогом благословенный неприятель, желающий отправить тебя к праотцам. Но чем ближе к столице, тем резче было неприятие 'чернокнижных отродий' — тех, кто как?то отличался от большинства. В Урмисе могли за это если не казнить, то приговорить к каторге уж точно.
Альяс — Гронт же, оценив размер приданого и выгоды, что сулил союз с родом Ренару, решил оженить сына во что бы то ни стало. А если сын воспротивится воле отца, что же, принцип: 'я тебя породил — я тебя и упокою' — еще никто не отменял. Поэтому, в случае отказа, отец предупредил отпрыска о том, что сдаст его инквизиции. Илас знал своего родителя и его вспыльчивый норов, а умирать молодому гвардейцу не хотелось.
Мужчина, на лице которого в эти мгновенья не дрогнул ни один мускул, мысленно стряхнул воспоминания, как мокрый пес воду, только головой не помотал, и еще раз, внимательнее, взглянул на симпатичную (не то чтобы неземная красавица, но отнюдь и не дурнушка) девушку, обдумывая ее ответ.
Незнакомка, которую он никак не ожидал увидеть в зале, была сопоставлена с имеющейся информацией и соотнесена с именем 'Вассария'. На его вопрос эта глупышка должна была представиться, ну как минимум подтвердить, что это она. Ну да, подтвердила, при этом повозив его носом по паркету. 'Как смогла догадаться?' — мысль, раздражающая не хуже зубной боли, вертелась в голове Иласа.
Вассария, желая окончательно добить визави, словно в насмешку, положила один батистовый платочек на стол, произнеся при этом:
— След от слишком яркой помады на шее.
Положила второй платочек и припечатала:
— От Вас пахнет. И не только вином. От вас несет ресторацией. Не очень дорогой, но все же.
Опустив третий платочек, насмешливо добавила:
— Мел.
Илас скосил взгляд на рукава.
— Мел у Вас на лацкане. Так обычно бывает, когда, играя, записываешь суммы ставок на сукне. Ну, и если бы вы проигрались, выглядели бы чуть иначе. Не было бы помады, был бы только перегар. На любительниц белил и румян у вас бы просто денег не осталось, — и незатейливо развела руками.
Эта провинциальная выскочка вызывала у Иласа исключительно матерные чувства.
— Странная у Вас, сестрица, манера — отвечать на вопросы, которые я НЕ задавал, — язвительно бросил блондин, насмешливо глядя на три батистовых платочка, так старательно разложенных Вассарией на столике.
Девушка разозлилась: 'Да что этот сукин сын о себе возомнил!'. У нее возникло желание размозжить о голову красавчика что?нибудь потяжелее, однако она ограничилась не менее язвительной фразой в тон:
— Вы для реплик специально яд у гадюк собираете?
— Нет, этого добра у меня самого навалом. Могу поделиться с сирыми и убогими, так сказать, по — родственному, задаром.
Илас цинично оглядел девушку, как кобылу на торгу, пока Вассария придумывала достойный и, главное, литературный ответ. Хотя на язык у нее просились такие, у которых из цензурного — одни запятые. Ну да, приличным фьерринам таких слов знать не положено, а произносить — уж тем более.
Воспользовавшись заминкой, Илас прокомментировал увиденное:
— Да, Вас, я вижу, мозг умными мыслями не балует…
'Спокойствие, спокойствие и бутылка валериановой настойки!' — Васса ощущала, что еще немного, и 'игральный фасад' затрещит по швам, обнажая ту бурю эмоций, что бушевала внутри девушки.
В это мгновенье на пороге появился слуга, приближения которого Вассария даже не услышала.
— Вас желает видеть его сиятельство граф Алияс — Гронт 'дис Бертран — провозгласил камердинер. — Следуйте за мной.
Алияс — Гронт с утра был не в духе. Сегодня должны были прибыть его сын, Илас Бертран и падчерица — Вассария, увы, по опрометчивой глупости тоже Бертран. Ее мать и его законная супруга по совместительству сумела уговорить его сделать столь щедрый свадебный подарок — признать падчерицу графиней. И хоть виконтское семя он не видел уже одиннадцать лет, да и желания лицезреть ее и ныне не было, падчерица все же станет достаточно прибыльным прожектом.
Улрон Клест стар, препротивен и дьявольски умен. А еще пережил мракобесью дюжину жен. Это обстоятельство и было причиной того, что последние две его 'нареченные' предпочли стать хогановыми невестами и уйти в монастырь, не прельстившись радостями столь короткой (в среднем пару месяцев) супружеской жизни. Ну подумаешь, две фьерры Клест упали, убившись насмерть — одна с лестницы, другая с замковой стены. Четыре перешли в мир иной от родильной горячки. Одна повесилась, троих заставили пойти по пути, из которого еще ни один не вернулся, странные и скоротечные болезни.
Ныне Улрон Клест был единственным представителем некогда многочисленного и славного рода. И последние несколько лет исступленно мечтал о наследнике. Но вот оказия — почему?то девицы знатных родов, благонравные и способные одарить его долгожданным чадом, не горели желанием одеть на шею брачную цепочку. Помог почтенному герру в столь щекотливом деле его давний нет, не друг (чем больше власти, тем призрачнее не то что дружба, а даже приятельские отношения), а задолжавший ему услугу великий инквизитор. Он?то и предложил Алияс — Гронту сделку: руку его падчерицы для Клеста в обмен на свою милость и расположение. Поэтому сейчас граф Бертран был взволнован. Вассария — не его сын. Единственное, чем он может ей угрожать — отречением от рода и монастырем. Но ведь эта скудоумная и стать хогановой невестой может согласиться, кто их, девок — дурех, знает? С Иласом — проще. А этой надо будет доказать, убедить, чтобы этакая полухвея не подалась в монастырь. Сии невеселые думы были у герра Бертрана, когда в его кабинет вошла Васса.
'Изменился, обрюзг, полысел' — первое, что подумалось девушке, когда она увидела своего отчима, от былой стати которого не осталось и следа. Лишь надменности, как всегда, в избытке, о чем свидетельствовали опущенные уголки губ и тяжелый, давящий взгляд.
Ни Васса, ни Альяс — Гронт не спешили начать разговор. Одна оценивала, продумывала линию поведения, второй банально не знал, с чего начать. Пауза затянулась, и Вассария уже решила, что лучшей линией поведения будет 'игра на выдохе', как называл это дедушка. Когда шулер косит под расслабленного и наивного дурачка, свято верящего, что вот сейчас придет нужная карта. Девушка уже открыла было рот, но тут герр наконец?то разродился приветственной речью.
— Вассария, одиннадцать лет назад я признал тебя графиней Бертран и обеспечил твое воспитание и пансион, — назидательно начал Альяс — Гронт, а девушке подумалось, что под словом 'обеспечил' граф подразумевал 'не взимал налоги', поскольку от отчима за все эти годы она не получила ни медьки. Меж тем Бертран — старший продолжал: — И сейчас ты должна будешь, повинуясь дочернему долгу, выйти замуж за графа Клеста.
Альяс — Гронт все же не выдержал и поморщился, как от ложки свеженатертого хрена, который способен выбить слезу даже у портового грузчика. Перед кем он распинается? Эта никчемная девица, лишь по недоразумению носящая фамилию Бертран, глаза бы ее не видели, а надо… и смиренно так стоит, глаза в пол. Раздражает.
Вассария же тем временем впилась ногтями в ладонь так, что на коже остались полумесяцы ранок, споро начавшие наполняться кровью, и молчала, опустив взгляд долу.
Граф, посчитав свою миссию 'свата' выполненной, не дождался вопросов, стенаний и сцен, к коим внутренне все же готовился, изрек:
— Сегодня будет светский раут, на котором я и объявлю о вашей помолвке. Можешь быть свободна.
Вассария, не проронившая ни слова во время аудиенции, присела в реверансе со словами:
— Да, батюшка, как прикажите.
Отчим смежал веки и девушка, посчитав это ответом, удалилась.
Глава 3
Многое зависит от чипера
В самой игре он не участвует, но порою бывает незаменим. Обычно чипер — это мелкий, шустрый, глазастый пацаненок, ловко сортирующий фишки и собирающий их в стеки. Такой еще не шулер, но по тому, как быстро чипует, можно сказать, выйдет ли из него толк, или тренировать такого бесполезно.
Наблюдение Хайроллера при обучении карточному мастерству
— Выдохните, княгинюшка, еще чуток… — служанка тянула шнуровку корсета, словно умелый возница вожжи коренной, пустившейся в ошалелый галоп. Приложенная при этом дюжая сила, коей не всякий молодец похвастаться мог, не уступала объемным телесам Мариции 'дис Ренару, не желавшим впихиваться в этот пыточной предмет дамского туалета. Корсет уже трещал по швам, но все же приводил фигуру фьеррины к тому знаменателю, который позволил бы Мариции поместиться в новое платье, сшитое аккурат к сегодняшнему дню.
Ренару вцепилась дебелыми ручками в спинку кровати, и завывала на одной ноте:
— Сил моих больше нет!
— Потерпите еще немного, — увещевала служанка. Наконец она стянула шнуровку и, утерев пот со лба, как после дня работы в поле выдохнула: — все!
Мариция медленно отцепилась от своей опоры и, слегка расставив руки в стороны, сделала несколько неуверенных шагов.
Корсет стойко держал оборону, подобно тихонским партизанам времен великой эргонейской войны, перекрывая канал поставок продовольствия противника, в смысле воздуха. Отчего княжна дышала неглубоко и часто. Зато у нее в кои?то веки наметился остаточный след талии.
— Обожди чуток, яхонтовая, щас раздышусь и платье будем надевать, — меж тем промолвила служанка, дородная женщина из тех, что и коня и мужика из горящей избы на закорках вынесет.
И вправду, через пару клинов Мариция стояла перед зеркалом, облаченная в жемчужно — розовый, с кучей рюшей и рюшечек туалет, слегка уступавший габаритами чехлу от кареты.
Сегодня был день, которого Мариция ждала очень долго: день, когда объявят о ее помолвке с Иласом Бертраном.
Сколько истерик пришлось закатить папеньке, безоглядно обожавшем свою дочурку! Даже два раза объявить голодовку (впрочем, продлившуюся ровно до ближайшего обеда — покушать Мариция любила, и с размахом) и один раз потравиться (жаль только, что вместо сонных капель княгинюшка приняла слабительные, перепутав этикетки, но отец все равно испугался за дитятю, решившуюся на самоубиение). Мытьем и катаньем, угрозами и посулами, но фьеррина все же добилась своего. Герр Ренару подключил все свои связи, кого подкупил, кого принудил, но спустя год и два месяца сумел?таки сговорить герра Бертрана — старшего (за весьма солидное приданое, надо сказать) на помолвку.
Сердце Мариции трепетало. Фьеррина была объята любовным томлением в тот самый миг, как впервые увидела Иласа на ежегодном новогоднем императорском балу. Высокой, гордый, неприступный, уверенный в себе и манящий холодной красотой вечных льдов — он показался ей тогда хогановым воплощением, сошедшим с небес. Девушка решила во что бы то ни стало сменить свою фамилию на Бертран, благо и знатность, и состояние ей это позволяли. Будучи же единственной и выпестованной дочкой рано овдовевшего герра Ренару, она не знала ни в чем отказу. И хот в этот раз папенька и заупрямился, но в итоге вышло все, как захотела Мариция. Поэтому сейчас она старательно прихорашивалась перед зеркалом, в красках представляя себе грядущий вечер.
Вассария же в этот момент была занята прямо противоположенным, а именно старалась придать своему животу не вопиющую, но некоторую округлость, как бы намекающую на возможность пикантного положения не фьеррины, но уже может быть и фьерры. При этом девушка старалась не переборщить, дабы сомнения в ее положении все же оставались, поэтому то вновь подкладывала и расправляла несколько салфеток, то убирала их из из?под платья, критическим взглядом оценивая результаты своих маскировочных потуг. Волосы девушка еще раньше слегка припорошила пылью, старательно собранной на полках спальни, в которой ее оставили. Благодаря сему маневру шевелюра ее приобрела замечательный мышиный оттенок, настолько невзрачный, что взгляд словно соскальзывал с девушки. Данному эффекту так же способствовало полное отсутствие косметики и безразличное выражение лица Вассы.
Как бы не хотелось фьеррине оттянуть миг, когда она предстанет перед своим 'суженным', но он неумолимо приближался. Наконец настал тот миг, когда необходимо было спускаться вниз, к гостям.
Девушка шла по лестнице, затаив дыхание. Нет, на нее не были устремлены взгляды пришедших гостей (число оных, к слову, было не меньше сотни — и это званый ужин? Васса рассчитывала, что будет максимум дюжина приглашенных), и никто не объявлял о ее прибытии, но все же.
Первой Вассарию увидела мать, поспешившая через пеструю толчею к дочери.
— Моя дорогая, ты просто прелестно выглядишь, — светский тон завяз на зубах сосновой смолой.
— Спасибо, маменька.
— Пошли, Алияс просил сопроводить тебя к нему, как только ты появишься. Он хочет представить тебя Клесту.
Вассария тяжело вздохнула и двинулась вслед за матушкой.
Спустя пару клинов она рассматривала высокого, седого, кряжистого мужчину, которому больше всего подошло бы слово 'излишне'. Такое ощущение, что природа, при его творении все сделала чересчур: чересчур длинный нос, чересчур густые брови и весьма массивный подбородок, излишне тонкие губы, словно бы прорезанные на лице.
'Улыбаемся и приседаем', — сама себе напомнила Васса, старательно, но не очень изящно опускаясь в глубокий реверанс.
Клест оглядывал фигурку будущей невесты с видом знатока, которому на ярмарке навяливали тягловую кобылу по цене анжунского рысака и кривился. За те деньги, что он присовокупил к инквизиторскому расположению, чтобы вновь пойти под венец с очередной женой, оная могла бы быть более лощеной, великосветской, яркой. Ну да ладно, сойдет.
Наконец было объявлено, что ужин подан и гостей приглашают к столу.
После того, как все расселись, слово взял Альяс — Гронт:
— Уважаемые фьерры и фьеррины, достопочтимые герры, сегодня у нас в семье произошло сразу два знаменательных события: мой сын и наследник выбрал себе достойную спутницу жизни, Марицию Ренару, дабы сочетаться с нею законным браком.
При этих словах графа зазвучали аплодисменты, кто?то кинулся поздравлять поднявшихся Иласа и Марицию. В общем, воцарилась атмосфера подхалимажа и зависти, старательно прикрытая лицемерными заверениями в счастье и радости.
Вассария разглядывала жениха с невестой. Колоритная подобралась парочка. Илас был выше нареченной на полторы головы и строен, как кипарис. Он принимал поздравления с настолько 'располагающим' выражением лица, что все радостные, или старательно мимикрирующие под них эмоции отлетали от блондина, как сухой горох от стены. В правый его локоть хваткой, давшей бы честь любому бультерьеру, вцепилась Мариция. Она лучилась счастьем за двоих, причем настолько искренне, что на миг Вассарии даже стало жаль Иласа. Попал блондинчик. Но потом взгляд девушки упал на угрюмое лицо Клеста и она мысленно усмехнулась: неизвестно, кто их них двоих 'попал' больше. Илас с Марицией или она с Улроном. У той хотя бы не было обширного списка 'предшественниц', внезапно решивших распрощаться с этим грешным миром.
Меж тем как первая волна наигранных восторгов по поводу помолвки стихла, и гости расселись на свои места, Альяс — Гронт вновь поднялся, решив двинуть вторую часть высокопарной речи.