– Зоя, перестань!.. Не репетируй! Я твой брат! Я отлично помню, на сколько лет ты меня старше, – сказал он лениво.
– Ничего ты не помнишь! И вообще: ты не родитель. Тебе не понять, что такое иметь взрослого сына, – воскликнула Зозо.
– Оно конечно. Любить детей и иметь детей – это два разных диагноза, – согласился Эдя. – Но вообще-то почему это я не родитель? Очень даже родитель. Твоему оболтусу четырнадцать. А моему минус десять.
– Как-как-как? Какие еще минут десять? – удивилась Зозо.
– Потому что раньше чем через десять лет я до отцовства все равно не дозрею. Вообрази себе только: я и какой-нибудь памперс: «Пап, купи шоколадку!» Да, щас! Разбежался! Сопли не замерзнут, нет? Иди сам заработай! – заявил Эдя с такой решимостью, словно в ногах у него уже крутился маленький и наглый хавроненок.
Зозо посмотрела на брата с чисто медицинским беспокойством.
– Утихни! Для отца ребенка, которому минус десять лет, ты как-то слишком развоевался! – утихомирила она брата.
Эдя осознал это и утих. Зозо сделала пару звонков и учесала к знакомой парикмахерше. Ей хотелось привести себя в порядок, чтобы во всеоружии обрушиться на лектора-тире-переводчика-тире-де-моническую-личность-с-ватками-в-ушах.
За те девять-десять месяцев, что мы не виделись, в жизни у Эди Хаврона мало что изменилось. Он нашел было работу в ресторанчике, который изо всех сил старался казаться японским, но продержался там совсем недолго. В память о японском ресторанчике у него осталась разве что привычка называть разбавленную водку «саке» и кланяться, подавая счет. Рассуждая глобально, Эдя был человек, в котором сталкивались две струи характера: природная бойкость и беспокойство мысли мешали ему делать все на троечку, с разумным пофигизмом и кое-как, в общем русле, тащиться по жизни. Лень же, не менее природная, препятствовала чудесам трудового героизма и мешала продвигаться по службе. Ураган этого парадокса сотрясал его всю жизнь. Наконец компромисс был найден – и теперь Эдя вновь не делал ничего.
В личной жизни что-то такое мелькало и цепляло порой довольно больно, да все как-то навылет.
В сердце стрелы купидона пока не попадали. Либо купидоны целились небрежно, либо сама мишень была слишком бронирована эгоизмом.
Эдя взял с подоконника анемичную грушу сорта «конференс», обтер рукавом и мрачно укусил. Фрукты он никогда не мыл. Пресловутое же движение рукавом объяснял в том смысле, что давит микробов. Микробы не протестовали и, проваливаясь в журчащий соками желудок, покорно обживались на новом месте.
Не успел Эдя доесть грушу, как неожиданно у него зачесался нос. Едва он воздал носу желаемое, как немедленно, не отходя от кассы, зачесалась и шея. А тут еще ложки и вилки дождем посыпались из раковины безо всякого видимого понукания.
«Эге!» – подумал Хаврон со странной уверенностью. – «Вот сейчас начнется! Позвонят в дверь, явится какой-нибудь шут гороховый, и пошло-поехало. Знаем: проходили!»
Откуда он знал, что что-то должно начаться, да еще и прямо сейчас, – непонятно, но знал твердо и наверняка. Это было надежное и уверенное предзнание, знакомое не одним только магам. Про запас накусав себе полный рот груши (руки стоило держать свободными на случай драки), Эдя поплелся к двери, пытаясь хотя бы приблизительно представить, что за ней окажется. Неприятный мордоворот, сварливая фея или просто старый приятель, притащившийся с милой просьбой, нельзя ли приткнуть в однокомнатной квартире без балкона четыре зимние покрышки с дисками. Разумеется, приятелю откажут, и, разумеется, он оставит покрышки до утра, чтобы потом забыть их до поздней осени.
Хаврон протянул уже руку к замку, когда звонок запоздало надумал и тренькнул, соблюдая ритуал привычных последовательностей. Безусловно, следовало спросить: «Кто там?» И, без сомнения, так поступил бы любой здравомыслящий человек, но проблема в том, что Эдя как раз не был ни любым, ни здравомыслящим.
Открыл – и все слова, которые обычно говорятся в таких случаях, осыпались с голосовых связок невнятным набором звуков.
На площадке стояла и выжидательно смотрела на Эдю незнакомая русоволосая девушка. Это была самая прекрасная русоволосая девушка после Евы, ибо невозможно представить, чтобы праматерь была брюнеткой или блондинкой. Первые несколько мгновений Эдя был ошарашен и даже ослеплен, как человек, нечаянно взглянувший на солнце. Сказать, что эта девушка была в его вкусе, значит не сказать ничего: она была самим его вкусом. Не стрелой Купидона, а разрывной пулей, угодившей в самое сердце.
В комнате и в сумочке полный порядок (в отличие от той же Зозо, к слову сказать).
Работая в «Дамских пальчиках», Эдя насмотрелся на самых разных барышень и довольно хорошо просек суть большинства из них. Вплоть до того, что мог бы составлять справочники. Однако эта девушка по какой-то причине выпадала из общей схемы. Не офисная пленница, у которой на шее словно висит табличка: «Живу после шести вечера. До шести – мучаюсь»; не студентка, торопливо вставляющая в тетрадь сменный блок; не скучающая дамочка в духе «обнимите меня хоть кто-нибудь!», которая, садясь за стол, непременно выкладывает из сумочки и выстраивает в ряд каждодневные свои сокровища: пачку слабых ментоловых сигарет, тонкую изящную зажигалку и телефон.
– И-и-и... э-эээ…. Привет! – сказал Хаврон, находя среди великого множества слов только это, простое, как напильник.
Девушка молчала. Она явно ожидала чего-то иного. Во взгляде, которым она смотрела на Эдю, была, пожалуй, обида.
– Я могу быть чем-то вам полезен? Вы к кому? – продолжал Эдя.
Фразы были скучные и тупые, что Хаврон в полной мере осознавал. Он испытывал странную стесненность в языковых средствах, но ничего не мог с собой поделать. Если бы девушка ему не нравилась или нравилась бы не так сильно – он осыпал бы ее целым ворохом остроумных слов. Сейчас же язык замерз и выдавал лишь банальности. Девушка продолжала удивленно молчать. Ее брови все больше напоминали полукруги вопросительных знаков. Перебрав варианты, Эдя пришел к выводу, что девушка либо ошиблась этажом – ибо в лифте с сожженными кнопками нажимать их приходилось наудачу, сообразуясь разве что с вдохновением, либо, что более вероятно, это какая-нибудь начинающая юристка, которую подослали затопленные соседи снизу. Настроение у Эди резко испортилось. Кратковременное наваждение было уничтожено.
– Хочу кое-что уточнить. Если ваш визит как-то связан с деньгами или вас подослали эти орангутанги снизу, то вам лучше сразу усвоить, что я... – решительно начал Эдя, но внезапно осекся, издав не сколько невнятных звуков, точно его речевая машинка засорилась гречневой кашей.
Из глаз незнакомки брызнули слезы. Не вытирая их, она оскорблено обернулась, собираясь уйти, но неожиданно покачнулась, а в следующую секунду Эдя обнаружил, что держит ее в объятиях.
– Ты все испортил! Я ожидала: большая и чистая любовь, настоящее чувство, а ты... Как я могла так ошибиться в человеке! Ты испортил... все испортил! – бессвязно бормоча, рыдала девушка.
Спина ее, которую Эдя, разумеется из чистого сострадания, поглаживал рукой, вздрагивала. От волос пахло горьковатыми, волнующими духами с ароматом полыни. Нельзя сказать, чтобы слезы девушки сломили Хаврона. Эдя относился к тому типу мужчин, которые считают, что слезы нужны женщинам, как природе дождь, и если уж дождь идет, то пусть он будет сильным, чтобы побольше воды вы лилось и небо подольше оставалось чистым.
Но все равно ему было грустно. А если и правда существовала большая и чистая любовь, которую он случайно раздавил, как хрупкую елочную игрушку? Хотя что это за любовь, если ее так просто уничтожить? Любовь должна быть упругой и пушистой, как новый теннисный мяч.
Хаврон тоскливо замычал и уставился в паутинчатый потолок Он не мог не признать, что эта странная особа его волнует, и даже очень, но все же слишком все было подозрительно. Казалось сомни тельным, что его упитанная, небритая и нахальная физиономия способна пробудить в ком-то мечту о большой и светлой любви.
Внезапно девушка, которую Эдя незаметно для себя сжимал со все большим человеческим участием, энергично вырвалась и повернулась к нему.
– Не понял юмора! Кто ты вообще такая? – спросил Эдя.
– Ты хочешь сказать, что не узнал меня? – воз мутилась девушка.
– Нет, ясный перец! Почему я должен кого-то там узнавать?
Девушка взвизгнула и попыталась ударить Хаврона кулаком. Эдя лениво уклонился.
– Спокойнее, родная!
– И ТЫ ГОВОРИШЬ ЭТО МНЕ? Я твоя невеста! Через месяц наша свадьба!
– Оп-с! – сказал Эдя, задумчиво потирая лоб. – Через месяц? Это ничего, бывает!
Девушка попыталась лягнуть его, но Эдя был наготове и поймал ее за ступню, заставив незнакомку смешно подпрыгивать на одной ноге.
– А ну, перестань меня трогать? Ты предложил мне деньги... Мне, как какой-то дряни! – воскликнула она, пылая от негодования.
– Извиняюсь. Денег-то я как раз не предлагал! Напротив, я исключил даже сам факт их случайного появления в моей квартире! – уточнил Хаврон.
– А еще ты сказал, что меня подослали какие-то там шимпанзе!
Эдя философски пожал плечами.
– Ты передергиваешь. О шимпанзе я не говорил. И вообще, у меня отвратительное чувство юмора. Я хочу сказать одно, а говорю совсем другое.
Незнакомка начала успокаиваться. Она последний раз судорожно вздохнула и вытерла слезы.
– Отпусти мою ногу! – потребовала она. Эдя отпустил.
– Какое сегодня число? – спросила девушка деловито.
– 27 апреля с утра было.
– Апреля? Не июня?
– В числах я путаюсь постоянно. Но не в месяцах. В месяцах и годах путается моя сестра, – заметил Эдя.
Девушка грустно села на пол и взлохматила себе волосы.
– О нет! Теперь все ясно!
– Что ясно?
– На дворе апрель – вот нелепость! Конечно, ты ничего не понимаешь, и я выгляжу как дура. Меня зовут Мила.
– Людмила?
– Нет, не Людмила, лучше Мила. Нет, ну надо же! Говорила же я ей; нельзя готовить эликсир в посуде с отбитой эмалью! И вот результат! Я промахнулась на два месяца. Она, как всегда, в своем репертуаре! – воскликнула девушка.
– Она – это кто? – уточнил Эдя.
– Бабушка, – после некоторой паузы сказала Мила.
– Твоя бабушка? Значит, мама моей будущей тещи?
– Похоже на то.
– А как, кстати, правильно называется мама тещи? Я, по-моему, не встречался еще с таким зоологическим термином, – неосторожно брякнул Эдя и тотчас, схватившись за живот, скорчился от сильнейшей рези. – О-о-оу! Блии-и-ин!
Мила нахмурилась, погрозила неизвестно кому кулаком и, точно снимая паутину, провела по воздуху рукой.
– Больно было? – спросила она участливо.
– Нет! Щекотно! – прохрипел Хаврон, с трудом разгибаясь.
– Лучше не говори ничего лишнего. Моя бабушка сильная колдунья. Она одна из немногих умеет готовить темпоральный эликсир. Выпить его можно только раз в жизни.
– Ага. И желательно наквакать эликсира в миску с отбитой эмалью, чтобы все провалились куда подальше. Очень трезвый подход! Я заранее обожаю своих будущих родственников! – сказал Эдя сердито.
Мила посмотрела на Эдю с негодованием. Зрачки ее опасно сузились. Хаврон попятился. Он вспомнил, что способности к сглазу передаются по наследству по женской линии. Но Мила уже взяла себя в руки.
– Ты ничего не понимаешь! Бабушка спасала тебе жизнь! Именно потому я и выпила эликсир, – терпеливо сказала она.
Эдя с сомнением поскреб небритую щеку.
– Спасала жизнь? Мне? Чего это она, а?
Девушка собственнически оглядела Эдю и сняла у него с плеча нитку.
– Майка светлая, а нитка темная. Не вижу логики, – сказала она ревниво.
– И я не вижу, потому что свитер у меня темный. Ты отвлеклась. С какой радости твоя бабушка вознамерилась меня спасать? – напомнил Эдя.
– Все просто. Я ее об этом попросила, – пожав плечами, сказала Мила. – За две недели до свадьбы на тебя напали, после чего ты исчез... В твоей комнате все было разбито, пол в крови. Поиски ничего не дали. Я плакала три дня... Ворожила сама, обращалась к лучшим магам. Бесполезно. Многие считали, что в твоем исчезновении замешана нежить. Вот только кто ее направлял, ты не знаешь?
– Трехдюймовочка, – брякнул Эдя. Известие, что его похитят, а то и убьют, Хаврону совсем не понравилось.
Мила подняла брови, порядком удивленная.
– Фея? Ты уверен, что это она?
– Совсем не уверен. Думаю, она грохнула бы меня сама... Лягушек, мышей, змей – ничего такого в комнате не было? – уточнил Хаврон.
– Нет. Никаких превращений. Это мы проверили особо, – заверила его Мила.
– И таракана с моим благородным римским профилем тоже не было? Тогда точно не она, – сказал Эдя, постепенно обретая чувство юмора.
Мила уныло кивнула. Эдя подумал, что там, в будущем, дело было куда серьезнее, чем казалось на первый взгляд. Кому, интересно, он мог до такой степени насолить?
– А как мы с тобой познакомились? Ну в прошлый раз?.. – спросил он, поддаваясь внезапному любопытству.
– Ты и этого не помнишь? – спросила Мила с сожалением. Похоже, для нее это воспоминание представляло немалую ценность.
– Наверное, я спас тебя от хулиганов. Ночь, луна, женский крик... Двое амбалов в темном переулке, – предположил Эдя.
– С амбалами в переулке я бы сама разобралась, – вздохнув, сказала Мила, и Эдя вспомнил, с кем имеет дело. – Дама и разбойники... Как это скучно. У нас все было куда романтичнее.
– Да? И как? – заинтересовался Эдя.
– Ты уронил мне в маршрутном такси на колени мороженое. Стал вытирать и налил в туфлю пива... Я тебя чуть не убила. Все ржали как чокнутые. Но, в общем, ты своего достиг: я обратила на тебя внимание, – с нежностью сказала Мила.
– А пиво-то откуда взялось? – не понял Эдя.
– Представления не имею. Это у тебя нужно спросить. В первый раз в жизни я видела оболтуса, у которого в одной руке пиво, а в другой мороженое!
Эдя округлился от гордости. Кто еще мог познакомиться так оригинально?
– А... ну да... Правда, чаще вместо мороженого я покупаю крабовые палочки, – поделился ОН.
– Чтобы крошить их в транспорте девушкам на колени? – ревниво спросила его невеста.
– Нет. В основном чтобы их есть. Мила слегка удивилась.
– А у нас они служат для опытов.
– В смысле?
– Эти крабовые палочки – ценная вещь. Их любят использовать в школах магии для опытов по оживлению. Третий или четвертый курс. Обычно при оживлении обнаруживается, что это там не крабы, а мелкая рыбешка, крахмал и яйца, – сказала Мила.
– Э-э-э... – пробурчал Эдя. – Слушай, а тогда, ну когда я облил тебя пивом, ты что, сразу поняла, что у нас будет роман?
Русоволосая наследница Евы вздохнула.
– Почти сразу, к сожалению. Я умею читать судьбу по рисунку радужки зрачка. Она гораздо надежнее ладони. Едва заглянув в твои глаза, я поняла, что влипла. И угораздило же меня оказаться в мире лопухоидов именно в этот день.
– Почему к сожалению-то? – не понял Хаврон. Мила посмотрела на него любящим терпеливым взглядом. Таким взглядом обычно смотрят мамочки, рассуждающие: «Хоть и сопливый, и нос в зеленке, а мой».
– Начнем с того, что ты совсем не в моем вкусе. Посмотри на себя в зеркало: небритый субъект в дурацкой пляжной майке, – сказала она.
– Спасибо за моральную поддержку. Это как раз го, что я давно мечтал услышать, – кланяясь, поблагодарил Эдя.
– Клоун! Паяц.' Недаром моя бабушка говорит, что ты из этих... ну которые, когда их на лопату сажа-' ешь, ручки и ножки расставляют». – фыркнула Мила.
– А она случайно не в колумбарии работает? – сумрачно поинтересовался Эдя.
Девушка заверила его, что он ошибается. Бабушка вообще не работает. Однако о ней лучше не говорить. Так будет гораздо спокойнее.
– Мне дует. Мы так и будем в коридоре стоять? – спросила она.
Эдя отодвинулся. Девушка прошла в комнату и затравленно огляделась. Под ноги ей метнулся египетский чемодан Зозо. Пестрые в цветочек обои лохматили взгляд. Из-под кровати круглым пыльным глазом смотрела штанга. Стулья и стол были завалены вещами – дикими бедными вещами, которые никогда не знали, что такое шкаф. Из решетки батареи одиноко торчал закушенный ботинок Забытый ошейник Депресняка болтался на люстре. Иногда Эде приходила фантазия поотрабатывать удары ногами, и ему нужна была высокая звякающая цель.