Однако избиение маленького мальчика вдруг стало выглядеть для Томаса как-то совсем несправедливо: он ведь был еще совсем мал, да и явно неумышленно это сделал. За что с ним так грубо обходиться и так сильно обижать? Заслуживал ли он этого? Быстро забыв обиды, Томас внезапно разозлился, почувствовал прилив крови к лицу, и, бросив яблоко, стремительно побежал к ребятам.
– Эй, стой! – услышал он голос Карла Линна, главного белобрысого обидчика с маленькими острыми глазками и носом картошкой, который тут же получил удар ногой в живот и с громким плачем упал на землю.
– Ах ты, деревенщина… – замахиваясь кулаком, едва успел сказать толстенький мальчуган, как был легко сбит с ног зло пыхтящим Томасом.
– Не надо! – уже умолял третий, обтягивающие рубашка и узкие короткие штанишки которого были явно малы размером, но получил тычок ладонью в нос и тоже оказался на траве рядом со своими товарищами по несчастью.
– Все, стой! Мы поняли! Больше не будем! – дружно завопили другие ребята, испуганно отбежав подальше и с любопытством наблюдая, как жалобно стонали и плакали, словно совсем маленькие дети, главные забияки младших классов, на обиженных лицах которых искривлялись скорченные горестные гримасы.
– Ого! – удивленно и радостно воскликнул встающий с земли Ален, как будто его еще полминуты назад никто и не бил вовсе.
Разгоряченный и молчаливый Томас стоял возле маленького мальчика, наклонив голову и злобно смотря на всех вокруг исподлобья, сжав кулаки, напрягшись до трясучки и тяжело дыша. Все ребята в изумлении и полной тишине смотрели на него. Кто в страхе, кто в восхищении. Может быть, пришлый Томас и был деревенщиной и катастрофически отставал в своих знаниях, но он вырос в дикой жесткой среде, поэтому его физическая мощь была куда больше избалованных и изнеженных городских мальчуганов, хныкающих по любому поводу. Кроме того, в эту минуту все изменилось на более глубоком уровне, и Томас неожиданно для самого себя почувствовал неизвестно откуда взявшуюся абсолютную уверенность в себе и силу над другими. Только что он был никем и вдруг он уже контролирует все происходящее вокруг него, находясь в центре всеобщего внимания. В этот момент вся его душа неистово бурлила самими острыми эмоциями, которых он никогда прежде не испытывал. И они ему нравились.
– Зачем вы его били?
– Да мы и не били, – пытался отнекиваться толстяк, но тут же замолчал, увидев бескомпромиссный взгляд Томаса, готового поддать крепкого пинка.
– Нам просто змея жалко. Как мы его достанем теперь? – обидчиво спросил Карл, вставая на ноги, тщательно отряхиваясь и вытирая мокрые глаза запачкавшимися рукавами.
– И всего-то?
– Конечно. Тебе бы так.
– Учитесь, городские девочки! – демонстративно расслабленно и снисходительно произнес Томас, сдул с лица длинные волосы и, деловито потирая руки, гордо направился в сторону злополучного дуба. – Да я на такие по десять раз за день лазил.
– Ого! – снова удивился Ален и побежал следом.
На самом деле таких огромных дубов Томас никогда ранее в жизни не видел. И по деревьям он не так много лазил, хотя и жил в лесу. По неведомой ранее причине нечто заставило его бравировать и не испытывать страх. Не без труда, рискуя упасть с высоты, под охи и ахи снизу, получив множество ссадин и царапин, он все же действительно смог добраться до змея и скинуть его к восхищенным ребятам. Хотя его уже ждали строгие преподаватели, готовые дать надолго запоминающуюся взбучку, он совершенно не беспокоился о последствиях, ведь теперь стал своим. Ради этого можно было вытерпеть многое, гораздо больше, чем предстояло.
После полученного строгого выговора лично от ректора Школы Томас вернулся в свой классный кабинет, пропахший акварельными красками после недавнего урока художеств, а также уставленный горшками с цветами и обвешанный рисунками диких животных, карт Селеции и портретами всех многочисленных королей Парфагона. По привычке он пошел к своей самой дальней парте у окна, на которой лежали аккуратно сложенные книжки с картинками, исписанные каракулями листы бумаги, а также чернильница с длинным измазанным пером. Обычно он скучал в своем углу в полном игнорируемом всеми одиночестве, но теперь обнаружил, что рядом с ним занял место этот вездесущий кошмар в запачканной рубашке по имени Ален:
– Ты видел, как они тебя испугались?
– Бывает.
– Ты что не знаешь, что это были самые сильные и плохие ребята? Бандиты!
– Самые сильные? – удивился селянин, как бы равнодушно поглядывая в открытое окно и рассматривая барашков на небе. – Не заметил.
– Теперь о тебе все говорят, Томас Юрг, – вдруг смущенно произнес звонкий девичий голосок.
Обернувшись, юный герой увидел Марию Лури, маленькую девочку в светлом платьице в цветочек, обязательном для школьниц черном фартуке и ангельски белых носочках в черных сандалиях на пухленьких ножках. У нее были большие зеленые глаза с необычно решительным взглядом, черные волосы ниже пояса и округлые черты почти всегда серьезного лица с ямочками на розовых щечках. Она больше всех напоминала ему сестру Ирэн, хотя одноклассница лишь выглядела на три года, а по реальному уровню развития была близка к Томасу или даже выше него.
После этого дня любой ребенок младше семи лет мечтал дружить с Томасом, но так получилось, что ему комфортнее всего было общаться именно с рассудительной Марией и лукавым Аленом. Первая заменила ему потерянную сестру, а второй никогда не давал скучать. Конечно, временами бывший селянин пытался общаться со своими ровесниками и даже старшим на два года Карлом Линном, но он все же не мог найти с ними общий язык, так как его развитие значительно отставало.
Отныне окончательно расслабившийся Томас тоже получал удовольствие от дружественных детскому разуму познавательных уроков, и его уже никто не высмеивал, даже если он этого по праву заслуживал. Как часто бывает в таких случаях, самые красивые и неприступные девочки даже стали считать его простоту и отсталость своеобразной милой чертой, пикантной доброй изюминкой, хотя еще вчера брезгливо проходили мимо и боялись к нему прикоснуться, дабы не быть осмеянными даже за такой невинный проступок. Узнав о произошедшем, довольный Нильс лишь посмеялся и констатировал факт, исходя из своего богатого личного опыта, что отныне Томасу обеспечено гарантированное женское внимание всю его жизнь, чтобы он ни делал и чем бы ни занимался.
* * *Теперь, когда сияющий Томас, припрыгивая, бегал в любимую Школу или из нее, у него было всегда отличное настроение, и он смог лучше изучить таинственный город, зачастую специально выбирая как можно более длительные маршруты. Парфагон оказался идеальным местом, в котором жили почти совершенные люди. Все в нем было продумано до мелочей, чтобы выглядело как можно симпатичнее, и при этом было максимально удобным и рациональным для повседневной жизни: красивейшие каменные или кирпичные жилые дома иногда выше Стены; аккуратные магазинчики и вычурные театры; приятные мостовые из ровной брусчатки, по которым шиковали лакированные кареты; бушующий всевозможными запахами шумный рынок с узкими рядами, где торговали повседневной утварью и всегда самыми свежими продуктами; грандиозная Аллея героев, заросшая густыми каштанами и простирающаяся почти через весь город от самых Северных ворот до главной площади; вместительная круглая Арена с многоуровневыми трибунами, используемая для рыцарских турниров и массовых торжеств; пышущие зеленью элегантные парки, где горожанам всегда было приятно проводить время, выгуливая своих избалованных собачек и кошечек. Все это выглядело предельно уютно, комфортно и настолько чисто, что за все время Томас так и не увидел нигде грязи или мусора, будто город вовсе был ненастоящим, придуманным или воображаемым.
Безусловно, самым красивым и эффектным зданием Парфагона, поражавшим не избалованное воображение простого сельского мальчишки, был королевский замок, стоявший недалеко от Южных ворот. Огромное каменное строение имело четыре расширенных на вершине округлых башни, уходящих высоко в небо и видимых из любого района. К нему прилегала главная площадь города, где проводились традиционные ярмарки, наиболее важные празднования и публичные анонсы важнейших событий королевства. У парадного входа стояла высокая белая арка, украшенная детализированными барельефами с рыцарскими сражениями, возле которой день и ночь несла вахту охрана из самых крупных, красивых и невозмутимых воинов, неподалеку от которых, в свою очередь, всегда дежурили небольшими кучками отчаявшиеся местные барышни в модных нарядах, безнадежно надеясь хотя бы на мимолетный случайный взгляд в свою сторону.
Еще большее удивление вызывали у любопытного Томаса сами люди, коих в необычном городе жило порядка пятидесяти тысяч. Причем численность преобладающего женщинами населения старались удерживать на одном уровне всеми возможными способами, так как древняя Стена физически не могла вместить всех желающих, а расширять город никто из королей не решался, ссылаясь на тонкости его внутреннего механизма. Конечно, такое ограничение было вовсе непросто сохранять, учитывая, сколь сильно обычные горожане хотели иметь свое собственное потомство. Именно по этой причине на весь город имелась всего лишь одна большая Школа, чужакам в Парфагон вход был заказан, а самих драгоценных детей следовало иметь исключительно от действующих рыцарей. В противном случае, нарушивших данный закон несчастных женщин ждало позорное изгнание или унизительное длительное заточение. Гарантированная популярность среди прекрасного пола мотивировала мальчиков с ранней юности определять свое будущее в военной сфере, поэтому ряды элитной армии, так необходимой для выживания королевства, никогда не редели, хотя туда брали далеко не каждого желающего, и такая работа подразумевала высокую вероятность гибели в первые же годы опасной службы, особенно на близких к вражескому вулкану территориях, постоянно страдающих от набегов безумных и вечно голодающих мутантов.
Считалось, что счастливые жители идеального города достигли длительности жизни в невероятные сотни лет, но это было лишь на словах. Они действительно могли ощутимо влиять на свое здоровье и поддерживать практически любой выбранный возраст так долго, как хотели, но все это напрямую зависело от качества непростых навыков владения фазой. Кто-то ими едва овладевал даже после полутора десятилетий ежедневного обучения в Школе и поэтому оказывался на безрадостных обочинах жизни Парфагона или предпочитал его вовсе покинуть, дабы не позориться на фоне его сверхлюдей. Кому-то эти умения давались значительно проще, но даже самым удачливым фазерам в любом случае требовалось тратить много усилий для эффективного поддержания мутаций, фактически подстраивая всю свою жизнь под жесткий ежедневный график множества далеко не всегда удачных попыток вечером, ночью, утром и даже днем. Это настолько сильно утомляло и раздражало со временем, что измученные люди с каждым годом все меньше уделяли внимания практике и могли вовсе от нее отказаться, предпочитая, наконец, спокойно умереть естественным путем. Поэтому реально достижимая длительность жизни обычно не превышала сорока или пятидесяти лет для тех, у кого были проблемы с фазой, а также не больше двухсот или в некоторых особенных случаях даже трехсот лет для признанных мастеров в этом вопросе.
Но в действительности и до векового рубежа мало кто доживал ввиду высокой смертности по массе не зависящих от человека причин. Чаще всех погибали еще молодыми рядовые рыцари, которым постоянно приходилось отражать остервенелые атаки мутантов Арогдора. Также нередко случались несчастные случаи или внезапные эпидемии, против которых не всегда удавалось найти быстрое и эффективное противодействие. Иногда могли происходить криминальные убийства или люди просто пропадали без вести, часто умышленно покидая городскую жизнь, устав от ее своеобразных правил и не всегда справедливых законов. Кроме того, в Парфагоне разве что не ежедневно сводили счеты с жизнью, но умиротворенные горожане довольно спокойно относились к таким поступкам, ведь на это существовали очевидные и понятные всем причины: столь долго жить в комфорте идеального города было действительно сложно, и люди зачастую просто теряли смысл жизни. Поэтому самоубийц все понимали и, по большому счету, толком не осуждали. За всю историю власти даже никогда не предпринимали каких-либо мер, чтобы бороться с этой вечной напастью, воспринимая ее как норму.
Парфагонцы не только веками сохраняли молодость, если не погибали, но и относительно легко могли контролировать свою внешность. Они старались быть выше, иметь кожу белее, а черты лица пропорциональнее. Именно поэтому уровень владения фазой предельно четко определял всю успешность жизни в городе: иначе просто было невозможно получить и поддерживать свою неестественную красоту. На фоне отборных красавцев и красавиц Парфагона обычный смертный человек из-за пределов Стены смотрелся уродцем, даже если в любом другом месте его могли выбрать королем или королевой красоты. Лишь некоторые мужчины не особенно переживали по этому поводу и едва ли заботились о внешности. Конечно, чаще всего это были всеми желанные удалые рыцари, которым и без того в фазе приходилось заботиться о более насущной и продуктивной военной мутации тела, а внимание женщин было и так гарантировано по определению и хитрым местными законам. Среди же дам существовала невероятно обостренная конкуренция, и шло бесконечное соревнование космической красоты, без которой не было ни единого шанса соблазнить хотя бы одного самого захудалого и никчемного воина, а другие мужчины их мало интересовали по целому ряду веских причин, словно они были неполноценными.
Но имелись и обратные стороны очевидного счастья контролировать свой внешний вид. Проблема заключалась в том, что, когда все красивые, то все равно можно выделить более или менее привлекательных. Получается, нужно всегда к чему-то стремиться и остановиться на одном достижении невозможно. Также к этому стоит добавить все время возникающие модные тенденции. Например, когда Томас попал в город, это были огромные глаза и заостренные ушки, которые пытались нарастить многие дамы, вынужденные регулярно попадать в фазу, чтобы изменять или закреплять в ней выбранный шаблон своего ощущаемого тела, под которое постепенно подстраивалось физическое.
Поскольку важность фазы для граждан была крайне высокой, весь устой помешенного на ней города был подведен под максимально удобную и эффективную практику. Спать все обязательно ложились не позже девяти или десяти вечера, и говорить на улице не шепотом после этого времени строго запрещалось. Окончательно все просыпались с восьми до десяти утра, а потом у всех был еще один обязательный сон с двух до четырех часов дня, во время которого весь город буквально вымирал, одиноко затихая, словно в глубокой ночи. В это время парфагонцы сладко спали, продуктивно фазили, а также с превеликим удовольствием предавались некоторым другим, не менее полезным и радостным утехам.
Работали люди в Парфагоне неспешно и от силы несколько часов, обычно до обязательного дневного сна. И то, делали они это не больше четырех или пяти дней в неделю. Объяснялась такая ленивая занятость просто: благодаря распространенности фазы отпали многие задачи, на решение которых косвенным образом обычные люди за пределами Стены тратили основную часть своего времени. Один только вопрос вековой молодости позволял решить все материальные проблемы в первые десятилетия жизни. Потом человеку нужна была лишь еда, редкая смена гардероба или покупка сломавшейся утвари для дома. Все остальное уже имелось. А если все же у невезучего человека возникала плохая жизненная ситуация, то ее решал безусловный доход. Его суть заключалась в том, что каждому взрослому жителю Парфагона, вне зависимости от возраста, ежемесячно выплачивалась одна золотая монета или ее размен из десяти серебряных, чего хватало на неприхотливый ночлег и еду. Также в ходу были мелкие медные и еще более малоценные бронзовые монеты. Все они имели круглую форму при величине с ноготь большого пальцы взрослого мужчины, а на их поверхностях красовались вычеканенные толстый меч и лучистый пшеничный колос в обрамлении двух пересекающихся идеально ровных кругов.
Учитывая, что подконтрольные территории за защиту от мутантов обильно снабжали всемогущий Парфагон ресурсами и пищей, некоторым жителям города еще приходилось потрудиться, чтобы решить, как проводить лишнее время и на что тратить свои накопления. Это оказалось целой проблемой, вызывающей страшные неизлечимые душевные муки, а также бесконечный поток бросающихся со Стены самоубийц. Поэтому культурная жизнь в городе всегда била ключом, а торжественные бальные вечера в замке короля Альберта Третьего проходили на еженедельной основе.