– Не хочу умирать! – всхлипнул Регарди, медленно опускаясь на колени. Непривычная влага сползла на щеки и посолонила губы. Слезы появились на удивление легко.
– Я овец стригу, добрые господа! Это обман! Тот кучеяр с бритым лицом, он врет. Я в жизни только ножницы и держал. Какой из меня мечник, сами посудите? Я ведь слепой.
– Он притворяется! – закричал Вазир, поняв, что его план может сорваться.
– Не дрейфь, – подбодрил Арлинга какой-то драган, с трудом сдерживая смех. – Варг отправит тебя в рай, будь ему благодарен!
Значит, у Вонючего было имя – Варг. Надо запомнить.
– Не убивайте! – закричал Регарди, упав на землю. – Пожалуйста, умоляю! Отпустите меня, я все сделаю, все отдам!
Скорчившись в песке, он поднял голову, чтобы зрители могли видеть слезы страха, бежавшие по щекам. Противно стало даже самому. Впрочем, он раскрыл им не все секреты.
«Разве я достоин вашего неба, идиоты? Разве я не вызываю у вас жалости и отвращения? Побойтесь Амирона и кодекса!»
Драганы продолжали смеяться, а Варг начинал злиться. Регарди чувствовал, как кожа противника становится горячее, и четко представил его краснеющее лицо. «Что ж, придется воспользоваться последним способом или сражаться с этими северными болванами до конца», – подумал он. Закрыв лицо руками, Арлинг затрясся в плаче, чувствуя, что осуществить задуманное оказалось нетрудно. Организм был ему благодарен – терпеть пришлось долго. Моча перебила запахи стоявших вокруг воинов, и какое-то время Арлинг полагался только на слух. Выдержав паузу, халруджи пополз к Варгу, который, видимо, как раз снял повязку, чтобы увидеть его позор. Северянин опешил.
«Правильно мыслишь, дурень. Драка с трусом тебя замарает».
Подобный поступок был немыслим для драгана, который предпочел бы немедленно заколоть себя, чем жить с такой «славой» дальше. Наверное, унизиться сильнее у Арлинга уже не получится.
– Пощадите слепца, благородный господин, – снова затянул он, пытаясь поцеловать ногу драгана. Обоняние вернулось, но лишь для того, чтобы натолкнуться на зловоние, исходившее от сапог Варга. Халруджи с удовольствием позволил себе промахнуться, уткнувшись носом в песок.
– Пожалейте…
Закончить Регарди не успел – удар плоской стороной лезвия по лицу бросил его на землю. Стараясь смягчить затрещину, он отвел голову в сторону, но пореза не избежал. Кровь теплой струйкой заструилась по щеке, смешиваясь с песком и грязью.
– Да ты и впрямь не достоин рая, – протянул Варг, поднимая подбородок Арлинга кончиком меча. – Говоришь, жить хочешь? Жизнь, она, знаешь, дорого стоит. За нее кровь проливают. А ты ведь даже не растение, как эти туземцы. Ты – сорняк, переметнувшийся с чужого огорода. Таких надо вырезать на корню.
«Эх, Варг, знал бы ты мои корни, попридержал бы язык», – подумал Регарди, трогая порезанную щеку изнутри языком. Боль помогла сосредоточиться.
– Не стоить пачкать о тебя благородную сталь, – продолжал драган, гордый тем, что оказался в центре внимания. – Когда мы войдем в город, я позабочусь, чтобы тебя скормили свиньям. Так поступают с трусами у меня на родине.
Арлинг никогда не слышал о подобных обычаях своих бывших сородичей, но спорить не стал. Такой поворот дел его устраивал. Главное, скорее оказаться в шатре, откуда он найдет способ сбежать. Мокрые штаны неприятно липли к ногам, но Регарди чувствовал себя почти счастливым. Маленькая победа после больших поражений.
– Отведите этого труса к пленным, – распорядился Варг. – И дайте мне, наконец, достойного воина, который хочет бороться за свою жизнь и свободу!
Кажется, у драгана была страсть к пафосным речам. Следовало запомнить и это.
– Я буду сражаться! – звонко выкрикнул молодой голос. – Кучеяры не боятся смерти. Только драганы могут позорить свой род и племя. Дайте мне меч!
Арлинг снова вспомнил о пленных наемниках Аджухама. Его трусливое поведение должно было уязвить кучеяров. Во время путешествия им не раз приходилось сражаться плечом к плечу, отбиваясь от керхов и разбойников, и многие из наемников называли халруджи калхегором, что на керхар-нараге значило «воин песков». Такое обращение мог заслужить опытный кучеярский воин и очень редко – чужеземец. Регарди только что показал, как глубоко они ошибались.
– Предатель! Трус!
Слова молодого наемника летели в спину, словно острые кинжалы. Мальчишку наверняка убьют. Регарди искренне желал ему храбрости. Попасть в чужой рай – это страшно.
В их темнице почти все пленные спали – сказались беспокойная ночь и долгий переход по пустыне. Те немногие, кто бодрствовал, возбужденно зашевелились при появлении Арлинга. Очевидно, они решили, что он сможет пролить свет на их будущее. У Регарди были тысяча и одна идея насчет того, что с ними могут сделать драганы, но поделиться ими он не успел. Земля вдруг со страшной силой ударила в голову. Ему даже показалось, что он прозрел. Весь мир наполнился кровью, как и должно быть, когда вокруг обрывается слишком много человеческих жизней.
Проваливаясь в небытие, Арлинга подумал, что мог бы, наверное, уклонится от удара копья, но почему-то не стал этого делать. Возможно, он не хотел развенчивать созданный с таким трудом образ труса, а может, испугался следующего удара – уже не тупым древком по голове, а острым наконечником между лопаток. Но правда была проста. Больше всего халруджи хотелось погрузиться в сон, где не было ни драганов, ни кучеяров, ни чувства вины за предательство самого себя.
Глава 2. Охота на вепря
Хмурое небо тяжело висело над землей, простираясь грузными складками до самого горизонта. Свирепый посланник зимы, холодный ветер, стригущий все живое, неспешно прогуливался по вершине горного хребта, поросшего кедровым стлаником, ольхой и карликовой березой. Вниз по склону начинались бескрайние заросли елово-пихтовой тайги. Цепляясь узловатыми корнями за карнизы уступов, деревья осторожно спускались в глухой распадок, покрытый непроницаемым шатром густых крон. Поздняя осень не оставила ни малейшего шанса кусту багульника с набухшими почками. Временная оттепель, стоявшая в Мастаршильде несколько недель, обманула беднягу, заставив поверить в волшебное возвращение весны.
Морозный воздух с легкостью проникал под теплую куртку на меху, кусал руки, судорожно сжимавшие лук, скреб по щекам, натирая их до красноты. Было так холодно, что редкие снежинки падали на землю в виде замерзшей крупы. И хотя вечер еще не наступил, темнота надвигалась с пронзительной скоростью, покрывая море остро-отточенных пик ельника мягким одеялом сонной тишины. В лесу было тихо – ни птичьего гомона, ни криков зверей. Казалось, что царящий полумрак задушил весь мир, усыпив даже кустарники и травы.
«Ничего, скоро начнется», – успокоил себя Арлинг, переставляя затекшие ноги. Как он ни старался, получилось громко. Усеянный мелкими льдинками снега листвяной покров гремел, словно бисер внутри бычьего пузыря. Регарди замер, внимательно прислушиваясь к звукам тайги, но его оплошность осталась незамеченной. Достав трубку, он собирался набить ее табаком, однако, вспомнив предупреждение Даррена, разочарованно засунул вещицу обратно.
Арлинг уже тысячу раз пожалел о том, что согласился отправиться на охоту. В замке Мастаршильда, где он должен был дожидаться приезда отца, было невыносимо скучно, но уж лучше терпеть скуку, чем мерзнуть на стылой земле в непроходимой чащобе леса. Как, наверное, хорошо сейчас дома, в Согдиане.
Сегодня столица Империи отмечала День Южной Звезды, веселый, беззаботный праздник дружбы и любви, когда по всему городу устраивались игры, маскарадные шествия и, конечно, гуляния – от веселых плясок и фривольных игр на набережной до торжественных, помпезных танцев в богатых домах Согдианы. Блеск гигантских хрустальных люстр, чей яркий свет, преломляясь в настенных зеркалах, освещал самых достойных людей Империи – благородных господ и знатных дам, был куда милее сердцу Арлинга, чем тусклые блики провинциального солнца Мастаршильда.
Интересно, в чем будет танцевать Розмарина Пиклодокка? На последней их встрече она пообещала, что наденет взрослое платье гранд-дамы вместо положенного ей «девичьего». Арлинг представил узкий облегающий корсаж с глубоким вырезом до середины груди, взбитое облако золотых локонов и нарумяненные щеки – ведь, к взрослому платью полагалась косметика, запрещенная девушкам, не достигшим совершеннолетия. Если молодая Пиклодокка сдержит слово, трудно представить, какой скандал разгорится в доме ее отца, которому в этом году выпала честь устраивать Первый Столичный Бал.
Регарди едва не заскрипел зубами от досады. Больше всего он жалел, что пришлось пропустить игровые стрельбища, которые проводились во время праздника в честь самой красивой гранд-дамы Согдианы – ее назначал Император. В этом году выбор Седрика Третьего пал на прекрасную Ингеборгу Данхил-Келлфрид, актрису и поэтессу, по которой сходила с ума вся Согдарийская Империя. Помимо славы и звания лучшего стрелка города победителю доставался танец и поцелуй королевы праздника, а при благоприятных звездах он мог рассчитывать и на большее.
Все планы юного Регарди были безжалостно разрушены отцом, которому вздумалось срочно увидеться с сыном. А так как Канцлер находился в поездке по северным провинциям, расположенным весьма далеко от столицы, Арлинг был вызван в местечко с суровым названием Мастаршильд, которое Император подарил их семье за «заслуги перед Отечеством». По мнению Арлинга, глухую провинцию в горах, покрытых непроходимой тайгой, вряд ли можно было назвать щедрым даром, но Элджерон Регарди отнесся к подарку трепетно, объявив двору, что собирается провести старость в невысоком мастаршильдском замке, который напоминал ему разрушенное во время войны с горцами родовое поместье его семьи. Отец лукавил. Отреставрированный замок в Ярле, тысячекратно превосходящий по роскоши жалкие развалины Мастаршильда, давно носил репутацию единственного места, где беспокойная душа Канцлера когда-то найдет покой, но, наверное, так следовало принимать все подарки от императора.
Отца как обычно задержали неотложные дела, и Регарди торчал в провинции уже две недели. Хорошо еще, что ему удалось заманить с собой друзей, которым до того наскучила светская жизнь столицы, что они охотно согласились отправиться вслед за ссыльным Арлингом в далекий Мастаршильд в надежде отыскать приключения на свои задницы. Впрочем, их ждало разочарование. Местные девицы были глупы и дики, пиво отдавало кислятиной, а единственный трактир не мог предложить ничего кроме игры в кости с мужланами, чей уровень мышления находился ниже интеллектуальных способностей Дарсалама, любимого коня Арлинга. Почти все время друзья отсиживались в замке, опустошая и без того скудные запасы винного погреба или устраивая скачки по сельским дорогам.
Деревенскому старосте беспокойное соседство было не по душе, но разве можно в здравом уме перечить тому, кто в будущем станет наследником Мастаршильда? О сыне Канцлера ходили дурные слухи, а его репутация заядлого драчуна и дуэлянта была известна далеко за пределами Согдианы.
Ни в чем не нуждаясь, Арлинг Регарди жил на широкую ногу. Его интересовали скачки, оружие и, конечно, девушки, у которых он привык пользоваться успехом. Дам старшего возраста легко покоряли льстивые речи и обходительные манеры будущего гранд-лорда, а сердца юных особ таяли от взгляда его синих глаз и шелковой шевелюры цвета дикого меда, за которой он усердно ухаживал. Следующей весной ему исполнялось шестнадцать лет, он оканчивал надоевшую военную школу и собирался отправиться в путешествие по южным провинциям Империи. Рассказы дядюшки Абира о дальних землях, где вместо черной грязи под ногами шуршал золотой песок, где круглый год росли райские плоды, а ввысь устремлялись диковинные города из хрусталя и мрамора, в которых жили самые красивые женщины в мире, будоражили сознание юного Регарди и лишали страха перед отцовским гневом. Впрочем, он собирался устроить Канцлеру сюрприз.
Арлинг замерз и уже давно не чувствовал того азарта, который охватил его, когда однажды вечером Даррен предложил поохотиться на кабанов. Идею подсказал услужливый староста, который мечтал совместить приятное с полезным – развлечь молодых лордов и избавиться от кабаньего стада, которое повадилось лакомиться сладкими зимними яблоками в мастаршильдских садах. Низкорослые деревья не представляли трудности для крупных северных секачей, достигавших в холке полутора метров.
Регарди не прельщала возможность стрелять диких свиней по окрестным горам, но его воображение было поражено рассказами о гигантском вепре-альбиносе, которого изредка видели некоторые удачливые охотники. Секач был старым и в человеческие дела не лез, но он был куда более достойной добычей, чем стадо охочих до яблок подсвинок. Из лобной кости клыкастого великана Арлинг велит изготовить памятный медальон, который повесит над парадной лестницей особняка в Согдиане, а белую шкуру подарит Пиклодокке или Терезе, сестре Даррена, которая, похоже, была к нему неравнодушна. Регарди нравилось женское внимание, а огонь страсти, как известно, надо поддерживать.
После всех рассказов кабан представлялся Арлингу огромным чудовищем с большой клиновидной башкой, длинным рылом и гигантскими клыками – тупыми, загибающимися к небу, сверху и острыми, глубоко выходящими из челюсти, снизу. Таким оружием можно было с легкостью наносить смертельные раны, вспарывать кожу и рвать кишки. Регарди уже представлял, как соблазнительно побледнеют нежные щеки Розмарины, когда он в красках расскажет ей об охоте на дикого вепря. Вот только скорее бы все это заканчивалось. Ни одна девушка Согдарии не стоила его отмороженного носа.
К охоте готовились тщательно, всей деревней. Выслушав предложения знатоков, Арлинг остановил выбор на загоне, который, как ему показалось, обещал наибольшую остроту впечатлений. Прочесав покрытую тайгой горную цепь Мастаршильда, егеря нашли обширную лежку кабаньего табуна в густом молодом ельнике на вершине одного из холмов, где и решено было устроить облаву. Узнав, что старые секачи живут отдельно от стада, Арлинг заупрямился, желая продолжить поиски вепря, но староста оказался настойчивым и убедил всех кроме Регарди, что кабанов-альбиносов в их краях никогда не водилось, а местные охотники в подпитии могут рассказать и не такое.
И вот теперь Арлинг мерз в зарослях кедрового стланика, слушал тишину и ругал осторожного Даррена, который поставил его с самого края стрелковой линии. Он скорее лешего здесь увидит, чем белого вепря, надежда на встречу с которым все еще жила в его сердце. Хитрый Даррен занял место в центре, объяснив Регарди, что новичкам стоять посередине опасно. Когда кабан шел на прорыв, то становился страшнее тигра. «Если Даррен подстрелит моего альбиноса, то отправится ночевать в деревню», – сердито подумал Арлинг, нетерпеливо прислушиваясь к тишине леса.
Наконец, тайгу огласил рев рога, и внизу склона зашумели кусты. То загонщики принялись прочесывать участок, гоня кабанье стадо на стрелков. Арлинг всполошился, окрыленный надеждой, что его мучения все-таки вознаградятся, и поспешно выдернул из земли стрелу, которую приготовил заранее. Ему просто должно было повезти, ведь у него был лучший лук во всем Мастаршильде. Он лично в этом убедился, сравнив свое оружие с простыми луками егерей и более скромным вооружением друзей, из которых никто, кроме Даррена, особой страсти к охоте не испытывал.
Лук достался Арлингу от деда. Это было превосходное сложноклеенное оружие с красивой вогнутой рукоятью. Дуга была выполнена из ценных пород клена, палисандра и орехового дерева, а с внешней стороны усилена наклеенными сухожилиями и роговыми пластинами. Но особую гордость Регарди вызывала сцена охоты на кабана, мастерски изображенная на костяных накладках лука. Еще миг, и вепрь прекратит свой стремительный бег, пав от стрелы удачливого охотника. Такое оружие обещало победу.
По мере того как загонщики приближались, напряжение возрастало. Стараясь не шуметь, молодой лорд вертелся то вправо, то влево, гадая, откуда могла появиться долгожданная добыча. В окладе громко раздавались крики загонщиков и яростный лай собак, но в кустах, окружавших Арлинга, было глухо, словно в погребе мастаршильдского замка.