— Всего лишь ношу перчатки.
— А, Служанка С Перчатками! — обрадовался Геранн. — Давно хотел тебя увидеть.
Деянира опять сделала книксен. Удобная штука, оказывается. Избавляет от необходимости произносить разные глупости, вроде «мне лестно это слышать» или «всегда к вашим услугам».
— Ну так что же тебя огорчает, Служанка С Перчатками? Кто тебя обидел?
— Просто я не хочу быть служанкой, — прямо сказала Деянира. — Мне очень нравится в замке и все такое, но служанкой быть я больше не хочу.
Геранн расхохотался.
— А кем ты хочешь быть? Знатной дамой? Воином?
— Я умею шить, вышивать… Я мастерица, — сказала Деянира.
За все время этого разговора Броэрек лишь пару раз глянул на нее, и в его глазах Деянира не увидела ничего хорошего. Он как будто злился на нее за что-то. Странно, потому что из двоих братьев именно Броэрек казался Деянире более добрым, более внимательным… Должно быть, она ошибалась.
— Ну ладно, мастерица, — отсмеявшись, произнес Геранн, — иди к себе. В самом деле, ступай.
Он поцеловал ее в щеку и подтолкнул к выходу.
— Иди.
* * *Теперь все стало еще хуже. Во-первых, Геранн запомнил смешную дерзкую служаночку и при каждом удобном случае громогласно подтрунивал над ней. Деянира прилагала все усилия к тому, чтобы ее не отправляли прислуживать гостям на пирах, хотя прочие служанки так и рвались на эту работу. Ну еще бы! Поглазеть на красивую одежду, послушать музыку, доесть-допить то, что остается на блюдах и в кувшинах, — не работа, а сплошные преимущества. Но только не для Деяниры. Завидев ее, Геранн тотчас подзывал девушку к себе, норовил усадить на колени, а когда она с негодованием вырывалась, хохотал, тискал ее и щипал за щечки: «Ух, какие мы строптивые!» На языке кумушек это означало, что хозяин не дает ей проходу. Разумеется, Геранн никогда бы не опустился до насилия над женщиной, — никому бы и в голову не пришло заподозрить его в подобном! — но и невинных его шалостей оказалось довольно для того, чтобы Деянира сочла свою жизнь преддверием ада.
А во-вторых, и это оказалось даже хуже добродушных «ухаживаний» Геранна, Служанку С Перчатками запомнил Броэрек. То и дело сталкиваясь с ним во дворе замка, Деянира замечала, что Броэрек украдкой наблюдает за ней. Он провожал ее глазами, когда она шла к ручью с корзиной, полной белья. Он встречался с ней взглядом, когда они случайно сталкивались на лестницах и в переходах.
К своему удивлению, Деянира видела, что лицо господского брата омрачается при виде нее. Он ни разу не улыбнулся в ответ на ее улыбку, напротив, всегда опускал голову и хмурился. Иногда ей даже чудилось, будто она различает в его глазах угрозу.
Деянира ничего не понимала. Он что, ненавидит ее? Нет, такого попросту не может быть. По всем законам жанра, Броэрек, напротив, должен испытывать к ней дружеские чувства. У него же была возможность убедиться в том, какая она милая, находчивая, какие умелые у нее руки, какой она приятный собеседник. Он просто обязан помочь ей выбраться из служаночьего чуланчика и вообще устроить ее судьбу как-нибудь получше. Не любовь, о нет! Никаких романов, пока ее положение не упрочится. Деянира не из тех, кто намерен искать свое место в жизни при помощи мужской любви. Обычная человеческая дружба — вот и все, на что она рассчитывала. Максимум — братский поцелуйчик в щечку.
Почти открытая враждебность того, с кем она связывала свои надежды, сбивала Деяниру с толку. Что случилось? Какую ужасную ошибку она допустила? И не следует ли поговорить с Броэреком откровенно, чтобы раз и навсегда уладить досадное недоразумение? Заодно бы и выяснить, в чем оно, это самое недоразумение, состояло.
В теории все выглядело довольно просто. Подойти к Броэреку и заговорить с ним. «Мне кажется, нам пора объясниться». Очень хорошая фраза. Если сидеть на диване у себя в квартире и смотреть кино про человеческие взаимоотношения. Но как проделать этот номер с человеком, который мало того, что носит оружие (а это существенно расширяет «биополе» субъекта), так еще и находится несоизмеримо выше тебя по иерархической лестнице?
Непонятно.
…Или так: «У меня сложилось впечатление, будто вы считаете меня врагом».
Не годится! Все подобные фразы предназначены для обращения к ровне. А Броэрек — не ровня.
«Чем я не угодила вам, о господин?» Мда, после такого рабыню Изауру можно смело укладывать в хозяйскую постель. Не годится, не годится, не годится!
Она возвращалась в замок с корзиной, полной выполосканного белья, когда темная фигура в плаще бесшумно возникла перед ней и преградила ей путь. Деянира даже не успела испугаться. Сильные руки обхватили ее за плечи — очень аккуратно, почти нежно, — и прижали к стене замка.
Потом ей показалось, что в одежду попала хвоя, потому что бок покалывала иголка.
Деянира шевельнулась, чтобы избавиться от хвоинки, однако та оказалась жутко назойливой и вместо того, чтобы пропасть, впилась посильнее.
— Поговорим? — прошептал Броэрек.
Деянира уставилась ему в лицо широко раскрытыми глазами. Он смотрел теперь прямо на нее, очень грустный и немного отрешенный.
— Вы… что?.. — забормотала Деянира. — Что это с вами? Я же не враг!
Все это выглядело глупо и звучало крайне жалко, но Деянира едва ли осознавала, как она сейчас выглядит. Броэрек здорово напугал ее.
Броэрек убрал руку с кинжалом. Хвойная иголочка сразу же пропала из одежды. Деянира вжималась спиной в стену, словно в попытке исчезнуть, а он высился прямо перед ней. Господский брат находился так близко, что она ощущала на своем лице его дыхание. Он нарочно разрушал ее личное пространство.
— Ты не враг? — переспросил он. — Уверена?
Она кивнула и зажмурилась.
— Но кто ты такая? — Броэрек, казалось, разговаривал больше сам с собой, нежели с девушкой. — Ты появилась у меня на пути как будто случайно… и ты знаешь о смерти Хамурабида!
Деянира не верила собственным ушам.
— Так в этом все дело? В его смерти?
Лицо Броэрека передернула судорога. В одно мгновение оно успело побывать испуганным, злым, больным, полным ненависти, усталым.
— Рассказывай, — велел Броэрек.
Он показал ей свой кинжал и убрал его в ножны. Деянира поставила на землю корзину с бельем — по правде говоря, тяжелая ноша уже успела оттянуть ей руки.
— О чем вы хотите услышать? — спросила Деянира.
Он пожал плечами. Сейчас он действительно выглядел утомленным.
— Кто рассказал тебе о Хамурабиде?
— Почему вас это так беспокоит?
— Просто ответь.
Деянира глянула на него исподлобья. «Интересно, так часто бывает, чтобы человек грозил тебе оружием и вообще готов был тебя убить, а ты бы испытывал к нему только жалость?» — подумала она. И еще она подумала о том, что никакая жалость ее не спасет, если Броэреку вздумается все-таки пустить в ход свой кинжал.
— Простите меня, — сказала она наконец. — Я не должна была вмешиваться в тот ваш разговор с братом. У меня сорвалось случайно. На автомате, понимаете?
Броэрек не ответил, и Деянире как-то сразу стало ясно: все ее слова не имеют для него никакого значения. С тем же успехом она могла бы сейчас декламировать отрывки из «Полтавы». Он ждал ответа на свой вопрос, а ко всему остальному был абсолютно глух.
— Я слышала про Хамурабида от Джурича Морана, — сказала Деянира. И даже зажмурилась, так ослепительно прозвучало это имя.
Бледное лицо Броэрека вспыхнуло, в первое мгновение Деянире показалось — от гнева, но затем, когда слезы выступили у него на глазах, она сообразила наконец: от стыда.
— Так Моран все знал, — выдохнул Броэрек. — Для него все это было слишком очевидно.
— У Джурича Морана очень большой жизненный опыт, — рассудительно проговорила Деянира. — И, между нами, иногда он пользуется этим прямо-таки бессовестно!
Ей показалось, что ее голос звучит успокоительно и что сейчас-то Броэрек наконец подхватит эту доверительную интонацию, которая так необходима им обоим.
Но она ошиблась. Теперь Броэрек смотрел на нее с неприкрытой враждебностью.
— Кто позволил тебе судить поступки Джурича Морана? — спросил Броэрек.
Деянира растерянно пожала плечами. От ее самоуверенности вмиг не осталось следа.
— Никто… Но разве не в природе человека — судить чужие поступки?
— Джурич Моран не имеет никакого отношения к природе человека… И если ты воображаешь, будто он с тобой откровенничал…
Броэрек задохнулся.
Деянира вздохнула.
— Забудьте же наконец о том, кто вы и кто я, — вырвалось у нее. — Поговорим просто как два человека.
— Просто? — Броэрек выкрикнул это слово с такой болью, что Деянира опять сжалась. — Нет ничего простого там, где побывал Джурич Моран! — Внезапно он схватил ее за руку и сжал так сильно, что Деянира вся обмякла. — Хамурабида все обожали. Это ты понимаешь? Как я мог сказать моему брату, что этот человек — негодяй, что он обирает крестьян, что у него в каждой деревне есть наложница? — Он тискал запястье Деяниры, явно не осознавая, что причиняет ей сильную боль. — Здесь есть независимые деревни. Знала об этом? Ты сама из такой, наверное…
— Нет, я из города, — выговорила Деянира и дернула рукой. — Пустите же меня! Вы мне кисть сломаете.
Броэрек смутился и выпустил ее.
— Вы можете мне рассказать все-все, — заверила Деянира. — Я все пойму. Я не стану осуждать вас. И ничего не скажу вашему брату.
— Не скажешь, — с тихой угрозой повторил Броэрек.
Она помотала головой.
— Ни за что!
— Ладно, поверю… Все равно Моран уже сообщил тебе свою версию, послушай теперь мою.
Ему было безразлично, что о нем говорил Джурич Моран. По большому счету, безразлично было ему и мнение о нем Деяниры.
Все, о чем он беспокоился, были чувства Геранна. Геранн не должен узнать ничего такого, что поколебало бы его представления о мире и близких людях.
Вселенная Геранна будет оставаться незыблемой, чего бы это ни стоило.
— Я был незаконнорожденным сыном, — сказал Броэрек. — В этом нет большого позора, особенно если отец тебя признает.
— В этом вообще нет позора, — сказала Деянира. — В том городе, где я выросла, на такие мелочи вообще никто не обращает внимания.
Он пропустил ее слова мимо ушей. Воспоминаний было слишком много, он удерживал их, позволяя выйти наружу лишь очень немногим.
— Пока жива была моя мать, никто не позволял мне забыть о том, что я — сын служанки. Но мой отец, по крайней мере, недурно к нам относился… Я присматривался к Хамурабиду несколько месяцев. Что-то в его поведении меня настораживало, но никаких доказательств у меня не было. Я просто видел, что дело нечисто, вот и все. А солдаты его обожали. У него всегда были для них подарки. Мелочи, но иногда довольно ценные. Пряжки, украшения для упряжи. Он умел быть внимательным к людям. — Броэрек вздохнул. — Вот и ты сейчас скажешь, что хороший командир и должен быть внимательным! Это мне любой бы сказал. А я — человек угрюмый и подозрительный, мне везде чудится подвох.
— Потому что у вас было тяжелое детство, — прошептала Деянира.
Броэрек криво дернул плечом.
— Что-то в таком роде… — нехотя согласился он. — Я допустил одно нехорошее предположение и тут же решил проверить его. Я поехал в свободную деревню, не ближайшую к нам, а ту, что подальше, и постучал в дом кузнеца. Тот отворил, очень недовольный моим вторжением. «Я заплатил за то, чтобы ты нас охранял, — сказал он, — чего тебе еще потребовалось?» Я сказал ему, что хочу поговорить. И кузнец впустил меня в дом, а впустив, заложил засовы и принялся бранить на все корки. Уж так он ругал и меня, и моего брата, и всех моих солдат, и вообще любого человека, с которым я когда-либо имел дело.
Деянира представила себе эту картину: как кузнец ругает Броэрека и как Броэрек с неподвижным лицом слушает кузнеца, — и девушке стало не по себе.
— Вот так я узнал, — ровным тоном продолжал Броэрек, — что Хамурабид взялся защищать эту деревню в обмен на девушек, медные украшения и дармовой эль.
— Это ведь что-то вроде дани, — сказала Деянира.
Броэрек сжал руку в кулак.
— Мы стережем Серую Границу, — сказал он. — Мы делаем это не за деньги, не за плату. Мы не наемники. Хамурабид позорил моего брата. То, что он делал, всех нас опозорило. И я стал думать о том, как прекратить это. — Он улыбнулся. — Я тугодум, — признал Броэрек. — Я нескоро составил план, но когда это произошло, никто ни о чем не догадался.
— Кроме Джурича Морана, — вставила Деянира.
Броэрек кивнул и прибавил:
— Но если Моран рассказал об этом только тебе, значит, он одобрил мой поступок.
…С гнусавой троллиной трубой в руке Броэрек подъехал к самой Серой Границе и, как ни сопротивлялся конь, ввел его в гущу клубящихся туманов. Воздух был здесь перенасыщен влагой, как будто Броэрек очутился внезапно на дне морском. Он не узнавал ни леса, ни коня, ни самого себя. Его руки сделались плоскими и серыми, густо обозначились на них морщины, и видно стало, какими узловатыми, уродливыми станут его пальцы в старости. В полутьме мелькали образины, заставляя сердце екать, сперва от страха, потом от стыда: вооруженному воину нечего бояться, даже если он и один.
Туман шептал на тысячу голосов, и иногда Броэреку чудилось, что он вот-вот поймет эти бессвязные речи. Вдруг мимо лица пронеслись густые белые тени, очень маленькие, ледяные на ощупь. Это длилось лишь мгновение, а затем снова — неопределенность, ничто.
Броэрек поднес трубу к губам и дунул. Туман расступился, не сразу и нехотя, и звук растекся, расползся по густому воздуху Границы. Он гнал перед собой тугие волны, он просачивался в синюшную влагу, наполняющую легкие, и в конце концов вся Граница, казалось, загнусавила вслед за трубой, затряслась, запела. Это тянулось бесконечно долго, а затем оборвалось.
Теперь тишина была настороженной, а полупрозрачные образины исчезли вовсе.
Броэрек продолжал ждать. Он не выпускал трубу из рук. От напряженного вслушивания у него звенело в ушах, и он решил, наконец, что все это бесполезно: если те, кому адресован зов, услышали, они придут, рано или поздно.
И они пришли. Броэрек сжал зубы, но не отшатнулся и даже, кажется, не побледнел, когда перед ним явилось трое воинов-троллей: широкоплечие, кривоногие, с неправильным прикусом и смуглой кожей, они холодно глядели на него своими глазами-щелками и молчали.
Броэрек стиснул пальцы на трубе, поднял ее и показал им. Они послушно перевели взгляд на инструмент, но продолжали безмолвствовать.
Тогда Броэрек разлепил губы и сказал:
— Я хочу, чтобы вы убили одного человека.
Глава шестая
В ту ночь Деянира почти не сомкнула глаз. Мрачные картины ей являлись. Она никогда не видела троллей Истинного Мира, поэтому те фигуры, что обступали ее в бредовых видениях, обладали устрашающе-тошнотворной наружностью: как будто все сопли Голливуда были размазаны по их уродливым телам с шипами и повсеместными бородавками. Иногда ей приходила в голову спасительная мысль о том, что Моран — тоже тролль; на короткое время эта мысль изгоняла жуткие видения, но затем все возвращалось.
Ей чудилось, что Броэрек отвез ее к Серой Границе и вызвал для переговоров отряд кошмарных существ. Она почти слышала, как поет в тумане гнусавая труба. «Я привез вам женщину, — скажет Броэрек. — Взамен я хочу, чтобы вы убили для меня человека». И отдаст ее в паучьи лапы троллиного жреца, служителя адского культа.
Все это очень увлекательно, пока не представишь себе воочию, что такое может случиться лично с тобой.
Деянира представляла себе лицо Броэрека — каким оно было во время их последнего разговора. Печальное, задумчивое. Мол, не хотелось бы мне убивать тебя, девочка-которая-слишком-много-знала, но ведь придется!
Впрочем, оба они с Броэреком хороши. Он как будто пытался ей сказать: «Я подстроил гибель Хамурабида и даже заплатил за это, но я не убийца». Но ведь он убийца, что бы он ни говорил по этому поводу, какие бы причины ни приводил. Он убийца, и все тут. А Деянира тоже изображала изо всех сил: «Я знаю твой маленький грязный секрет, и поэтому ты сделаешь для меня все, о чем я попрошу, но имей в виду: вообще-то я порядочная девушка, а не какая-то шантажистка». Чушь! Разумеется, она шантажистка. Кого она обманывает? Если Броэрек решит предать ее, отвезет к троллям и обменяет на какую-нибудь услугу — что она будет делать? Ей даже обвинить будет некого, сама виновата. Работала бы служанкой и горя бы не знала.