— Скажите, пожалуйста, где тут бабаджийский ашрам? — Спросил я у похмельного мужика, отдыхавшего на магазинном крыльце.
— Чаво?
Конечно, стоило спросить у кого-нибудь более интеллектуального, но мужик это был единственным живым существом, находящимся в поле моего зрения. Не считая, конечно, копавшихся в пыли кур. Но от тех, наверное, толку еще меньше. Хотя не факт…
— Ну, куда с города приезжают? — Продолжал допытываться я. — Говорят, городские тут дом купили, под индийскую церковь перестроили…
— А, к богомольцам ты! Дык, эт — на той улице. Крашеный дом, на воротах — буква "зю"…
Гадая о смысле "буквы зю", я побрел в указанном направлении. Вечерело. По улице погнали нещадно пылящее стадо. Пришлось пережидать возле чьего-то палисадника, пока коровы пройдут мимо. Затормозил и пытавшийся вывернуть из проулка "Москвич". Одна из телок заинтересовалась зеркальцем заднего вида, лизнула его, потом принялась чесать рога. Шофер с матами выскочил из машины, коровы шарахнулись, по дверцам "Москвиченка" застучали копыта. Маты стали еще гуще.
От наблюдения сцен народной жизни меня отвлек вежливый черный пес размером с годовалого теленка. Он подошел ко мне, ткнулся носом в живот. Я замер, размышляя, нужно ли бояться. С одной стороны, зверюга значительно крупнее дога, с другой — вряд ли по деревенским улицам свободно гуляет что-то злобно-опасное.
Потом калитки того дома, возле которого я прятался от стада, появился худой мужик в юбке. Бежевая такая юбка с оранжевой каймой и кучей складок. Какой-либо другой одежды на нем не наблюдалось. Только стоптанные кроссовки и очки. Мужик нес в руках пластиковую бутылку с молоком. Я обрадовался, кинулся к "богомольцу" (а кто еще будет разгуливать по деревне в таком виде?):
— Простите, не подскажите, как пройти в ашрам?
— Найт. Не понимайт. Я не говорит по-русски. — Ответил мужик и потопал своей дорогой.
Вежливый пес снова ткнулся в меня носом. На это раз — в спину. Посмотрел осмысленно-печально.
— Что, тебе тут тоже не совсем уютно? — спросил я у собаки.
Пес начал остервенело чесаться. Вспомнив о недоеденном бутерброде, я полез в рюкзак. Хлеб раскрошился, перемешался с маслом и кусками колбасы.
Пес принял угощение очень вежливо. Обдав ладонь горячим дыханием, осторожно слизнул кусочек колбасы, потом аккуратно подцепил зубами хлеб, не торопясь, сгрыз. Уселся рядом с рюкзаком, привалившись к нему спиной. Я потянул бэг к себе:
— Думаешь, я тут жить собираюсь? Прям посреди улицы? Не, до ночи нужно хоть кого-то найти.
Пес согласился, затрусил следом за мной.
У ворот следующего по улице дома сидела пожилая женщина и смотрела на небо. У нее были огромные синие глаза, волнистые седые волосы, собранные в толстую косу, и ухоженные руки. Пес подбежал к ней, виляя хвостом. Я решил, что женщина эта явно не местная. В Сибирской деревне не бывает настолько красивых старух с такими бездонными глазами. Ее и старухой, не смотря на седину, назвать неудобно.
— Не помешаю? — Спросил я, присаживаясь рядом с ней на скамеечку.
— Пожалуйста. — Улыбнулась женщина. — Меня зовут Нина Владимировна.
— Очень приятно. — Мне почему-то захотелось вытянуться "во фрунт" и щелкнуть каблуками. Но делать этого я, конечно, не стал, просто кивнул. — Максим.
— Вы — на праздник к бабаджистам?
Я пожал плечами:
— Не знаю. К индуистам я не отношусь. Просто приятель пригласил. Вы случайно не знаете такого — Олег Харуев? Они где-то в палатках тут живут. Должны жить…
— К сожалению, нет… По-над Тарой теперь каждое лето — палаточные лагеря. Много народа приезжает. Раньше меньше было…
Мы посидели еще немного. Пес устроился рядом с нами, положив голову на лапы, и, кажется, даже задремал.
Нужно было идти искать Олега, но я не мог заставить себя встать. Нина Владимировна показалась мне настолько необычной, что хотелось подольше побыть рядом с ней. У меня возникло странное ощущение: будто вокруг этой женщины — купол покоя и тишины. Деревенские звуки — звяканье ведер, крики хозяек, загонявших коров — доносятся словно сквозь вату.
— Хотите черники? — Неожиданно спросила Нина Владимировна. — Мужчины уехали на рыбалку. А черника пропадает…
— С удовольствием…
Она толкнула калитку, я шагнул вслед за ней. Во дворе под навесом стоял стол, грубо сколоченный из сосновых плах, и пара скамеек. Доски потемнели от времени и казались полированными. На столе грудой лежали пакетики с образцами почвы, стеклянные пробирки, прочая лабораторная мелочь, и стояла пластиковая бутылка с молоком.
Нина Владимировна вынесла из сенок суповую тарелку черники, поставила на черные доски, щедро налила молока. Села напротив, стала смотреть, как я ем. Потом неожиданно сказала:
— Когда-нибудь здесь поднимется горная гряда. Омкар — зародыш будущего вулкана.
Я едва не выронил ложку:
— А вы откуда знаете?
— Я — геолог. Точнее, геофизик. Доктор наук. Правда, Печкин приглашает меня в экспедицию в качестве экстрасенса. Он все надеется найти свой Кристалл. Но кольцевые структуры — это тоже очень интересно. Здесь энергия Земли поднимается вверх мощным потоком, это чувствуют даже те, у кого никаких способностей нет. Поэтому место здесь особое. Не даром ашрам построили, едут сюда, чтобы почувствовать эту энергию.
На секунду мне стало страшно. Сумасшедшая? Вроде не похоже…
К мистике я всегда относился более чем скептически. Правда, куча моих приятелей верила в чакры, эфирные каналы и прочую муть. Запоем читали Кастанеду и иже с ним. Восхищались. Но Нина Владимировна говорила об энергетических потоках без всякой экзальтации. С той же интонацией, что и о геологических эпохах: как о чем-то само собой разумеющемся, научно доказанном…
Она взглянула мне в глаза и словно прочитала мысли:
— Максим, вы — счастливый мальчик. Вы ищите осознания. Большинство же лишь пытается заполнить свою внутреннюю пустоту… Убежать от самих себя.
Потом во двор зашли трое мужчин, один тащил на плече сеть, другой — ведро еще живой рыбы. Я почувствовал себя лишним, извинился и ушел.
Уже почти стемнело. Я побрел вдоль улицы в направлении, указанном Ниной Владимировной. Черный пес, к моему удивлению, дождался меня у калитки и теперь трусил следом. Видимо, твердо решил провести сегодняшний вечер в моей компании.
Вскоре деревня закончилась, дорога выбежала на луговину, потом нырнула в лес. Под откосом, на самом берегу Тары, горели костры, слышался гитарный перебор. Но спускаться к палаткам почему-то не хотелось. Я шел и шел, сам не зная куда. В принципе, разбить стоянку можно в любой момент и в любом месте…
Потом я увидел на фоне светлого еще неба купол скрытой за деревьями часовни. Здесь от основной дороги отделялась тропинка, ведущая к берегу. Я пошел по ней — тропинка вильнула, поднялась на увал, на самый верх.
Я догадался, что холм этот — тот самый Омкар, о котором говорил Шаман. Место, где несколько религий умудряются сосуществовать друг с другом.
В центре площадки — православная часовенка: вся в деревянных кружевах, хорошенькая, словно детская игрушка. По крыше часовенки скребет лапами раскидистая сосна. Нижние ветви дерева, словно новогодними игрушками, увешаны яркими лентами. Это — буддисты постарались и всякие прочие шаманисты. Тут же рядом — квадратная яма глубиной около метра с выложенными кирпичами бортами. На дне — угли, полуобгоревшие цветы и конфеты. Порывшись в памяти, я обнаружил, что знают слово, которым называют яму: кунда, индуистский алтарь.
Чуть в стороне я нашел еще одно кострище — уже обычное, туристическое, даже "рогульки" для подвешивания котелка имелись, и пара бревен, на которых так удобно сидеть и смотреть в огонь…
Я скинул рюкзак, сходил за дровами, развел костерок. С вершины Омкара — великолепный вид: темное море камыша, последние мазки заката на зеленоватом небе, несколько облаков, подсвеченных солнцем, синих и багровых, словно расплавленный металл.
В небе одна за другой зажигались звезды. Я пил чай, смотрел на небо и грезил о древнем море. Над увалами дул ровный упругий ветер. Он летел с севера, и в нем чувствовался холод полярных равнин, он пах смолой и совсем чуть-чуть — морской солью.
Постепенно закатные краски гасли, стемнело, на небо выбралась огромная кроваво-красная луна. "Скоро будет дождь", — подумал я, достал из рюкзака спальник, завернулся в него, лег возле бревна.
От земли пахло древесной прелью и еще чем-то неуловимым, густым и теплым, словно парное молоко. Ветви сосен качались на фоне звездного неба, но казалось, что покачивается сама земля. Омкар, как волшебный летучий остров, плыл среди звезд.
Во сне я был наконечником стрелы, проносящейся сквозь Вселенную.
Потом открыл глаза и понял, что ночь уже почти кончилась. Луна ушла за горизонт, воздух наполнился предутренней свежестью. Ветер стал холоднее, он ледяными струйками пробегал по лицу, забирался под спальник. Черный пес похрапывал, привалившись к моим ногам. Вставать не хотелось, и я вновь задремал. И опять полетел сквозь звездные скопления, сквозь спирали галактик, пылевые облака, мимо черных дыр и раскаленных пульсаров, мимо…
Постепенно звезд становилось все больше, они слились в сплошной серебристый фон. А я все летел, звезды исчезли, меня окружило сиреневое сияние, клубящееся, словно облака на закате.
Проснулся я от запаха дыма. Небо уже посветлело, костерок вновь горел. У огня сидел худощавый старик:
— Простите, но я посчитал, что, проснувшись, вы будете не прочь выпить чаю. — Извинился он за вторжение.
Старик отошел на пару шагов от костра, скинул куртку, оставшись лишь в легкой футболке и тренировочных штанах. Встал на одну ногу, шумно втянул носом воздух — и закрутил мельницу движений, затанцевал, заскользил, словно играющая кошка. Спросоня мне казалось, что старик временами исчезает, размазывается в воздухе, словно лопасти включенного вентилятора, превращается в переливающуюся дымку.
Потом дедок выкрикнул какое-то незнакомое слово, хлопнул в ладоши — и остановился. Не смотря на утреннюю прохладу, футболка его была мокра от пота.
— Не знаете, сколько сейчас времени? — Спросил я. Мысль о времени позволяла ощутить реальность происходящего.
— Около четырех часов утра… Или чуть раньше. Простите, если помешал вам. Но я каждое утро делаю здесь гимнастику, — сказал старик, натягивая куртку. — Счастливо оставаться. Да, кстати, а Хозяин сегодня ночью к вам не приходил?
— Какой Хозяин? — Удивился я.
— Если ночевать на Омкаре, то можно встретить какого-то местно духа. Археологи вскрыли могильники, вот он и бродит, ищет что-то… Говорят, многие слышали, как он ходит, бормочет что-то на древне-кулайском…
— Нет. Я спал…
— Жаль, жаль. — Покачал головой дед. — Чем больше свидетельств, тем лучше.
Старик удалился вниз по тропинке. Я рывком поднялся, сел у костра. С наслаждением вдохнул утренний воздух. Дующий с заречья ветер был теплым и плотным, как водяные струи, он толкал в грудь, шевелил волосы. Я подставил ветру ладони — и мое тело наполнилось ощущением таежной свежести. Черный пес вопросительно взглянул на меня снизу.
— Что, зверя, жрать хочешь? — Усмехнулся я. — Ладно, сейчас искупнемся и сварим кашки.
Вода на рассвете — как парное молоко. Действительно, никаких Багам с Канарами не надо…
Правда, довольно долго пришлось искать чистый спуск к реке. Внизу берег зарос крапивой, ивняком и еще какой-то вонючей дрянью, сплошь облепленной паутиной. Пару раз я сунулся было к воде, но ноги тонули в илистой жиже, перемешанной с гниющими ветками.
Зато мы со Зверей обнаружили еще одну кунду, спрятанную в ивняке. Вокруг квадратной ямы были разбросаны кости и птичьи перья. Пес покопался в углях, вытащил несгоревшую куриную голову. Начал воодушевленно грызть.
— Слышь, Зверя, а мы с тобой тут ничего не оскверняем? — Задал я псу риторический вопрос. — По-моему, индусы к твоим собратьям не очень-то хорошо относятся.
Пес оторвался от еды и насмешливо фыркнул. Пришлось ждать, пока мой лохматый компаньон расправится с куриной головой.
Лишь метров на пятьсот выше по течению, там, где Тара делает поворот, обнаружилось что-то вроде глинистого пляжика. Здесь-то и стояла большая часть палаток. В такую рань туристы, естественно, спали.
Я разделся, с разбега бросился в реку.
Вода в Таре — коричнево-красная, почти не прозрачная. Она настояна на торфе и мертвых травах таежных болот, на красной глине низких берегов. Но по ощущениям вода эта удивительно чистая. Как так может быть, не знаю. Но коричневатая жидкость воспринимается как нечто свежее, словно первый снег. И пахнет вода так же, как тайга в предзимье: она прелым листом, сосновой корой, горьковатыми ягодами. Может, муть, которую несут воды Тары, на самом деле, — какая-нибудь целебная грязь?
Я плескался в реке, а пес сидел около моих вещей. Сторожил.
— Зверя, иди сюда! — Позвал я.
Он подошел к кромке воды, недоверчиво понюхал ее, ступил одной лапой. Видимо, идея купания ему не понравилась. Он брезгливо отряхнул лапу и вернулся к моим вещам.
Я внезапно вспомнил, что на Омкаре остались рюкзак и спальник. Конечно, в пятом часу утра вряд ли кто из туристов продерет глаза. Но вот деревенские рано встают. Мало ли что случиться…
Выбравшись из воды, я не стал одеваться, затрусил по берегу к своей временной стоянке. Пока добежал — обсох. Правда, сильно запыхался. Кольнула зависть к утреннему визитеру: мне бы так! Я не понял, в какой технике дед работает, некоторые "связки" движений напоминали у-шу, некоторые — айкидо. Хорошо бы с ним поближе познакомиться, о мастерах такого класса я лишь слышал, и то не от очевидцев… Интересно, откуда он?
— Ну, чего, песка, с чем будем кашу варить: с говядиной или со свининой? — Спросил я у моего хвостатого спутника.
Однако сразу заняться готовкой не удалось. Стоило нам подняться на Омкар, как раздался истошный женский визг. Около кунды сидели три тетки лет по тридцать, вооруженные кисточками и банками с краской. Дамы, видимо, собирались с утра пораньше подновить украшения на своем алтаре. Теперь они визжали так, словно каждой из них за пазуху залезла дюжина пауков.
Я удивился: конечно, одежда у меня — не для официального приема, но, что они, никогда мужика в плавках не видели? Однако, оказывается, столь бурная реакция относилась не ко мне, а к псу:
— Молодой человек, это ваша собака? — Спросила одна из теток, раньше других понявшая, что их вопли не заставят нас раствориться в воздухе.
— Наверное, моя. — Попытался успокоить я женщин. — А что?
— Она не кинется?
Пес, чувствуя, что разговор идет о нем, виновато уселся на собственный хвост.
— Зачем ему кидаться? — поинтересовался я у женщин.
— Все-таки уберите его! — Распорядилась тетка. — Здесь не место для собак!
Чего хочет женщина — того хочет Бог. Я оделся, упаковал рюкзак, и мы побрели в палаточный лагерь.
После "изгнания из храма" в душе остался неприятный осадок. По-моему, миролюбивый Зверя по определению не способен ни на кого кидаться. Особенно на совершенно не мешающих ему теток. Конечно, здоровенная псина, я таких раньше не видел. Не знаю, какой породы, смесь какая-нибудь… Я в собачьих породах не очень разбираюсь. Как-то не довелось. В детстве у меня была дворняжка по имени Джек. Прожил он с нами девять лет. Потом умер — что-то с почками у него было.
Воспоминания нахлынули внезапно, словно и не прошли годы с тех пор, как сидел я рядом с умирающим псом.
Джека мы, пацаны, подобрали на помойке. Мама разрешила поселить его в доме. Смешной щенок был: рыжий, как лисичка, веселый, готовый сутки на пролет играть. И потом, повзрослев, Джек оставался таким же приветливым и игручим. Умел подавать лапу, лаять по команде…
Когда он заболел, мы потащили его в ветлечебницу. Врач сказал: можно сделать операцию, но гарантии нет, да и проживет после нее собака лишь год-другой. Мама спросила, сколько стоит операция, услышала цену и побледнела.