Ветер стал покрепче. На волнах появились первые "барашки". Шлюп шел в бакштаг.
- На лаге! - Азарьеву не было причин надрывать глотку: небольшие размеры кораблика позволял командовать и без этого.
- Семь, ваше благородие!
Малах глянул на щиты и решился.
- Риммер Карлович, давай "Гладкую воду".
Серебряная пластина амулета почти целиком скрывалась в ладони иностранного капитана. Ее увидели лишь Семаков и Мешков, да и то лишь потому, что к действиям всех иномирцев они приглядывались особо тщательно. Зато эффект от применения заметили все, кто был на борту.
Круг гладкой воды был огромен: сажен сорок, не меньше. Зеркальная гладь в нем вопиющим образом не сочеталась с порывистым ветром, а заодно противоречила опыту моряков российского флота. Но удивляться было некогда. Малах отдал команду:
- Подача гранат - товсь! Заряжай!
Одновременно последовали реплики от русских офицеров:
- Семь кабельтовых до первого щита.
- На такой дистанции, да без волнения - и мои бы с первого залпа накрыли.
- Пожалуй, что так, Михаил Григорьевич.
Тем временем пять серых тупоносых гранат легли в лоток. Все глаза устремились на Малаха, который стоял, чуть согнувшись, у казенной части орудия и приглядывался. Самыми внимательными были комендоры. Но даже они заметили первый выстрел только по причине движения затвора, который с негромким металлическим стуком сдвинулся, дал следующей гранате уйти в ствол и скользнул обратно, досылая снаряд.
Звук дошел с опозданием. Столб воды от чудовищного взрыва гранаты поднялся явно выше мачты шлюпа. Зрители даже не успели ругнуться, как грохнули еще два взрыва.
Уже после того, как третий столб опал, а обломки щита, крутясь, попадали в воду, князь Мешков машинально отметил в памяти: "Первый недолетом двадцать сажен, второй - десять, третьим накрытие. Ни одного перелета. Очень мощные взрывы: и на линейный корабль хватило бы одного для критического повреждения корпуса".
Вслух же было сказано:
- Отменно стреляли, Малах Надирович.
- Цель была легкая, Михаил Григорьевич, - проявил скромность артиллерист из иного мира. - Максимушкин, к гранатомету! Делай так, чтобы мушка и прорезь совместились вровень... готов? Приглядывайся пока, минута у тебя есть. Вон второй щит. Один палец - на спуск, второй - на ползунок... И не торопись с выстрелами. Щит в ответ стрелять не будет.
Комендор про себя отметил, что ворочать ствол совсем не трудно, а целиться по мушке и прорези - дело наипростейшее. Из осторожности первый выстрел он дал с большим недолетом. А вот второй был позорно смазан: разрыва вообще не случилось. Перелет, о чем чужестранный артиллерист и предупреждал. Третий - снова недолет, хотя и ближе. От четвертого разрыва щит аж подскочил, но не развалился. С пятого выстрела мишень разнесло в мелкие щепочки.
- Для начинающего неплохо, - послышался голос из-за плеча.
Про себя Максимушкин решил, что все-таки этот Малах не взаправдашний немец, поскольку не изругал за напрасную трату гранат, а, наоборот, похвалил за меткость.
Семаков мысленно отметил, что по виду взрывы на море немного слабее виденных на суше. Куда более впечатленным оказался лейтенант Острено - возможно, как раз потому, что не был артиллеристом, хотя опыт Синопского сражения он имел. Правда, его предупредили, что будут испытываться новые бомбы, почему-то именуемые гранатами, но ничего не сказали о том, насколько они мощные. Еще больший моральный удар нанесла скорострельность. Даже принимая во внимание, что иностранец явно обладал немалым опытом в обращении с этим орудием, вся стрельба от первого выстрела до поражения мишени заняла с полминуты - и это на три гранаты! А у неопытного Максимушкина - от силы полторы минуты на пять выстрелов.
Пока присутствующие оценивали и прикидывали, к гранатомету подошел Патрушев. Он получил точно такую же порцию указаний и положил руки на спуск и управление.
То ли второй комендор переволновался, то ли у него просто не хватало артиллерийских способностей, но щит был разбит лишь восьмой гранатой. Из пристрелочных четыре ушли перелетом. Местные офицеры увидели заминку с подачей гранат по цепочке, но промолчали. К большому удивлению всех, а в первую очередь нижних чинов, немец не ругался, а лишь сухо заметил:
- Владимир Николаевич, в бою рекомендую ставить первым наводчиком Максимушкина, а вторым - Патрушева. Также рекомендую учения для отработки подачи гранат. Имейте в виду, в бою я бы посоветовал подавать их из трюма, а не из ящика на палубе.
- А это почему? - не выдержал Семаков.
- Если ответным огнем разобьют ящик, гранаты по всей палубе собирать придется.
- К тому же они взорваться могут, - поддержал Острено.
- Нет, в этом смысле боеприпас совершенно безопасен. Самое худшее, что может случиться с гранатой - она упадет в море. Чугун плохо плавает.
На эти слова ухмыльнулись даже матросы.
Риммер снял действие "Гладкой воды". Шлюп сразу стало ощутимо потряхивать на волне.
- Одна небольшая просьба, господа, - вдруг обратился иностранный артиллерист. - Не покажете ли вы хотя бы один выстрел из ваших орудий?
Адъютант Нахимова нахмурился, отчего его усы чуть приподнялись.
- Не смею приказывать, но запас ядер не так велик. Вот если только холостым...
- Пусть и холостым. Мне бы увидеть, как заряжают, и с пояснениями.
Лейтенант Азарьев не колебался.
- Максимушкин, один холостой выстрел из четырехфунтовки.
Комендор принялся действовать и объяснять:
- Вот энто, ваше благородие, порох в картузе.
Комендор сноровисто подхватил бумажный пакет с порохом и затолкал его в дуло чугунного орудия. Туда же пошел пыж - комок пакли. Железный прут Максимушкин сунул в отверстие на стволе.
- Чтоб картуз проткнуть, значит.
Из фляги комендор подсыпал в то же отверстие небольшую порцию пороха.
- Порох тут другой, потоньше, - последовало объяснение.
Этот тонкий порох полыхнул ярким пламенем, грянул выстрел, а орудие, подпрыгнув, рванулось назад.
- Спасибо, я понял.
Свою реплику подал капитан Риммер:
- Господа, обязан похвалить обученность ваших матросов в обращении с парусами.
Все российские моряки, как один, постарались скрыть удивление, а ответил командир шлюпа:
- Благодарствуйте на добром слове, Риммер Карлович.
Про себя Азарьев отметил, что, по всей видимости, подчиненные немца не столь умелы.
- Через который час мы будем у места стоянки? - поинтересовался иноземный артиллерист.
Разумеется, русские офицеры ничем не показали, что их коробит такое скверное знакомство собеседника с морской терминологией и русским языком вообще. Это прискорбное явление было объяснено классическим: "Иностранец, что с него возьмешь".
- Не более получасу осталось, Малах Надирович.
- Господа, считаю весьма нужным дать вам пояснение по нашему гранатомету. Все вы должны понимать, как его возможности, так и ограничения.
Совершенно неожиданным для всех оказался вопрос Острено:
- Малах Надирович, а сколь долго вы будете нас просвещать?
- Думаю, что в час уложусь.
- В таком случае принужден покорнейше отклонить предложение. Адмирал приказал доложить ему результаты немедленно по прибытии.
Семаков и Мешков поняли, что в случае надобности их вызовут, и предпочли промолчать.
В разговор вмешался Максимушкин, но сделал это в строгом соответствии с уставом:
- Ваше благородие, разрешите обратиться к господину лейтенанту.
- Разрешаю, братец.
- Ваше благородие, а что ж за порох такой в энтом гранатомете, что дыма никакого?
Вопрос предвиделся, поэтому и ответ был подготовлен заранее:
- Порох особенный, Максимушкин, он бездымный и беззвучный, а в самой гранате, хотя тоже бездымный, но с большим звуком - небось, слышал?
- Да как же не слышать, все слышали, а вот кабы перелеты так же вдаряли, вот орудие было бы!
- Твоя правда, братец, но наши мастера еще до такого не додумались.
Пока мужчины занимались смертоносными игрушками, маг жизни вела свою партию. С утра за ней прислали экипаж, и после получасовой езды двери дома Мешковых гостеприимно распахнулись перед многоуважаемой госпожой.
Для того, чтобы прочитать мысли горничной, не надо было иметь ранг магистра магии разума. Вполне хватило бы обыкновенного житейского опыта.
- Барыня с утра хорошо себя чувствуют, ели в охотку и еще просили, но я же, как вы велели...
- Я так и думала. Фрося, ведите.
Княгиня и вправду выглядела совершенно здоровой. И сразу же по приветствии попыталась взять на себя инициативу:
- Мариэла Захаровна, я хотела извиниться, что вчера даже не успела вас поблагодарить...
- Татьяна Сергеевна, извиняться не за что. Вы и вправду были серьезно больны. Сейчас я вас осмотрю. Фрося, выйдите.
Скоростью выполнения приказа прислуга ясно дала понять немке о глубочайшем к ней доверии.
Осмотр вряд ли занял и две минуты.
- Как я и предполагала, воспалительное состояние снято...
Магистр чуть-чуть покривила душой. Конструкты, поставленные на совесть, еще действовали, хотя нужды в них не было.
- ...теперь вам можно вставать. В полдень рекомендую поесть, как обычно. Вы ведь уже позавтракали, не так ли?
- Все так, но Фрося говорит, вы не велели давать много. А я такая голодная...
- Так и должно быть, - улыбка.
- Мариэла Захаровна, сейчас я оденусь, а вы, коль не в труд, подождите. Я непременно должна с вами поговорить.
- Так я как раз и хотела кое-что вам сказать по лечению.
На самом деле разговор предполагался и на другие темы.
в похвалу княгине будь сказано: она оделась необыкновенно быстро - с помощью горничной, понятно. Весь процесс занял от силы полчаса. Под чай с домашним печеньем началась беседа.
Впрочем, с самого начала иностранка твердо объяснила пациентке все особенности состояния ее здоровья, сказав в заключение:
- Я думаю, Татьяна Сергеевна, что отсутствие у вас детей как раз и объясняется хроническими воспалением... по женской части. Но теперь, когда я его сняла, вы с большой вероятностью забеременеете, и тогда настоятельно рекомендую переехать в безопасное место. Если то, что я слышала от князя, верно, то война совсем близко. Как, - тут на короткое мгновение Мариэла Захаровна запнулась, - ваш лечащий врач настаиваю: беременным здесь не место.
Княгиня учтиво поблагодарила, заверила, что последует разумному совету, и перехватила нить беседы:
- Мариэла Захаровна, так вы и вправду учились в университете?
В ответе, как показалось Татьяне Сергеевне, прозвучала снисходительность.
- Если бы только в университете. Для начала там учатся четыре года, это дает ранг бакалавра. А потом еще трехлетний курс и лечебная практика, после них экзамены, тогда можно получить лиценциата. У меня на это ушло всего шесть лет; для моей специальности довольно быстро. А потом еще магистерские спецкурсы, и обширная практика, и защита диссертации, это еще шесть лет. Магистр имеет право лечить, но лишь с разрешения наставницы и под ее присмотром. Ну, разве только в исключительных случаях самостоятельно... Я уж пять лет, как магистр. Думаю, еще годика три или четыре - тогда стану доктором.
Татьяна Сергеевна не была сильна в устном счете. Вот почему она, не подумав, брякнула:
- Сколько ж вам лет, Мариэла Захаровна? - и тут же прикусила язычок. Но эта удивительная женщина не обиделась, а улыбнулась:
- Судите по внешности? Она результат моего легкомыслия. Знали бы вы, как мне влетело за это!
- Простите великодушно, не поняла: от кого и за что влетело?
- Омолодила я себя. За это от наставницы и попало.
Княгиня все еще не понимала и попыталась уточнить суть дела:
- Вы сами себя омолодили?
- Ну да.
- И успешно, насколько вижу?
- Конечно.
Понимания не прибавилось, что и выразилось в реплике:
- Вы же никому вреда не причинили, даже себе самой. Так в чем тут грех?
- В том, что замахнулась я на действие не по своему рангу. Омоложением может заниматься только тот, у которого ранг доктора. Ну, или повыше.
Любопытство подстегивало задавать все новые вопросы, но голова у бедной пациентки уже шла кругом, поэтому она спросила нечто наипростейшее:
- А выше доктора кто?