В этом году Касваллон даже в Играх отказался участвовать, хотя как прошлогодний победитель мог принести своему клану несколько лишних очков. Причина, которую он при этом выставил, была еще хуже, чем сам отказ: он, дескать, не мог оставить беременную жену, потому что у нее случилось кровотечение. Он уложил ее в постель и сам исполнял всю бабью работу по дому.
Это окончательно уронило его репутацию в глазах мужчин, но подняло на небывалую высоту в глазах женщин.
Теперь он спас мальчишку-низинника, самым непотребным образом использовав закон гор себе в оправдание. Мыслимо ли применять кормак в подобном случае? Этот закон был принят ради усыновления детей павших воинов, нижнесторонних в клан на его основе никогда еще не протаскивали.
Публично по этому поводу Камбил ничего не говорил и лишь на заседании совета высказал свое отвращение, но Касваллон, как всегда, остался невосприимчив к хуле.
То же самое было, когда он поймал двух хестенских охотников на землях Фарлена. Касваллон избил их своим посохом, но пальцы им не отрезал. Это привело совет старшин в бешенство, как и его женитьба на Мэг – оскорбительная, по их мнению, для всех фарленских девиц.
Касваллон относился к этому с полнейшим безразличием, отчего ярость против него порой перерастала в ненависть.
Мэг все знала, поскольку между Фарленами почти не было тайн, но Касваллон никогда об этом не заговаривал. Он всегда держался учтиво, даже с врагами, и вряд ли кому во всех трех долинах доводилось видеть его вышедшим из себя. Многие почитали это признаком слабости, но женщины, куда более прозорливые в подобных делах, не сомневались в мужестве Касваллона.
Причина, по которой он не изувечил охотников, не имела ничего общего с трусостью, и его друзья находили ее вполне уважительной. А недругам, которых ничто не могло бы удовлетворить, Касваллон попросту и не говорил ничего.
Мэг тревожилась, как бы эта ненависть не довела клан до кровной вражды, но тревоги ее относились к будущему, а у горянки всегда столько дел на сегодня, что отвлечься немудрено.
2
Гаэлен, не ведая о раздоре, причиной которого стал, медленно разматывал повязку на голове.
С бесконечной осторожностью он очистил веки от запекшейся крови и приоткрыл двумя пальцами глаз. Пещера, на которую он смотрел, постепенно обрела четкость, но осталась подернута розовой дымкой. Гаэлен посмотрелся в серебряное зеркальце. Шрамы на лбу и скуле он встретил невозмутимо, но сам глаз, воспаленный и налитый кровью, делал его похожим на демона.
Оракул выбрил ему макушку, чтобы наложить швы. Волосы уже отрастали, но около шрама сделались совершенно белыми.
В этот миг Гаэлен ощутил, что его страх перед аэнирами рассеивается, как туман поутру, уступая место куда более сильному чувству.
Ненависть овладевала им, наполняя душу жаждой отмщения.
Три недели он провел в пещере и рядом с ней, глядя, как горный дрок наливается золотом от дождей и солнца. Он видел, как тают на горах снежные шапки, видел молодых оленей, выходящих из леса к быстрым ручьям. Бурый медведь вдалеке метил когтями ствол вяза, кролики на рассвете резвились в высокой траве.
Вечерами они с Оракулом разговаривали, сидя перед огнем. Гаэлен усваивал историю кланов, заучивал имена героев. Был Кубрил по прозвищу Черный Засов, первым поднявший великий Ворл-камень; был Григор Огненный Плясун, сражавшийся с врагами в собственном пылающем доме; были Железнорукий и Дунбар. Могучие мужи, горцы.
Не все они, к немалому удивлению мальчика, были Фарленами. Кланы вопреки обоюдной ненависти чтили общих героев.
– Не пытайся пока понять это, – говорил Гаэлену старик. – Мы и сами-то себя с трудом понимаем.
В последний вечер месяца Оракул снял своему подопечному швы и объявил, что тот готов вступить в мир живых.
– Завтра придет Касваллон, и ты решишь, что тебе делать дальше – оставаться или уходить. В любом случае мы с тобой расстанемся как друзья, – торжественно заверил старик.
У Гаэлена свело живот.
– А нельзя ли мне просто еще немного побыть здесь, с тобой?
– Нет, мой мальчик. – Оракул потрепал его по щеке. – Несмотря на удовольствие, которое доставляет мне твое общество, так не положено. Будь готов, потому что Касваллон придет рано, с рассветом.
Полночи Гаэлен не мог уснуть, а потом ему приснился горец с расплывчатым лицом, перед которым он чувствовал себя полным болваном. Горец приказал ему бежать, но Гаэлен увяз ногами в грязи; тогда горец рассердился и ударил его копьем. Мальчик проснулся весь в поту и пошел к ручью мыться.
– Доброе утро. – На прибрежном валуне сидел высокий мужчина в травянисто-зеленом плаще и кожаном камзоле. На груди он носил перевязь с двумя тонкими кинжалами, на боку охотничий нож. Штаны из зеленой шерсти с кожаной шнуровкой до колен плотно облегали ноги. Темные волосы падали на плечи, глаза цветом напоминали морскую воду. Выглядел он лет на тридцать, хотя мог быть и старше.
– Вы Касваллон?
– Верно. – Мужчина встал, протянул руку. Гаэлен быстро пожал ее и отпустил. – Пройдемся и поговорим о вещах, которые близко тебя касаются.
Не дожидаясь ответа, Касваллон повернулся и медленно зашагал к лесу. Гаэлен, потоптавшись на месте, подобрал с камня свою рубашку и пошел следом. Касваллон что-то достал из котомки, оставленной им у поваленного дуба, и уселся на ствол, оплетенный плющом.
Делая все это, он не сводил глаз с идущего к нему Гаэлена. Мальчик, высокий для своих лет, обещал стать еще выше. Восходящее солнце зажгло его волосы золотом, но над свежим шрамом на лбу сквозила серебряная полоска. Рубец на щеке оставался пока красным и вздутым, на левый глаз страшно было смотреть, но Касваллон остался доволен волевым подбородком, прямой осанкой и тем, что парень глядел ему прямо в лицо.
– Я принес тебе кое-что из одежды.
– Мне и своей хватает, спасибо.
– Может, и хватает, но в такой серой изношенной рубахе ходить не годится, да босиком по горам далеко не уйдешь: тут и острые камни, и ежевика. Без пояса с ножом жить опять-таки затруднительно.
– Еще раз большое спасибо. Я расплачусь с вами, как только смогу.
– Как скажешь. Примерь-ка. – Касваллон бросил Гаэлену зеленую шерстяную рубашку с кожаной оторочкой и кожаными накладками на локтях и плечах.
Гаэлен скинул свою серую и натянул эту. Она оказалась ему как раз впору, и таких красивых вещей он никогда еще не носил. Стянув на поясе мешковатые зеленые штаны, он сел рядом с Касваллоном, чтобы зашнуровать их. В завершение горец вручил ему пару мягких кожаных башмаков и широкий белый пояс, на котором висел в ножнах клинок с костяной рукояткой. Башмаки оказались тесноваты, но Касваллон сказал, что они скоро разносятся. Гаэлен обнажил нож, обоюдоострый и загнутый как полумесяц.
– Одна сторона, чтобы резать дерево и скоблить шкуры, вторая для свежевания. Как оружие этот нож тоже неплох. Держи его острым – точи каждый раз перед тем, как спать ляжешь.
Гаэлен нехотя вернул клинок в ножны и подпоясался.
– Зачем вы все это для меня делаете?
– Хороший вопрос, и я рад, что ты начал с него. Вот только ответа у меня нет. Я видел, как ты полз, и восхищался твоим мужеством, пересилившим боль и слабость. Потом ты добрался до леса и тем самым сделался сыном гор. Теперь клан за тебя в ответе – так я толкую закон. Я всего лишь сделал еще один шаг и взял тебя к себе в дом.
– Мне не нужен отец. У меня никогда его не было.
– А у меня уже есть сын, родной сын, только это никакого значения не имеет. По клановому закону я называюсь твоим отцом, поскольку за тебя отвечаю. По закону равнин, если аэниры еще не отменили его, я бы, наверное, считался твоим опекуном. Все это означает, что я должен воспитать тебя и сделать мужчиной. После этого ты, хочешь не хочешь, будешь жить уже сам по себе.
– А как вы собираетесь меня воспитывать?
– Я научу тебя охотиться, сеять, различать приметы. Научу разбираться в погоде и в людях. Научу драться и скажу – что еще важней, – когда это следует делать. А самое главное, научу тебя думать.
– Думать я умею и так.
– Ты умеешь думать как городской сирота и вор. Посмотри вокруг и скажи, что ты видишь.
– Горы и деревья, – не глядя, выпалил мальчик.
– Э, нет. У каждой горы свое имя и своя репутация, а вместе они означают одно – родной дом.
– Это не мой дом. – Гаэлену стало вдруг неуютно в новой нарядной одежде. – Я городской житель и не знаю, выйдет ли из меня горец. Не знаю даже, хочу ли им становиться.
– Что же ты тогда знаешь?
– Ненавижу аэниров. Всех бы их перебил.
– Ты хочешь стать большим и сильным, оседлать вороного коня и совершить набег на селение аэниров?
– Да, хочу.
– Ты готов перебить всех, кто там есть?
– Да.
– Ты прикажешь аэнирскому мальчику бежать, погонишься за ним и вонзишь копье ему в спину?
– НЕТ! – выкрикнул Гаэлен. – Никогда!
– Рад слышать. Ни один горец этого бы не сделал. У нас, Гаэлен, тебе поневоле придется вступить в бой с аэнирами, но я к тому времени покажу тебе, как это делается. И вот тебе первый урок: откажись от ненависти. Она затемняет разум.
– Никогда я не перестану их ненавидеть. Они злобные убийцы и поступают бесчеловечно.
– Не стану спорить, ибо ты видел их в деле. Скажу тебе так: боец должен мыслить ясно и быстро, а действовать сообразно мыслям. Некоторая доля ярости нам полезна, поскольку придает сил, но ненависть глушит все прочие чувства. Она точно конь, который понес и мчится незнамо куда. Однако давай прогуляемся.
В лесу Касваллон стал рассказывать о Фарленах, о Мэг.
– Почему ты взял жену из другого клана? – спросил Гаэлен, когда они сделали привал у ручья. – Мне Оракул рассказывал. Сказал, это показывает, что ты за человек, но я все равно не понял.
– Скажу тебе по секрету, – прошептал ему на ухо горец, – я и сам толком не понимаю. Я влюбился в эту женщину, как только она вышла из своего шатра и попалась мне на глаза. Она пронзила меня, будто стрела, ноги мои ослабли, и сердце орлом воспарило ввысь.
– Она околдовала тебя? – широко раскрыл глаза Гаэлен.
– Точно, околдовала.
– Стало быть, она ведьма?
– Все бабы ведьмы, ибо каждая из них способна порой наводить чары такого рода.
– Ну, меня-то не обморочат.
– Верю. У тебя крепкая голова и стойкое сердце. Я это понял, как только увидел тебя.
– Смеешься?
– Ничего подобного. Этим не шутят.
– Ну хорошо. Если ты знаешь, что она обворожила тебя, почему ее не прогонишь?
– Знаешь, привык я к ней как-то. Она отменно стряпает, хорошо шьет. Вся одежда, что на тебе – ее рук дело. Зачем же бросаться таким добром, сам ведь я нитку в иголку и то не вдену.
– Да, правда. Об этом я не подумал. Как по-твоему, она и меня захочет околдовать?
– Нет. Она сразу поймет, что с тобой это не удастся.
– Ладно, тогда я останусь у тебя… ненадолго.
– Отлично. Приложи руку к сердцу и назови свое имя.
– Гаэлен.
– Полное имя.
– Это и есть полное.
– Нет. С этого мгновения ты Гаэлен из Фарлена, сын Касваллона. Повтори.
– Зачем тебе? – покраснел мальчик. – Ты сам сказал, что у тебя уже есть сын. А меня ты совсем не знаешь. Я… ни на что не годен. И не понимаю, что это такое – быть горцем.
– Я тебя научу. А теперь скажи свое имя.
– Гаэлен из Фарлена, с…сын Касваллона.
– Теперь скажи, что ты горец.
Гаэлен облизнул губы.
– Я горец.
– Добро пожаловать в мой дом, Гаэлен из Фарлена!
– Спасибо, – пробормотал мальчик.
– Вот что: у меня много дел на сегодня, так ты уж погуляй пока тут один. Завтра я за тобой вернусь, мы побродим несколько дней по вереску, узнаем друг друга получше, а там и домой отправимся. – И Касваллон без лишних слов зашагал вниз, к деревне.
Гаэлен, проводив его взглядом, достал свой нож и посмотрелся в него, как в зеркало. Радость бурлила в нем. Он спрятал нож и побежал показывать свои обновы Оракулу. По дороге он неожиданно для себя самого влез на валун десятифутовой вышины и посмотрел на горы по-новому.
Воздев руки к небу, он закричал во весь голос. Эхо ответило ему, и из глаз его брызнули слезы. Он слышал эхо впервые – ему казалось, что это горы зовут его.
– Я иду домой! – крикнул он.
– ДОМОЙ! ДОМОЙ! ДОМОЙ! – ответили горы.
Касваллон далеко внизу услышал это и улыбнулся. Парню еще многому надо учиться, многое надо преодолеть. Если он полагает, что вором в Атерисе быть трудно, что-то он скажет о фарленских парнях?
Низинник в горской одежде что овца, всякий его острижет.
И то, что он сын Касваллона, не сделает его жизнь более легкой.
Но пусть завтрашний день сам заботится о себе.
* * *Три дня новоявленные отец и сын бродили по фарленским горам – высоко, где парят золотые орлы, и пониже, где медведи глубоко метят когтями молодые деревья.
– Зачем они это делают? – спросил Гаэлен, глядя на следы когтей.
– Это полезная вещь. – Касваллон скинул котомку наземь. – Они встают в полный рост и оставляют свои метины. Если чужой медведь до них не дотянется, он уйдет из этого леса, потому что здешний хозяин выше его, а стало быть, и сильнее. Заметим себе, что здесь живет хитрый зверь: он ведь и сам до своих меток не достает.
– Как же он умудряется оставлять их на такой высоте?
– Подумай, пока будешь собирать хворост, а я тем временем обдеру кролика.
Гаэлен отправился искать сушняк. Он ломал каждую хворостину, как учил его Касваллон, и отбрасывал те, где находил сок. При этом он то и дело оглядывался на дерево с метинами. Может, медведь валун к нему прикатил? Кто их знает, насколько они умны, эти звери. Потом, уже у костра, он высказал Касваллону догадку насчет валуна.
– Хитроумно, но неверно, – вполне серьезно ответил тот. – Теперь погляди вокруг и опиши то, что видишь.
– Мы сидим в лощине. Она защищает от ветра, и нашего костра в ней не видно.
– В лощине, но где именно?
Сверившись с горами, как учил Касваллон, мальчик ответил уверенно:
– На ее северном конце.
– А дерево где растет?
– На десять шагов к середине.
– А откуда зимой ветер дует?
– С севера.
– Представь себе эту лощину зимой.
– Здесь холодно, хотя и не очень ветрено. И все засыпано снегом.
– Скажи теперь, как медведь сделал метины.
– Понял! – завопил Гаэлен. – Он влез на сугроб, наметенный с северной стороны дерева.
– Превосходно.
– Он это случайно? Или нарочно придумал, чтобы одурачить других медведей?
– Мне нравится думать, что нарочно. Медведи, видишь ли, зимой спят. Не впадают в спячку, как другие животные, просто спят подолгу. Медведь вылезает из берлоги, только если оголодает, а тогда ему уже не до меток. Но дело тут не в медведе, а в том, как надо решать ту или другую задачу. Думай, и ответ найдется всегда. Природа нам круглый год такие задачи подбрасывает.
Ночью, улегшись спать под навесом, который соорудил Касваллон, Гаэлен стал перебирать в уме то, что уже выучил. Лошадь откидывает копытом траву в ту сторону, откуда пришла, а корова – перед собой. Олень не заходит в глухую чащу, потому что питается молодыми деревьями, которые лучше растут на солнце. Его нельзя убивать на бегу, потому что от страха его мясо становится жестким. Костер всегда складывают у камня или поваленного дерева, потому что они отражают тепло. Еще он узнал имена всех окрестных гор. Он спал чутко и видел сны.
За ночь он просыпался дважды – когда пошел дождь и когда его ноги задела большая лисица. При луне лисья морда показалась ему обличьем страшного демона. Гаэлен завопил, и лиса убежала.
Касваллон даже не шелохнулся, но утром, складывая навес, сказал сурово:
– В горах человек может поплатиться жизнью за одно мгновение паники. Это тебе урок. В другой раз, встретившись с опасностью, не шуми. Представь, что ты прячешься от аэниров, и тут вдруг змея проползает у тебя по ноге. Если крикнешь, примешь смерть – не от змеи, так от них.
– Извини, я больше не буду.