- Похоже, здесь, - произнес детектив-инспектор. - Цирюльников тупик, дом триста шесть.
- У погибшей есть родственники? - полюбопытствовал Иен.
- Перед нашим выездом я просил своего помощника Бинксли получить личные дела потерпевшей и ее живых родственников из городского реестра. Она жила с папашей еще с полгода назад, когда в последний раз проводилась перепись.
- Как же удалось установить, кем она была? - осведомился Иен. - Неужели ее кто-то смог-таки опознать?
- Нет-нет, - он отрицательно замотал головой. - В гостинице она остановилась под не своим именем, назвавшись Люси Эванс. Но полисмены провели осмотр личных вещей погибшей, и нашли это, - он вытащил из кармана книжонку в грязно-зеленом переплете и оттесненным на обложке имперским грифоном. - Удостоверение личности покойной, и ее звали Мэри Чепмен, а не Люси. Она снимала мансарду последние три месяца и исправно платила, была тиха и предельно вежлива.
- У нее были посетители?
- Да, некая подозрительная рыжеволосая чернокожая особа, - он вытер вступивший пот со лба. - Так ее описали управляющий и супруга.
Они вошли в дом, где их встретил завхоз и проводил на третий этаж.
- Открывайте, это полиция, - забарабанил детектив в деревянную дверь квартиры с облупившейся голубой краской.
Спустя целую вечность дверь им открыл пожилой мужчина с истощенным лицом и потерянным затуманенным взглядом.
- Мистер Чепмен, - обратился детектив, когда их, наконец, пропустили в квартиру, и он уведомил Чепмена Томаса о смерти его дочери, опустив нелицеприятные подробности. - Как давно вы ее видели в последний раз?
Отец почившей, древняя мумия, был безутешен.
Воспаленные красные глаза его были полны слез, горючие капли скатывались по его впалым щекам. Этот старикан с дочерна обгорелыми и перевязанными марлевым бинтом руками не мог удержать и чашку с успокаивающим чаем. По необъяснимой причине Иен не испытывал к жалостливому старцу сострадания, только черствую брезгливость.
- Мистер Чепмен, - нажал инспектор.
- Несколько месяцев назад... - пробормотал он скрипучим как несмазанная тележка голосом.
- Мистер Чепмен, точнее.
- Я.. четыре... нет, три месяца.
- Вы знали, где она жила? - он отрицательно закивал. - Расскажите, что случилось в день перед ее уходом, вы поссорились?
- Накануне мы рассорились с ней, да, верно... В последнее время она... беспрестанно якшалась с потаскухой рыжей. Я не знаю, кто она такая, правда. Мэри... очень изменилась, вела себя ненормально, понимаете? Мы ведь очень-очень отдалились, она стала скрытной, стала недоговаривать и пропадать черт знает где, а раньше жили, душа в душу... эвоно как вышло-то... моя доченька...
Иен расхаживал в сторонке и вынюхивал признаки магии, воздух в квартире был спертый, несло канализацией, но никак не невообразимым смрадом альвейгской ворожбы. Квартира напоминала не жилище человека, а плесневелую пещеру гролля, здоровенного нечистоплотного людоеда из северных гор. Всевозможный сор был случайно рассыпан по грязному полу, жалостливо скулила под ногами трухлявая древесина, норовя прогнуться под весом Иена, что ему стало страшновато здесь находиться.
- Через окно по простыням спустилась ночью, вещей никаких не забрала...
- Расскажите, какая она была, ваша дочь, - попросил детектив.
На мгновение он замолчал и уставился в какую-то точку на полу.
- Она была добросердечной, добропорядочной и по-ребячески глупой...
- В каком это смысле, позвольте спросить?
- Она была непомерно доверчива и не в меру любопытна как та любопытная кошка... ну, как в поговорке... простите. Она была похожа на свою маменьку. Эмили умерла спустя только год после рождения доченьки, представляете, как мне было нелегко?! Последние девятнадцать лет мы жили с доченькой одни. Все было нормально, хотя воспитывать дочь было нелегко, вы же понимаете...
- Ясно, - заключил инспектор, и уточнил: - Вы знали, что она была беременна?
Этот вопрос в лоб застал Томаса врасплох, он выронил чашку из дрожащих пальцев, разбив ее в дребезги. Прозрачная зеленоватая жидкость чая расплескалась по полу. Сразу после Иен и Эрнст незамедлительно покинули дом. Солнце безжалостно пекло, Лоренсен предложил им прогуляться до ближайшего паба, где в рабочий полдень должно быть мало посетителей, дабы обсудить услышанное, пока полицейские расспрашивают соседей.
- Смотри куда идешь! - плюнул он, столкнувшись с босоногим бродягой, укутанным в балахон с головы до ног.
"Рогоносец", так назывался паб, куда они вошли, он находился всего лишь в одном квартале от места, где они припарковали полицейскую самоходку. Они устроились прямо у окна с малиново-бурыми шторами. Иен осмотрел залу: слабо освещенное керосиновыми рожками помещение было отделано деревом и обставлено грубой, но крепкой деревянной мебелью. Над барной стойкой на посетителей укоризненно глядели головы оленей и лосей с разветвившимися рогами. Толстоватая официантка приняла заказ на пинту медовухи для детектива, Иена же до сих пор подташнивало, и он ничего не заказал.
- Что у нас есть? - спросил Лоренсен у меня, когда они остались наедине.
- Ничего, - честно ответил Иен. - У него дома чисто... ну, образно говоря.
- Значит, никакой магии?
Иен утвердительно кивнул, Эрнст бросил на стол коричневую папку:
- Все это довольно странно, читай, это личное дело папаши.
- "Томас Чепмен (нынешнее имя), Фалкон Берг (имя, данное при рождении), город Марицы (место рождения)..." - прочитал Иен и поднял на Эрнста глаза. - Он сменил имя, ну и что?
- Он служивый, был отстранен за буйный характер и неоправданную жестокость, проявленную во время добровольной службы в составе марицских карательных отрядов. Фалкон Берг был вынужден сменить имя и перебраться в другой город, так он переехал в Каннескар, где и женился на Эмили Липпек, а после ее смерти остался воспитывать дочь в одиночку. До совсем недавнего времени работал монтером на железнодорожных путях, последние полгода живет на заработок от чистки обуви.
- Марицские карательные? - Иен присвистнул.
Много лет назад в городе Марицы далеко на юго-востоке империи случился самый масштабный и кровопролитнейший бунт Иных во всей имперской истории. Начиналось все с периодических забастовок, демонстраций и систематических поджогов забегаловок, куда люди отказывались пускать "чужих". Тогда имперцы впервые ощутили довлеющее большинство мигрантов. Последней каплей стало загрязнение водохранилища рабочим из краснолюдков, питьевая вода во всем городе была отравлена химикатами. В ту страшную ночь погибло много детей и стариков. Во время пожарища, который учинили ксенофобы в черте гетто, прожорливое пламя распространилось до "человечьей" половины мегаполиса, и так началась полномасштабная межрасовая война, известная как Марицское побоище.
Чтобы положить конец кровавой бойне и бесчинствам властью были организованы специальные карательные отряды, обязанные использовать любые средства, только чтобы остановить расовую войну. В заварушке была вырезана почти что треть населения города, главным образом Иных и полукровок. Карательные отряды были неумолимо жестоки.
Каратели ставили жертвам праведных издевательств уничижающие метки, собирали трофеи из их оторванных фаланг, из каких делали ужасающие бусы и украшательства. Эти события всколыхнули сообщество Иных по всей империи, и власти были вынуждены пойти на поводу у нечеловеческого большинства и дать им больше прав. Появились, так называемые, нечеловеческие грамоты. Сначала их выдавали лишь семьям пострадавших в Марицском побоище, затем, когда страсти поутихли за них стали брать немалые пошлины с каждого, кто хотел, чтобы к нему относились чуть более достойно, чем к таракану на помойке.
- Значит, Берг бежал от своего постыдного прошлого, - заключил Иен.
- Скорее от жаждущих отмщения родственников тех, кого он истреблял. Его соседи утверждают, будто дочь с отцом не ладили никогда, они ссорились и горланили на весь дом по любому пустяку. Это есть в полицейских отчетах за последние несколько лет.
- Он проявлял в отношении нее рукоприкладство?
- Нет, однако же, он нередко запирал девушку в комнате на несколько дней, хоть и не морил голодом, но все-таки. Одни считают, что он совершенно ненормальный, другим, напротив, думается, что дочь была неуправляемой и изводила отца.
После непродолжительной паузы, так и не дождавшись какого-нибудь комментария от собеседника, он продолжил:
- После прочтение личного дела ее папаши, я предположил, что это...
- Кровная месть.
- Есть такая вероятность, что кто-то отыгрался на его дочурке за все хорошее.
- Однако спустя столько лет...
Он пожал плечами. Месть, как известно, это блюдо, которое подают холодным.
- Остается понять только, причем здесь нерожденный ребенок и альвейгские чары.
Иен согласился с этим.
Они просидели в пабе еще некоторое время, обсуждая сложившуюся ситуацию.
Расплатившись, они вышли на узенькую дорожку и возвращались к припаркованной в квартале от паба самоходке, когда Эрнст увидел, забравшуюся на выступ третьего этажа дома триста шесть, девушку, старающуюся что-то высмотреть в грязное окно.
Она была очень приметная: рыжеволосая и чернокожая.
- Хэй! - крикнул инспектор, Збынек залаял.
Девушка оступилась, упала и пропала в темных кустах можжевельника, разросшихся под окнами дома в тени смоковниц. Она невредимая вскочила на ноги и с быстротой пули метнулась в узкий пролет между домами. Она была удивительно быстрой и проворной.
- Остановись, именем полиции! - закричал Эрнст ей вслед и, выхватив из кармана клетчатого пиджака полицейский свисток, задул в него.
Иен погнался за ней иначе: он протянулся за ней сверхчувствительным обонянием, в нос ему ударили запахи хозяйственного мыла, дешевой курительной смеси, волос, кожи и... ее индивидуальный запах.
- Ушла, чертовка! - выругался детектив-инспектор.
- Я чую ее, - с триумфом сообщил он инспектору. - Я запомнил ее запах, так что не уйдет.
Охотничий пес снова вышел на охоту.
* * *
Между густо посаженных торговых рядов Базарщины продирались полисмены через гурьбу всякой швали в грязных обносках. Они с четверть часа расталкивали горланящих людей в поисках рыжеволосой и чернокожей беглянки. Базарщина раскинулась на авеню, высаженной тополями. Под открытым небом торжище обрастало грязноватыми бежевыми брезентовыми палатками на полкилометра повдоль оживленной дороги. Сюда привозили стародавнюю рыбеху, поношенное тряпье, поломанные вещи от скупщиков, отсыревшую муку, уже подгнивающие овощи, фрукты, одним словом - падаль. В сопровождении двух полисменов Иен выступил в клокочущий поток толпящихся людей-падальщиков. Вокруг квохтали гнилозубые старухи, плакали дети, орали лавочники, горлобесили оплеванные и облеванные алкоголики.
Тухлые рыбьи головы, слежавшаяся на солнцепеке требуха и сладковато-гниловатый запашок с жаром потеющих человеческих тел взметались над авеню смрадным туманом. Зловонный угар опалял сверхчувствительные ноздри Иена, каждый вдох сопровождался булавочной болью в легкие. Навстречу бил тепловатый ветер, раздувая запахи разложения животных потрохов и кислого молока.
- Я нашел ее...
Ее уникальный запах, присущий всем и каждому.
Она надеялась, что в мельтешащей как муравейник толчее ее невозможно найти, но никак не могла знать о способностях своего преследователя. Когда она заметила Иена на подходе, то сорвалась с места и убежала вон. Он с полисменами увяз в столпотворении, и полицейские сделали предупредительные выстрелы в воздух, высвобождая путь от людей. Они продолжали преследование до самого Ристалища, где, наконец, повязали ее и повезли к детективу для разъяснительной беседы.
- Зачем ты подсматривала в окна? - он пристально уставился на нее.
Сидя напротив девчонки в кузове полицейского броневика Иен присматривался и лучше принюхивался к ней. Чернокожая девица была юна и привлекательна. Объемистые волосы цвета спелой тыквы лучились завитушками и визуально округляли узкое курносое лицо. На ее остром подбородке была неглубокая ссадина, а на плече синяк.
- Хорошая работа, Маршак, - поблагодарил его Эрнст.
Он благодарно кивнул. Збынек лежал в его ногах и скучно подремывал.
- Ваш нюх просто находка, - продолжал он. - Если бы вы были полицейским...
- Попрошу вас, детектив, - перебил его Иен. - Есть дела куда важнее, чем обсуждать мои неоспоримые таланты.
- Верно, Маршак, - опешил он и вернулся к девчонке: - Будем молчать, да?
Она не смотрела на него, ссутулившись и опустив взгляд на свои закованные в тугие наручники руки.
Иен не слушал их разговор, пробуя разложить в своей голове каждый оттенок запаха девчонки, чтобы понять, что в ней особенного.
- Да по тебе же тюрьма плачет, - продолжал угрожать он. - Попытка спрятаться от органов правопорядка и, судя по полученным тобой ссадинам, ты изрядно сопротивлялась при задержании, а это уже тянет на некоторый срок.
- Ты полукровка, да? - задал Иен свой назревший вопрос.
Она удивленно вытаращила глаза, в них читалось недоумение, смешанное с испугом.
- Я чую. Я не обнаружил этого при первой встрече, но теперь мне это очевидно, что ты не совсем человек.
- Это так, - с дрожью в голосе призналась она. - Я недоросль. Моя мать человек, но отец краснолюдок.
- Удивительно, но внешне это никак не проявляется, - улыбнулся охотник. - Если не брать в расчет запах. Тебе повезло, ведь ты можешь не прятаться от людей.
И он был абсолютно прав: она действительно выглядела совсем как человек и могла не бояться и не прятаться в гетто и свинарниках, а жить на человеческой половине города куда достойнее, чем ее "низкосортный" народ.
Подавляющее большинство людского населения империи придерживается мнения, что смешение крови человеческой с Иной есть непростительное злодеяние и преступление против законов природы и Божьих. Но, несмотря на предубеждения людей, комитет по контролю над численностью Иных и полукровок закрывает глаза на все увеличивающийся год от года в прогрессии процент доли нелюди от всего населения империи. Некогда кто-то из видных чиновников изрек: "не нам же, нормальным людям, выскребать канализации от нечистот, надрываться на рудниках, и пахать на полях? Но кто-то должен это делать". Потому властям проще мириться с этим. Людям вообще свойственно все ненавидеть и это вполне естественно. Непривычное, чем бы оно ни было, людьми принимается как угроза к спокойному существованию, как риск не выжить и не чувствовать себя в безопасности.
- Как тебя зовут? - спросил Иен.
- Люси Эванс, - пробормотала она. - Это фамилия матери... отца я не знаю.
- Что ты делала на карнизе того дома?
- Подсматривал за Чепменом, - призналась она.
- Расскажи, как ты связана с ним и его дочерью.
- Я знала Мэри давно. Она была чудесной подругой, непредвзятой, не то, что другие люди. Впервые мы повстречались полгода назад, в Цирке ля Бурдон.
- В Ристалище? Цирк Иных и полукровок? - уточнил детектив.
Ля Бурдон был известен в Каннескаре каждой собаке и каждому коту, отличавшийся от всех шоу в Ристалище, тем, что антрепренер Мессулини Сильвано брал артистов лишь только из Иных и полукровок, давая им достойную работу и крышу над головой.
- Да. Она приходила с какими-то друзьями тогда, я их больше никогда не видела. Я эквилибристка, - объяснила она. - Мы подружились с ней, потом она наведывалась к нам, ведь дома ей было неспокойно, у них с папашей были отношения... не очень. Так она и познакомилась с Ярлеком...