— Вижу обводы! Похож на голландца! — матрос наверху видел всё даже без подзорной трубы.
— Подать сигнал? — спросил первый помощник.
Капитан нервно сжимал кулаки.
— Готовьте корабль к бою. Всех наверх.
— С треснутой мачтой мы далеко не уйдем, в случае чего, — проворчал боцман, вытаскивая из-за ворота свою дудку.
— Поэтому готовьте, — рыкнул Томас.
Я с упоением наблюдал, как суетятся моряки, снова привязывая и закрепляя всё, что есть на корабле.
В крови играло предвкушение боя, этакая радость, смешанная со страхом и злостью. Впервые за несколько недель плавания мне найдётся достойное занятие. Безделье утомляло, большую часть времени я проводил на баке, упражняясь со шпагой. Первое время желающих подраться было хоть отбавляй, но затем противников не осталось. Иногда ко мне присоединялись офицеры, пару раз со мной скрестил клинки Томас, но в остальное время я либо рубил воздух, либо учил Филиппа сражаться. Француз так и не завёл друзей среди матросов, и поэтому старался держаться поближе ко мне.
Голландский корвет приблизился к нам на пушечный выстрел и обстенил паруса. Он не знал наших намерений, мы не знали его, а значит, сближаться раньше нужного было бы глупо. Один продольный обстрел с нашей стороны мог бы сбить ему все мачты и сделать его легкой добычей, но корвет благоразумно остановился, чтобы не дать нам такой возможности.
Капитан перегнулся через фальшборт и сплюнул в воду.
— Патруль, дьявол его забери.
На корвете взметнулись флажки, приказывающие спусить шлюпку и явиться к ним на корабль. Томас тяжело вздохнул. Я нетерпеливо постукивал пальцами по рукояти пистолета.
— Их там человек двести, — я вглядывался в очертания нежданного гостя и искал какие-нибудь особенности.
— Знаю, — ответил капитан. — Вот только делать-то нечего. Если меня узнают в лицо, то там же и повесят. Канониры левого борта, готовьтесь! Порты до сигнала не открывать! Мистер Уолш, приведите корабль к ветру! Живее!
— В бейдевинд сможем уйти, — сказал я. — Чем круче, тем лучше. Не догонят. Пока еще есть возможность.
— Картер, не лезь со своими советами, когда тебя не просят, — прошипел капитан.
— А что мне ещё делать, Том!? — я резко повернулся к нему. — Бродить по кораблю от бушприта до кормы целыми днями напролёт? Играть с матросами в карты? Загорать на палубе? Я тут скорее как пассажир, а не как офицер. Мне нужны ответы. Сейчас. Зачем я здесь?
— Затем, что без меня ты бы болтался в петле, и ты это знаешь. Так что сделай услугу, заткнись и не мешай, — ответил капитан.
— Я не хочу быть пешкой в твоих очередных грандиозных планах.
— А придётся. Если хочешь жить, — рыкнул Уэйн. — Если всё получится как надо, то, может, даже вернёшь себе корабль. А теперь заткнись. Пойди лучше, проверь, как дела у канониров.
Я молча развернулся и пошёл вниз, в затхлую темноту нижней палубы. Сейчас на смену гамакам, полкам и бочкам пришли пушки и ядра. Пираты осторожно выглядывали через орудийные порты, пытаясь разглядеть вражеский корвет. Некоторые болтали и шутили, спорили о том, кто собьёт фигуру русалки на носу корабля, но большинство оставались серьёзными и сосредоточенными. Предвкушение боя.
— Похоже, нас ждёт добрая драка, ребята, — ухмыльнулся я.
Моряки хищно оскалились, не отрывая взгляда от голландца. Наверху заскрипел такелаж, и ветер погнал «Левиафана» навстречу битве. На корвете подняли боевое знамя, обрасопили паруса и голландец помчался к нам.
— Поднять «Роджера»! — наверху раздался зычный голос капитана. Ответом ему стал дружный рёв. Чёрный флаг полощется в небе, а значит, никакой пощады врагу.
Я в очередной раз погладил рукоять пистолета. Самое время его зарядить. Пуля, обещанная старпому, болталась в парусиновом мешочке на шее. Этот кусочек свинца постоянно напоминал мне о мести. Другие, абсолютно такие же пули, я носил на поясе. Я затолкал пулю в ствол, насыпал пороха на полку и замер в ожидании.
Корвет надвигался на нас, постоянно меняя галсы, лавируя и петляя. Наш корабль тоже разрезал волны, не давая голландцам хорошенько подготовиться к выстрелу. Мы готовились тоже. Первый залп — самый важный в сражении. Есть время выбрать лучшие ядра, подобрать заряд пороха, прицелиться и выстрелить в нужный момент. Все последующие залпы — суматошная толкотня, когда всё происходит настолько быстро, что не успеваешь ничего понять.
Канониры уже стояли с тлеющими фитилями наготове. Пушки заряжены, корабль ощетинился рядом воронёных стволов.
— Эд, как выйдем на выстрел, будь готов! — донёсся приказ капитана.
— Понял! — ответил я.
В горле пересохло. Патрульный корвет тоже готов стрелять. Я дождался, пока волна поднимет нас, и заорал что есть мочи:
— Пли!
Зашипел порох, громыхнул выстрел, и нижняя палуба заполнилась едким кислым дымом.
— Заряжай, черти вас раздери! — рявкнул я, пытаясь сквозь дым разглядеть врага. — Дженкинс, бань как следует, я не хочу тебя потом от палубы отскребать!
Пират ещё усерднее стал отчищать ствол пушки от остатков пороха и я удовлетворённо кивнул.
Дым немного рассеялся. В корпусе голландца появилось несколько новых дырок, но никаких существенных повреждений мы не сделали. Мелькнула вспышка, я крикнул всем ложиться, и в это же мгновение грохот выстрела докатился до нас. Полетели щепки, и я увидел, как несколько ядер прошили палубу насквозь. Кого-то ранило, кого-то убило, но вести счёт потерям было некогда.
— Заряжай скорее! — кричал я, сжимая кулаки от бессилия.
Самая ненавистная мне часть битвы — когда всё зависит не от твоей силы и ловкости, а от ветра, удачи и опыта канониров. По большей части от удачи.
Второй залп принёс больше результатов, хоть и оказался нестройным и неслаженным. Чей-то меткий выстрел сбил корвету грот-мачту. Исход боя решился всего одним ядром. Теперь мы могли лавировать вокруг него, словно акула вокруг раненого кита.
— Пойдём на абордаж! — рявкнул капитан наверху, и я встрепенулся.
Я выбежал наверх, щурясь от яркого солнца. Шпага уже покинула ножны, я рвался в бой как мальчишка, который жаждет подвигов и славы. Но мне всего лишь надоело бездельничать.
«Левиафан» зашёл корвету в мертвую зону, где ни одна голландская пушка не могла нас достать. На квартердеке уже собралась абордажная команда, вдоль борта выстроились мушкетеры, которые осыпали голландца градом пуль. С корвета отвечали тем же самым.
— Кто первым ступит на их палубу — получит полторы доли! — заорал Томас, потрясая саблей в воздухе.
Воздух пах солью, кровью и порохом.
Грохот столкнувшихся кораблей напомнил о недавнем шторме. Как только абордажные крюки вонзились в палубу корвета — я поднялся на ванты и приготовился к прыжку.
Крики и стоны раненых слились в один нескончаемый звук, выстрелы и звон сабель служили аккомпанементом для этой оды на смерть.
Я не глядя сиганул на квартердек голландского корабля, и сходу зарубил матроса, который даже не успел меня увидеть. Какой-то голландец выстрелил в меня из мушкета, но промахнулся. В следующее мгновение он уже лежал со вспоротым брюхом.
Абордаж, как обычно, превратился в хаос. Я помню только разрозненные фрагменты, например, перекошенное лицо Дженкинса, который остервенело рубил уже мёртвого голландского офицера. Палубу, залитую кровью. Обломок шпаги, воткнутый в мачту. Бойня.
Мёртвые тела лежали повсюду, голландцы и англичане, негры и индейцы, белые и чёрные. Спастись с корвета удалось немногим, шлюпку спустили в самом разгаре боя, и меткий выстрел наших канониров разбил её на мелкие куски. Кто-то пытался прыгать в воду, кто-то прятался в трюме, но, к чести голландцев, большинство сражались до конца.
Капитан патрульного корабля успел забаррикадироваться в своей каюте вместе с несколькими офицерами. Томас, недолго думая, выставил у двери караул и отправился дальше на поиски добычи.
Уэйн не утруждал себя грязной работой, как, например, рядовые пираты, которые сейчас методично ходили между телами и собирали всё, что представляло хоть какую-то ценность. Деньги, драгоценности, золотые зубы, медные пуговицы и даже кисеты с табаком — всё шло в общую кучу. Капитан и офицеры первым делом шли осматривать груз.
Я спустился в трюм вслед за Томасом. Тут следовало быть начеку. Абордажная команда хоть и прошла весь корабль от юта до бушприта, но мало ли кто мог прятаться в темноте. Внизу, на пушечной палубе, повсюду оказался рассыпан порох. То ли голландские канониры неосторожно заряжали, то ли во время сражения бочку с порохом случайно опрокинули, но теперь с огнём сюда зайти не рискнул бы и самый последний смельчак.
— Гасите фонарь, — буркнул капитан.
Лампу немедленно подняли наверх, и теперь мы, полуослепшие после яркого солнца, стояли почти что в кромешной тьме. Свет проникал только через дырки от наших ядер и открытые орудийные порты, в которых торчали пушечные стволы.
— Не нравится мне это, — проворчал старик Смит.
— Надо было оставаться на берегу, — ответил ему первый помощник.
— Op de aanval! — раздался вопль из темноты.
— Не стрелять! — крикнул я, когда увидел, что боцман схватился за пистолет.
Оставшиеся в живых голландцы бросились на нас, словно дикие звери. Их глаза уже привыкли к темноте, они знали этот корабль от киля до клотика, их было больше и они стремились забрать с собой в могилу как можно больше пиратов. Им нечего было уже терять. Битва закипела по новой.
Капитан выхватил шпагу и сам бросился в атаку.
— Все, живее вниз! Кто зачищал трюм, получит плетей! — рявкнул он, широкими круговыми ударами защищаясь от врагов.
Мы вчетвером отбивались от наседающих голландцев: капитан, первый помощник, боцман и я. Мой клинок мелькал в воздухе, каждым ударом выпуская кровь кому-нибудь из голландцев. Толстый Уолш орудовал коротким тесаком с небывалой сноровкой, а старик Смит отбивался боцманской тростью и кинжалом.
С палубы уже спускались матросы, набиваясь в тесное пространство трюма и вынуждая нас идти грудью на клинки. Я с трудом отбил очередной удар и бесчестно пнул голландца по яйцам. Когда тот согнулся от боли — я коротко ткнул его шпагой в живот и крутанул лезвием в ране, словно вырезая сердцевину яблока.
Томас выписывал клинком причудливые фигуры, восьмерки и круги, каждый раз отбивая удары за мгновение до того, как они достигнут его. Капитан уже отправил в небытие двух матросов, пока я возился с первым.
Уолш прикрывал капитану спину, страшно рычал и ругался по-ирландски, когда короткому тесаку не доставало буквально нескольких дюймов до врага.
Я принял удар палаша на клинок. Шпага, снятая с французского офицера, зазвенела, но не сломалась, и я, благословив французских оружейников, быстро резанул голландца по шее. Я отпихнул уже мёртвое тело, и с удивлением обнаружил, что схватка уже закончилась.
— Твой, похоже, был последним, — тяжёло дыша, заметил старпом.
— Поганые трусы не рискнули встретить нас на палубе, — сплюнул я.
— Они убили Смита, — процедил капитан.
По толпе сзади нас пронёсся взволнованный шёпот.
— Старый пень как знал, что в последний раз в море вышёл, — хмыкнул ирландец и перекрестился. — Упокой Господь его душу.
— Трупы наверх, — приказал Томас. — Вы двое, за мной.
Я протёр клинок полой рубахи и с громким стуком загнал его в ножны. Меч, проливший сегодня столько крови, заслужил немного покоя.
Уолш от души, с оттяжкой, пнул раненого в живот голландца, и мы отправились дальше.
Корвет оказался пуст, как карманы нищего. Немного провизии, запас пороха, ядер, парусины и медикаментов, вот и всё, что мы обнаружили в трюме. Похоже, патруль курсировал уже давно и собирался возвращаться в порт. Шторм нарушил их планы также, как нарушил наши.
Когда мы поднялись наверх, нас ждал сюрприз. Оказывается, пока мы сражались, ван Рейн провёл переговоры, капитан голландского патруля сдался на милость победителя и вместе с двумя офицерами ждал нас на квартердеке.
Голландец стоял с непокрытой головой, сверкая обширной лысиной, которую постоянно вытирал белым шёлковым платком. Капитан корвета постоянно озирался и часто моргал, глядя на лежащие трупы.
Томас подошёл к нему, покачивая окровавленной шпагой.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Николас Янсен, — ответил голландец, снова вытирая вспотевшую лысину.
— Хорошо сражался, Николас. Знаешь, кто я такой?
— Том Уэйн, сэр. — пленный капитан попытался улыбнуться.
— Сэр. Если бы мы поменялись местами, ты бы честил меня «разбойником и пиратом». Если ты знаешь меня, почему сразу не сдался? И почему сдался сейчас? — капер развернулся и сделал несколько шагов. С кончика шпаги упала капля крови.
— Вам просто повезло, сэр.
— Ладно, перейдём к делу. Тысяча дукатов, и я высаживаю тебя в ближайшем порту целого и невредимого.
— Сэр, на то, чтобы собрать такой выкуп, уйдет немало времени! Мне придется написать моим родственникам в Старый Свет и…
— Эту сказку я слышал тысячу раз! — рявкнул Томас. — Даю тебе десять секунд на раздумья.
Янсен снова вытер вспотевший лоб.
— Я могу дать вам шестьсот дукатов. Все мои сбережения. Мне всё равно придется написать жене на Сан-Мартин, чтобы она смогла выслать деньги.
Капитан прошёлся по палубе. Вся команда ждала решения, затаив дыхание.
— Хм. Хорошо, пусть высылает в Порт-Ройал. Капитану Томасу Уэйну. Правда, тебе придётся немного побыть с нами, месяц или два. Но это лучше, чем пойти на корм рыбам, верно? Ребята, проводите его в каюту, пусть чиркнет своё письмо, — широко улыбнулся Том.
— Спасибо, сэр! — Николас облегчённо вздохнул и отправился в каюту, подгоняемый тычками конвоиров.
— Теперь вы, — лицо капитана вновь обрело хищное выражение.
— Они английского не понимают, — заявил ван Рейн. — Переводить?
— Конечно. Спроси их про выкуп.
Штурман моментально выполнил приказание. Голландцы переглянулись и быстро залопотали что-то на своём языке.
— У одного есть сотня дукатов, у другого ничего нет. Умоляют пощадить, — перевёл штурман.
— Который при деньгах? — спросил Том. — Вот этот? Скажи ему, что он сейчас поплывёт на Сан-Мартин. Передаст письмо капитана, и должен будет привезти в Порт-Ройал семь сотен. Объясни, что его ждёт, если он этого не сделает. Идите, пообщайтесь с Николасом. Ему тоже объясни.
— Как прикажешь, Том, — ответил штурман, уводя пленного в капитанскую каюту.
Голландец, у которого денег не оказалось, теперь остался один. Парень дрожал от страха.
— Что же с тобой-то сделать… — пробурчал Уэйн.
Я удивился — Том никогда не отличался милосердием.
Голландец по-своему понял это замешательство. Он упал на колени и принялся молить о пощаде на ломаном английском, постоянно сбиваясь на родной язык. Парень обхватил ноги капитана, по его лицу текли ручьи слёз. Он всхлипывал и бормотал, с ужасом глядя, как вся команда смотрит на него с ухмылками на лицах.
Томас поморщился и попытался высвободиться из объятий пленника, но тот был слишком настойчив.
— Дьявол тебя забери! — рявкнул капитан, выхватил кинжал из-за пояса и быстрым движением пробил голландцу шею. И ещё. И ещё. Уэйн остановился только тогда, когда шея пленника превратилась в одну сплошную кровавую рану.
Команда одобрительно загомонила.
— Вы видели, ребята, он меня вынудил, — широко улыбнулся капитан, вытирая клинок о рубаху мертвеца. — Святые угодники, он мне ещё и сапоги испачкал! За борт его.
Матросы тут же выбросили тело на поживу акулам. Я встретился взглядом с Филиппом, который стоял на юте и наблюдал за всем происходящим. Тот покачал головой и перекрестился, я в ответ просто пожал плечами. Обычное дело. Голландцу ещё повезло, что он умер быстро.
Шлюпку спустили с корвета, и офицер постарался отчалить как можно быстрее. Ему ясно дали понять, что капитана ждёт мучительная смерть, если через месяц деньги не будут лежать у ямайского ростовщика. Этот голландец казался человеком чести, и его капитан без проблем доверил ему такую деликатную миссию.
Меня так и подмывало стрельнуть по удаляющейся шлюпке, чтоб припугнуть голландца, но я сдержался.
Наши матросы перетащили добычу на палубу «Левиафана», топорами пробили обшивку корвета ниже ватерлинии, и снова потекла размеренная морская жизнь. Вкус победы чувствовался железным вкусом крови на дёснах.