Фабиан просиял.
— Флоренс вскрывает письма ножом с оранжевой рукояткой. Ну, почти красной. И он острый. Может, сработает.
Таня покачала головой.
— Нет, нужен красный цвет. Ярко-красный.
Они молча смотрели друг на друга, на лицах обоих, как в зеркале, застыло одинаковое выражение уныния.
— Нож, — повторил Фабиан.
Ступеньки заскрипели под ногами поднимающейся Флоренс, и оба вздрогнули.
— Спускайтесь немедленно! Это последнее предупреждение. Потом я просто стащу вас обоих оттуда за загривки!
— Ну вот и все, — сказала Таня. — Игра окончена.
Однако на лице Фабиана возникло задумчиво-хмурое выражение, которое обычно появлялось, когда у него рождались идеи… или когда он собирался сделать что-то недозволенное.
— Держись! — Он вскочил, вздрогнув из-за подвернутой щиколотки. — Я вспомнил кое о чем… что, возможно, сработает… если я смогу достать это.
— Что ты имеешь в виду?
— То, добраться до чего требует ловкости, — ответил Фабиан и отпер дверь. — Так что не теряй надежды. И делай что хочешь, только не открывай дверь никому, кроме меня.
— Ты забыл, что у бабушки тоже есть отмычка?
Фабиан криво улыбнулся.
— Есть-то она есть, только Флоренс пока не знает, что потеряла ее.
Он легонько ударил по отмычке в замке.
— Ты же сказал, что нашел ее в старой комнате для слуг!
Фабиан расплылся в улыбке.
— Я знаю, что сказал. Ну, я соврал.
На кухне Уорик стоял на коленях около очага, отскребывая грязь с сапог. Фабиан внимательно посмотрел на него. Сегодня отец выглядел осунувшимся, старым и усталым. Кожа посерела, волосы спутались, видимо, оттого что он попал под дождь и потом не расчесывался. Вокруг налитых кровью глаз залегли тени; он не брился уже дня два.
Флоренс стояла спиной к ним и мыла посуду. Судя по тому, каким грохотом это сопровождалось, она была вне себя. Два нетронутых завтрака на столе наполняли воздух чудесными ароматами. Оберон сидел под столом, с виноватым видом высунув нос из-под клетчатой скатерти. Из пасти свисали ниточки слюны. В животе у Фабиана заурчало. Он прекрасно понимал, что чувствовал лес, но, заставив себя забыть о голоде, подошел к Флоренс.
— Что тебе? — рявкнула она.
— Можно стакан воды? — кротко спросил он.
Уорик поднял на него проницательный взгляд.
— Кувшин на столе. Ешь свой завтрак.
— Сейчас, сейчас. — Он наполнил стакан водой и отставил его в сторону. — Это для Тани. Она приболела. Может, какой-то вирус подцепила.
— Почему бы в таком случае просто так и не сказать? — спросила Флоренс, прищурившись.
Фабиан пожал плечами и направился к задней двери. Он уже увидел то, что искал. Пальто отца свисало с крючка: мятое и очень, очень влажное.
— Пошли, мальчик, — сказал он Оберону и свистнул.
Пес неохотно выбрался из-под стола и протопал наружу, когда Фабиан открыл дверь.
— Его уже выводили, — раздраженно сказала Флоренс.
— Ох, прошу прощения!
Рука Фабиана нашаривала охотничий нож, закрепленный на поясе отцовского пальто. Нож был целиком из железа. Отец потрошил им пойманных в лесу кроликов. Распахнутая дверь прикрывала Фабиана, и он на ощупь вытащил нож из ножен — холодный, тяжелый, острый. Он определенно перережет волосы. Фабиан ловко сунул его в рукав, обхватив дрожащими пальцами кончик, и закрыл дверь, чуть не опрокинув стакан с водой, так он торопился покинуть кухню.
— Вернусь через минуту, — пробормотал он.
— Да уж, поспеши.
Флоренс выкручивала посудное полотенце с таким видом, что Фабиан подумал: она воображает, будто это его шея.
Фабиан так мчался, что даже начал задыхаться, добравшись до Таниной комнаты. Осторожно поставив стакан с водой на каминную полку, он вытащил из рукава нож.
— Должно получиться, — сказал он.
Таня нерешительно посмотрела на нож.
— Из чего он?
— Из железа, — ответил Фабиан. — Он должен разрушить заклинание. — Опустившись рядом с ней на колени, он начал кромсать волосы. — Пальто Уорика висело у двери, все мокрое, а сапоги облеплены грязью. Это точно: ночью мы видели его.
— Наверное, и он видел нас, — сказала Таня.
— Не думаю. Он бы взбесился, если бы заметил нас. Меня вот что интересует: что он там делал в грозу?
Фабиан продолжал без особого труда перерезать волосы.
— Работает! Уорик определенно заботится о том, чтобы нож был хорошо наточен.
— Уорик? Ты стащил его нож? Ну ты и жулик!
— Только ради тебя.
Спустя несколько минут волосы Тани были длиной до пояса — лишь чуть длиннее, чем раньше.
— Тебе придется подровнять их, — извиняющимся тоном сказал Фабиан.
— Непременно, — ответила Таня, — но позже. — Она стянула волосы в конский хвост. — В таком виде никто ничего не заметит. Пойдем лучше вниз, пока бабушка окончательно не вышла из себя.
— И пока Уорик не обнаружил пропажу ножа.
Сейчас Фабиан не выглядел так уж храбро. Он осмотрел нож, проверяя, не осталось ли на нем волос.
— А с этим что делать?
Таня показала на заваленный волосами пол.
— Давай пока запихнем под кровать, а после завтрака засунем в мусорные мешки и придумаем, как избавиться от них.
Встав на четвереньки, они ползали по полу, засовывая волосы под кровать, что оказалось нелегко: они были очень мягкие и выскальзывали из рук.
— Надо же, сколько их! — воскликнула Таня.
— Да уж! Просто подсунем их подальше, а потом свесь покрывало с обеих сторон кровати, чтобы видно не было. Больше мы сейчас ничего сделать не успеем. Ну все, пошли.
Они помчались вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвались в кухню как раз в тот момент, когда разозленная Флоренс была готова выбросить их завтрак в мусорное ведро.
— Не надо! — закричал Фабиан.
Флоренс остановилась, а потом и вовсе замерла, увидев Таню.
— Я думала, ты нездорова…
— Да, так оно и было, — ответила Таня, не осмеливаясь взглянуть на бабушку. — Но сейчас мне лучше.
Она села за стол, Фабиан рядом. Флоренс поставила перед ними тарелки.
— Наверняка уже все остыло, — сказала она.
— Это самое быстрое выздоровление, какое мне когда-либо приходилось наблюдать, — сухо заметил Уорик.
Он яростно полировал сапоги, доводя их до блеска.
Таня не ответила, избегая его взгляда. Она чувствовала, что твердый и осуждающий взгляд этих ледяных голубых глаз прикован к ней. От этого по коже бегали мурашки. Она накинулась на завтрак, все еще вкусный и даже чуть теплый. Заметив, что Фабиан ерзает по другую сторону стола, она догадалась, что он пытается осторожно вытащить нож из рукава и спрятать.
— Все еще теплый, почти горячий! — радостно сказал он, попробовав завтрак.
— А мой нет… — начала Таня, но замолчала, увидев, как из-под тарелки Фабиана выскользнула фея камина.
Она подогревала его еду и, впервые за все время, задержалась на пару секунд, застенчиво глядя на него безобразными глазками и мигая еще более безобразными веками, прежде чем удрать и снова спрятаться. Фабиан отломил кусок хлеба и окунул его в яйцо, не замечая знаков внимания со стороны феи камина. Таня провожала ее взглядом, кипя от негодования. И это после того, как именно она дала этой неблагодарной маленькой негоднице блюдце молока!
— А моему завтраку ты, значит, позволила остыть? — забывшись, пробормотала она себе под нос. — Неблагодарная!
— Прошу прощения? — взорвалась Флоренс.
Таня подняла на нее испуганный взгляд, заметив, что Фабиан тоже смотрит на нее со странным выражением лица.
— Я… Я просто сказала… Я не против, что мой завтрак остыл, — пробормотала она, торопясь исправить ситуацию. — Я не привередливая.
— Хмм…
Флоренс поджала тонкие губы и начала загружать стиральную машину.
— Уорик, ты не мог бы сегодня проверить водосточный желоб? — спросила она. — Мне кажется, он вот-вот отвалится.
Уорик буркнул, что сделает.
Таня в который раз задалась вопросом, как два таких человека, как ее бабушка и Уорик, ухитрились так долго прожить под одной крышей, не поубивав друг друга.
— Этот дом разваливается на части, — проворчала Флоренс, захлопнув дверцу стиральной машины.
— Переехали бы в какой-нибудь поменьше, — сказал Фабиан, засовывая в рот кусок бекона.
Флоренс, похоже, стало не по себе.
— Этот дом много десятилетий принадлежал нашей семье.
Она налила себе чая и тоже села за стол.
— Думаю, вы могли бы найти себе симпатичный маленький коттедж, — продолжал Фабиан с ехидной ухмылкой. — Из имбирного пряника.
Флоренс бросила на него один из своих самых испепеляющих взглядов, а Таня чуть не подавилась яйцом и хлебом, которыми был набит рот.
— Не дерзи, — проворчал Уорик.
Складывалось впечатление, что Уорик уделяет внимание Фабиану лишь тогда, когда требуется выбранить его. Впервые у Тани мелькнула мысль, что Фабиан ведет себя вызывающе, просто чтобы привлечь внимание отца. Например, упорно называет отца по имени.
Из-под стола послышалось негромкое поскуливание. Таня приподняла скатерть и заглянула под нее. Оберон сидел перед бабушкой, положив голову ей на колени.
— Тебе здесь нравится, правда? — мурлыкала Флоренс, нежно поглаживая шелковистые уши пса.
Оберон удовлетворенно урчал. Флоренс улыбнулась и достала из пакета собачье печенье, которое купила специально для него. Оберон осторожно взял его и, улегшись под столом, принялся с довольным видом грызть. Глядя на все это, Таня почувствовала ревность. Почему-то Оберон обожал Флоренс.
— Ну все, — заявил Фабиан, с грохотом уронил вилку на тарелку и встал с набитым ртом.
— Ради бога, нет, Фабиан! — воскликнула Флоренс. — Ты похож на хомяка. Сядь и прожуй как следует.
— Уже, — заявил он и, выпучив глаза, с трудом проглотил то, что было у него во рту. — Видите?
Он направился к задней двери. У Тани еда подкатила к горлу, когда она поняла, что он собирается делать. Прямо на глазах у всех Фабиан начал перебирать висящие на кухонной двери пальто. С хмурым видом снял пальто отца с одного крючка и повесил на другой, при этом уронив несколько пальто — включая отцовское — на пол.
— Чем это ты занимаешься? — взорвалась Флоренс.
— Ищу свою куртку, — ответил Фабиан. — Серую. Мне казалось, она висит здесь.
— Она в шкафу под лестницей, где и всегда, — сказала Флоренс в недоумении. — Я видела ее вчера. Зачем тебе куртка в такую погоду? Правда, Фабиан, я понять не могу, что с тобой нынче утром?
— И я тоже.
Уорик встал, с сапогами в руках; на его лице застыло откровенно подозрительное выражение.
— Ничего.
Фабиан повесил все пальто на место и вернулся к столу. Таня заметила, что его лицо расслабилось. Надо полагать, он добился своего. Их взгляды встретились; точно так дети смотрят друг на друга, когда понимают, что напроказничали, но сумели выпутаться.
Флоренс и Уорик тоже обменялись взглядами; точно так смотрят друг на друга взрослые, когда понимают, что их каким-то образом обвели вокруг пальца, но не догадываются, как именно и зачем, и уверены, что абсолютно ничего с этим поделать не могут.
Летняя гроза освежила воздух, день был яркий и теплый, хотя все еще пахло дождем, хлеставшим всю ночь. Вскоре после завтрака Таня и Фабиан набили волосами шесть мешков для мусора и снова спрятали их под кроватью. Таня думала, как избавиться от них, чтобы этого никто не заметил. Она хотела сжечь волосы в камине, а Фабиан советовал сбросить в катакомбы, где их в жизни не найдут. Оба решения были непростыми. Сжечь такое количество волос — это потребует времени и вообще рискованно. Если в разгар лета из трубы пойдет дым, это, без сомнения, вызовет подозрения Флоренс и Уорика. А пробраться в лес было достаточно трудно само по себе, не говоря уж о том, чтобы тащить шесть тяжелых мешков с волосами. В итоге Таня решила, что надежнее сжечь волосы — но только нужно сделать это под покровом ночи.
Время шло к полудню, когда Таня в конце концов осталась одна. Рассказав ей кучу историй о том, как Безумная Мораг накладывала заклятия на жителей города, Фабиан заперся у себя в комнате, и вскоре оттуда полилась громкая музыка. Когда он ушел, Таня набросала на листе бумаги план дома, а внизу сделала короткую приписку: «В моей комнате, в любое время после полуночи. Я достану то, что ты просила, и хочу, чтобы ты тоже выполнила обещанное».
Она сложила записку и убрала ее в карман. Предстояло просунуть ее через потайную дверь за книжным шкафом, оставив там же запас еды и воды для Рэд. Только после этого можно было отправляться в Тикиэнд за покупками.
Она подняла половицу под ковром и достала из тайника список, который получила от Рэд. Пробежала его взглядом, мысленно оценивая, что сколько стоит, точнее, пытаясь оценить, потому что не знала или лишь приблизительно представляла себе цену многих указанных в списке вещей.
Таня взглянула на маленькую деревянную шкатулку на туалетном столике, где лежала двадцатифунтовая банкнота, которую уронил в автобусе человек, пытавшийся купить у нее компас. В тот день, едва вернувшись домой, она положила деньги в шкатулку, и они так и оставались там.
Открыть крышку старой шкатулки ей удалось лишь с третьей попытки. Однако там лежала не хрустящая банкнота с изображением королевы, а большой коричневый лист какого-то растения, плотно скрученный. И больше ничего в шкатулке не было.
16
Благоухание шампуня разлилось в воздухе, когда Рэд, с обмотанной полотенцем головой, вышла из ванной. С отмытым лицом и блестящими зелеными глазами она выглядела совершенно другим человеком по сравнению с той грязной злоумышленницей, какой показалась Тане несколько ночей назад. Сейчас, в тепле мягко освещенной комнаты, она выглядела почти нормальной, а по возрасту ближе к Тане, чем та подумала сначала.
— С малышом все в порядке? — спросила она, с тревогой глядя на ребенка, мирно спящего на Таниной постели. — Он не просыпался?
Таня посмотрела на подменыша, маленькая грудь которого поднималась и опускалась в такт дыханию. Недавно девушки осторожно выкупали его, отмыв многодневный слой грязи, и его щеки немного порозовели. Пока его мыли, он не хныкал и не сопротивлялся, просто не отрывал от них серьезного взгляда огромных черных глаз. Потом он жадно пил теплое молоко, которое Таня стащила и принесла к себе в комнату в фляжке, а почти сразу же после этого уснул, словно все силы его истощились, и с тех пор не шевелился.
— Он так и спит, — ответила Таня.
Рэд села на постель и оправила на себе Танино платье.
— Я почти забыла, что такое горячий душ.
Таня протянула ей хозяйственную сумку. Почти до самого вечера она бегала по Тикиэнду, покупая заказанные Рэд вещи на деньги, обнаруженные в плаще.
— Здесь то, что ты просила… ну, большая часть. На весь список у меня не хватило денег.
Рэд рылась в сумке длинными изящными пальцами.
— Неважно. Я вижу, главное ты купила.
Она вытащила дешевую зубную щетку и краску для волос. Быстро прочитала инструкцию, посмотрела, какой оттенок выбрала Таня — мышиный, тусклый, где-то между темной блондинкой и светлой шатенкой.
— Мягкий, обычный, не бросающийся в глаза. Прекрасно.
Она надорвала коробку с краской, достала содержимое и натянула тонкие пластиковые перчатки. Добавила краситель в бутылочку с проявляющим раствором и потрясла ее, пока жидкости не смешались, медленно приобретая сероватый оттенок.
— Вижу, ты прихватила еще и газеты. — Она кивнула на пачку на туалетном столе. — За какое они число?
Таня взяла газеты и села рядом с Рэд.
— С того дня, как ты унесла его. Моя бабушка собирает газеты, чтобы растапливать камин, и еще две я купила в Тикиэнде. Одну местную, одну национальную.
— Есть там что-нибудь?
Таня кивнула, опустив взгляд.
— В целом здесь шесть статей, все в национальных газетах… кроме вот этой. — Она вытащила «Бюллетень Тикиэнда» трехдневной давности с пятном от подливки на первой странице. — Ничего хорошего.
Она пролистала несколько страниц и протянула газету Рэд, которая перестала трясти пластиковую бутылочку и углубилась в чтение, беззвучно шевеля губами. Статья была короткая, но самая обличительная из тех, что прочла Таня. Мало того что она изображала Рэд как безжалостную, жестокую похитительницу; там было приведено ее подробное описание со слов свидетельницы, Рози Бик, шестидесяти шести лет от роду, хозяйки самой процветающей чайной лавки Тикиэнда и главной городской сплетницы.