Тарра. Граница бури - Вера Камша 35 стр.

– Я бы не говорил, когда б знал отгадки. Одно точно – Рамиэрль и Аррой избраны, может, и ты тоже. Теперь всякие силы потащат вас каждая в свою сторону. Значит, в целом клубке дорог и возможностей придется искать единственную. Ум здесь не советчик, а сердце и того меньше. Разве что Вечный голос, но это только надежда…

– «Вечный голос»… Что это?

– Можешь считать его голосом этой несчастной земли… Легенды говорят, что Тарра когда-то говорила со своими детьми. Вся беда, что ты и Рамиэрль не совсем ее дети… Прошлое приходится собирать по крупицам. Я многие годы за ними охочусь… Недавно стало проступать нечто осмысленное, еще две-три сотни лет, и я бы понял, что за узел у нас затянулся. Сейчас я не готов.

– Но что-то ты все же узнал…

– И мне казалось, что много. Оказалось, мало. Я отыскал следы пяти очень разных сил. Их может быть больше, но не меньше. Я знаю, что Тарра запечатана снаружи Светом, но что-то говорит мне, что есть и обходные пути…

– Значит, права моя дочь, когда говорит, что можно отсюда уйти?

– Смотря куда. Если в Преисподнюю, то, пожалуй, можно. Разбить стену означает впустить сюда такое, с которым не нам, почитай начисто лишенным магии, тягаться. Возможно, Эанке кто-то толкает под руку – дескать, пробуй, найди слабину. Только она по дури своей не понимает, каким боком ей это выйдет.

– Не представляю, как моя… дочь могла бы связаться с кем-то чужим. Убежище потому и называется Убежищем, что о нем знают лишь избранные.

– Ох, Астен, Астен… Не зря атэвы говорят: что знают двое, знает ветер, а что знает ветер, знает и пыль. Если я прихожу к тебе, а Эанке об этом не знает, почему ты должен знать, кто приходит к Эанке?

– Илана, послушай меня, – Рене взял принцессу за руку, – мы сейчас спустимся, и ты скажешь, что ошиблась. Я понимаю, ты привыкла отвечать за свои слова, – герцог неправильно истолковал робкий жест Ланки, – но нам нельзя сейчас пугать людей. Вернемся в Гелань, обсудим все со Стефаном и Гардани, а пока молчи.

Принцесса и так потрясенно молчала, и Рене добавил уже мягче:

– Не думай, что это чья-то смерть, тем более твоя. Нас предупредили об опасности, а как говорит один мой друг, кто предупрежден – тот вооружен. Надо думать, а не плакать. Ну, ты ведь у нас умница…

На этот традиционный мужской аргумент Илана также ответила традиционно – она улыбнулась. Скажи кто Ланке еще два месяца назад, что она будет счастлива просто ехать на одной лошади с другим человеком, таянка рассмеялась бы недоумку в лицо. Но сейчас ей хотелось растянуть эти мгновения на день, на год, на столетие.

Единственное, чего не понимала принцесса, – это слов Рене о Всадниках. Ланка ничего не видела, но думать, что герцог ее разыгрывает, было невыносимо. Кроме того, лицо и голос эландца убеждали, что он воспринял слова Иланы серьезно. Девушка почти не сомневалась, что Аррой видел лицо Всадника, а это значит, что он… обречен?!

– Я ненавижу себя за то, что втянула тебя в это. – До ожидавших на дороге придворных и телохранителей оставалось всего ничего, и Илана говорила тихо, почти шептала: – Никогда себе этого не прощу!

– О чем ты? – искренне удивился ее неподражаемый спутник. – Если верить легенде, то не увидеть Всадника тот, кому это предназначено, не может. Ну, произошло бы это не сейчас, а на обратном пути, не все ли равно? И… неужели он показался тебе таким уж страшным?

– Я… Я не успела рассмотреть…

– Конечно же, не успела, – рассмеялся Рене, привычно откидывая со лба белую прядь, – ты его увидела, ты знала, что это страшно, и испугалась. А надо было не бояться, а посмотреть повнимательнее. Знаешь, я давно убедился, что избежать страха, убегая от него, нельзя. Надо идти навстречу. Не безоружным, конечно, но навстречу. И тогда в восьми случаях из дюжины поймешь, что бояться нечего, а еще в трех справишься с бедой. Разумеется, если встанешь к ней лицом к лицу, а не позволишь ударить себя в спину.

– Есть еще и последний случай, – прошептала Ланка.

– Верно, есть. Но от смерти лекарства еще не придумали. И до самого смертного мгновения нам не дано знать, действительно ли оно смертное. Наше дело – драться до конца, что будет потом, решать другим.

– Я, кажется, понимаю, – прошептала девушка.

– Тогда опусти глаза и молчи, говорить буду я… Что это вы, сударь, смотрите на нас с такой опаской? Мы не с чумного корабля!

– Но вы его в-в-видели? Видели? – пробормотал иссохший вельможа в коричневом.

– Видел. Облака на горизонте. Там, наверху, ветер и солнце бьют в глаза, так что можно увидеть все, что угодно. Ее высочество подвело воображение. Она знала, что Всадники недалеко, потом эта череда смертей в ее семье… Все это вполне объяснимо.

– Да, наверное, – пробормотала Илана, сосредоточенно запихивая выбившиеся волосы под сетку, – я… мне померещилось.

– И неудивительно. Смотреть вдаль, да еще против солнца. Не привыкни я к этому в море, тоже что-нибудь увидел бы.

– Так это был обман зрения, помноженный на воображение, – с облегчением вздохнул нобиль. – Мы и впрямь начинам шарахаться от собственной тени.

– Осторожность все же лучше беспечности, – откликнулся Аррой, – но мы становимся невежливыми – если не поторопиться, посланцы Архипастыря прибудут к месту встречи раньше нас.

Дальше ехали молча. Илана, поняв, что за ней следят сотни глаз, а не только голубые очи Арроя, вспыхнула до корней волос. Торопливо пересев на запасную лошадь, девушка присоединилась к двум замужним дамам, навязанным ей в качестве спутниц. Дамы не придумали ничего умнее, чем окружить принцессу заботой. Одна настойчиво предлагала хрустальный флакон с нюхательной солью, другая пустилась рассказывать о том, как она в годы своей юности столкнулась с собственной тетей, уже несколько лет как лежавшей в могиле.

Ланка вполуха слушала путаный рассказ и думала о другом. Мыслями девушки полностью овладел седой голубоглазый человек, спокойно ехавший впереди процессии. Принцесса так и не могла решить, что она для него значит, и поиски ответа на этот вопрос стали для нее самым главным.

Рене о племяннице не думал, и виновата в этом была она сама. Всю дорогу от Гелани до Горды Ланка не выходила у герцога из головы. Аррой не мог и дольше не замечать чувств девушки и не представлял, что ему с этим делать. Ланка адмиралу нравилась. Очень. Он, пожалуй, даже был немного влюблен. Будь Илана замужней дамой, все оказалось бы проще. Аррой знал, чем кончится, если девушка выйдет замуж за пьянчужку Рикареда и останется в Эланде. Другое дело, что ничего хорошего это не сулило. И не потому, что утаить связь между герцогиней и Первым паладином невозможно, – их бы никто не осудил, тем более что никчемность Рикареда и отчуждение между Рене и его супругой ни для кого не являлись тайной. Родство же по женской линии в Эланде и Эр-Атэве, в отличие от той же Арции, в расчет не бралось, как и разница в возрасте. Маринеры начинали искать матерей для своих детей, хорошо поскитавшись по свету; браки между ровесниками в Гнезде Альбатроса были скорее исключением, нежели правилом. Рене не мог принять любовь Иланы, потому что та заслуживала любви, а не мимолетной связи с человеком, годящимся ей в отцы. У дерзкой медноволосой девочки впереди была целая жизнь, он не мог ее толкать в заведомо неудачный брак.

Ничего не надумав, Аррой решил держаться от племянницы подальше, что и вынудило ее на отчаянную выходку. Аррою, несмотря на всю его проницательность, и в голову не могло прийти, что принцесса лжет. Если бы, поднявшись на холм, адмирал обнаружил лишь вдохновленных солнечным днем кузнечиков и бегущие вдаль облака, он, может, и догадался бы. Но увидел он призрачную исполинскую фигуру в странных доспехах.

Всадник умело сдерживал пляшущего под ним коня с необычайно длинной гривой. Сперва адмирал решил, что видит того же гиганта, что и в Тахене, но, вглядевшись, понял, что ошибается. Всадник и тот, из топей, безусловно, принадлежали к одной расе – те же суровые и четкие черты, высокие скулы, тяжелые веки, прикрывающие огромные глаза с узкими кошачьими зрачками. Обруч из черного металла придерживал длинные серебристые волосы, точно так же, как и у воина, ответившего на зов болотницы. Совпадало почти все – и украшенная крупными камнями крученая гривна на шее, и струящийся за плечами темный плащ, закрепленный фигурной застежкой, но Всадник был моложе и, как это ни странно звучит, человечнее болотного призрака.

Какое-то время двое смотрели друг другу в глаза. Адмиралу казалось, что он чувствует тревогу явившегося из легенд наездника. Маринер так и не понял, действительно ли в его мозгу раздались слова: «Теперь все зависит от тебя… Когда мы не сможем, он не должен пройти…» – или же он слышал их раньше. Слышал, но забыл.

– То, что я только что видел, уже окупает все неудобства, связанные с путешествием и длительным соблюдением инкогнито, – с удовлетворением отметил Жан-Флорентин, на сей раз расположившийся на плече герцога, благо надетый по случаю торжественной церемонии плоеный воротник надежно укрывал жаба от любопытных взглядов.

– Значит, ты видел? – живо откликнулся Рене.

– Разумеется. Я все видел и все слышал. Случившееся лишь подтверждает, что ты избран. Кстати, этот Всадник, безусловно, принадлежит к тому же расовому типу, что и ты. Разумеется, у него более характерное лицо, но для меня нет сомнений – в тебе течет какая-то часть крови исчезнувшего народа. Впрочем, эльфийская кровь в тебе тоже есть.

– А что это за народ? – поинтересовался Аррой. – Мне не кажется, что он похож на доарцийских идаконцев, да и на арцийцев не очень. И вместе с тем это не эльфы.

– Да уж, – фыркнул Жан-Флорентин, – в наблюдательности тебе не откажешь! Эльфы и не могут походить на тех, кого создали Прежние!

– Прежние?!

– Про них известно лишь то, что они были. Они исчезли, вернее, были уничтожены до того, как прародители моего народа спели свою первую в этом мире Песню Дождя.

– И это все, что тебе известно?

– Увы. Я знаю только то, что ничего не знаю, – грустно признал жаб. – Все создания, которые сейчас считаются древними, пришли сюда или же были созданы после. Возможно, за Последними горами или за Запретной чертой и остались свидетели юности этого мира; кстати, он не всегда назывался Таррой. Но я пока не встречал никого.

– А Болотная матушка?

– И она, и Всадники лишь хранители чего-то, что досталось им от совсем Прежних… Они не понимают того, что делают, и, по-моему, даже не предполагают, зачем нужно то, что они исполняют веками.

– Значит, Всадники действительно живы?

– Разумеется. Ты же сам видел. И они на тебя рассчитывают! Но пора менять тему. Вот и посланцы Церкви. Я, пожалуй, переберусь на браслет. От клириков можно ожидать чего угодно, к тому же религия сама по себе лишена содержания.

Со склона ближайшего холма уже медленно спускались всадники. Черно-зеленые гвардейцы окружали малахитовых клириков. Все было очень скромно. К разделяющей холмы ложбине обе процессии подошли одновременно. Звонко протрубил веснушчатый паж, ему ответил клирик-музыкант, похожий в своем облачении на травяного клопа.

Ряды гвардейцев раздвинулись, пропуская толстенького монаха на красивом сером муле. Рене Аррой тут же направил вороного навстречу гостю. Монах, подслеповато моргая, уставился на приближающегося всадника и неуверенно поднял руку:

– Да пребудет милость Триединого над домом Арроев. Я счастлив видеть вас живым и здоровым.

– Благодарю вас, отче.

– Я знаю все, герцог, – просто сказал брат Парамон, – а посему денно и нощно молюсь о вашем здравии. В непростые времена мы живем, и не нам, книжным червям, определил Триединый спасти Благодатные земли, но воинам доблестным и правителям мудрым. Я привез вам благословение Архипастыря и вот это.

Брат Парамон расстегнул верхнее одеяние, и подскочивший послушник освободил посланца Архипастыря от некоего подобия кожаной кирасы, украшенной эмблемой Церкви Единой и Единственной. Парамон оттянул один из парчовых листов плюща, украшавших нагрудник, и открыл потайной карман, из которого извлек послание. Герцог сорвал печати и едва не лишился дара речи. У него в руках был так называемый Свободный лист, подписанный лично Архипастырем и заверенный Великой Тройной Печатью. Его святейшество Феликс Первый объявлял, что все, что сделает герцог Рене-Аларик-Руис Аррой, сделано во спасение Благодатных земель и с благословения Церкви Единой и Единственной. Те же, кто вздумает противиться повелению герцога Арроя, являются еретиками.

Даже от Филиппа, с которым он состоял в давней переписке, Рене не ожидал подобного подарка. Бывший секретарь покойного не только знал об опасности, но и был готов разделить бремя ответственности с эландским еретиком и эльфийским разведчиком.

– Я смиренно благодарю его святейшество. – Рене произносил ритуальные фразы, но выражение лица адмирала говорило много больше. – Я надеюсь, что вы, отче, отдохнув, удостоите меня личной беседы.

– Нам некогда отдыхать, сын мой, – строго сказал брат Парамон, – я должен забрать бумаги покойного кардинала Иннокентия и немедля возвращаться в Кантиску. Когда я покидал Святой град, преемник кардинала Идаконы и Тарски еще не был назван, но я не сомневаюсь, что он вскоре прибудет в Гелань. Это будет достойный и мудрый пастырь, хорошо знакомый с историей этих славных земель…

«…и тем, что здесь происходит», – про себя продолжил Рене. Что ж, безоговорочная поддержка Церкви в эти проклятые времена увеличивает их шансы многократно. Жаль, враги это тоже понимают.

– Когда вы думаете возвращаться, отче? Я хочу написать его святейшеству.

– С благословения Творца я выеду послезавтра утром. Мы должны спешить.

Огромная рысь, приоткрыв глаз, лениво посмотрела на светловолосую женщину в пышном розовом платье и вновь опустила голову на лапы. Эта, в розовом, врагом Старшему Брату не была ни в коем случае. Преданный знал, что она любит Старшего Брата, и оставался спокоен, чего нельзя было сказать о Стефане, еще более бледном, чем обычно. Герика молчала, забившись в угол комнаты. День клонился к вечеру, но благодатное лето дарило Таяне еще несколько часов света. Слуга с подносом принес фрукты и напитки со льдом. Пришла и ушла Белка, значительно взглянув на притихших старших. Вновь появился слуга – доложил, что королеву разыскивают ее дамы. Стефан, досадливо морщась, велел сказать, что ее величество пока останется у него. Они вновь будет одни, и тарскийка нарушила тишину:

– Я вернусь. Может, они и не узнают, что это я…

– Узнают, потому что Шани или успеет им помешать, или пустится следом. Только чем бы ни кончилось, ничего уже не будет идти как шло. Можешь меня возненавидеть, но с твоим отцом я покончу не позднее чем сегодня вечером. Окончательно. Роман все равно вылечит Зенона, если тот не придет в себя сам после того, как Годой отправится к Проклятому… Чары часто исчезают вместе с тем, кто их сотворил.

– Я не буду тебя проклинать, – прошептала королева. – Если я тебя не прокляла, когда ты меня отдал, я не прокляну тебя никогда…

– Геро! – Стефан отчего-то бросился к окну, обхватив голову дрожащими руками. Потом, почти справившись с собой, вернулся было на старое место и, неловко взмахнув рукой, кинулся Герике в ноги.

Надумай кто подслушать дальнейший разговор, он бы или не понял ничего, или же понял все. Собственно говоря, никакого разговора и не было, были бессвязные возгласы и оправдания, которым мешали поцелуи и слова, утратившие дарованные им языком значения и превратившиеся в одно огромное «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!».

Гардани взял с собой всех, кто подчинялся ему и Стефану, всех, кто был свободен от караулов и в этот дурацкий праздник оставался в замке. Собрались в считаные мгновенья – умение вовремя оказаться в седле было неотъемлемой чертой «Серебряных». Оставалось догнать отряд, опередивший их почти на шесть часов. Увы! Кавалькада, выехавшая навстречу легату Архипастыря, вряд ли тащилась, как похоронная процессия, тем более что в поездку напросилось немало молодых нобилей, желавших показать себя перед Иланой умелыми наездниками.