Катарина.
Как и я, она висит на цепях, но выглядит гораздо хуже: избитая, в синяках и крови.
Моги начали с неё.
— Катарина, — шепчу я, — ты как…?
Она поднимает глаза, они полны слез.
— Не смотри на меня, — Кэт упирает взгляд в пол.
В комнату входит ещё один мог. Он обычный, во всех смыслах. Одет в белую тенниску, чистенькие брюки цвета хаки, коротко острижен. Мягкие мокасины бесшумно ступают по полу. Он бы мог сойти за отца какого-нибудь пригородного семейства, или продавцом из соседского магазинчика.
— Здорово, — улыбается он мне, не вынимая рук из карманов. Зубы белоснежные, как в рекламе зубной пасты. — Надеюсь, тебе у нас понравилось. — Его загорелые руки покрывают жесткие волоски. Мог симпатичный, но ничего выдающегося, среднего, но крепкого телосложения. — В этих пещерах бывают ужасные сквозняки, но мы стараемся сделать это место, как можно уютнее. Полагаю, в твоей камере есть пара ведер? Хотели создать тебе удобства.
Мог протягивает к моей щеке руку так небрежно, что мне на секунду кажется, что он меня погладит. Вместо этого, он ее больно щипает, выкручивая пальцами.
— Вы же наши почётные гости, как-никак, — говорит он, и злость, наконец, проскальзывает в его голосе продавца.
Ненавижу себя за это, но начинаю плакать. Ноги отказывают, и я повисаю в наручниках. Я не позволяю себе громко рыдать: пусть видит, что я плачу, но не слышит.
— Ну, ладно, леди, — говорит он, хлопая в ладоши, и направляется в сторону маленького столика в углу камеры. Выдвигает ящик, достаёт пластиковый чемоданчик и раскрывает, положив на стол. Острые стальные предметы блестят в свете ламп. Мог достает по очереди каждый, поэтому я могу рассмотреть их все. Скальпели, бритвы, клещи. Самые разнообразные лезвия. Карманная электродрель. Прежде чем положить на стол, он пару раз включает её, действуя жужжащим звуком мне на нервы.
Подходит ко мне, вплотную приближая свое лицо к моему и начинает говорить, дыша мне прямо в нос. Меня тошнит.
— Видишь всё это?
Я молчу. Его дыхание напоминает дыхание зверя в клетке. Несмотря на свой мягкую внешность, он из того же вонючего теста.
— Я собираюсь использовать на тебе и твоем Чепане каждый из них в отдельности. Разве что ты правдиво ответишь на все мои вопросы. А если нет, уверяю, вы обе будете молить о смерти.
С ненавистью ухмыльнувшись, он идёт обратно к столу, берёт в руки тонкое на вид бритвенное лезвие с резиновой ручкой. Возвращается ко мне и тупой стороной лезвия проводит по моей щеке. Оно холодное.
— Детки, я охочусь за вами уже очень давно, — говорит он. — Двоих мы уже убили, и скоро будет на одного больше, неважно какой-то там у тебя номер. Как ты легко можешь догадаться, я надеюсь, что ты Третья.
Я стараюсь отодвинуться от него, вжимаясь спиной в стену камеры и желая просочиться сквозь камень. Но он лишь улыбается и снова проводит тупой стороной лезвия по щеке, на этот раз нажимая сильнее.
— Упс, — говорит он с насмешкой, — не той стороной.
Одним ловким движением он отводит лезвие и переворачивает его, так что бы острая сторона была направлена на меня.
— Давай попробуем так.
С садистским удовольствием подносит лезвие к моей щеке и с силой режет до мяса. Я чувствую знакомое тепло, но боли нет, и с потрясением наблюдаю, как начинает кровоточить его собственная щека.
Кровь течёт из его раны, словно из разошедшегося шва. Бросив лезвие, он хватается за лицо и начинает бегать по камере с криками боли и разочарования. От пинка по столу его орудия пыток разлетаются по полу, после чего он выбегает за дверь. Охранники, стоявшие за могом, обмениваются непонимающими взглядами.
Прежде чем я успеваю хоть что-нибудь сказать Катарине, ко мне подходят моги, освобождают от наручников и ведут в обратно в камеру.
ГЛАВА 14
Минуло ещё два дня. Теперь в темноте камеры мне есть чем заняться помимо борьбы со скукой и безумием. Я пытаюсь изгнать из памяти видение окровавленной и избитой Катарины. Мне хочется помнить её такой, как прежде: мудрой и сильной.
Я постоянно делаю дыхательные упражнения. Это помогает.
Правда, не особо.
В конце концов, дверь в камеру открывается, и меня снова обливают ледяной водой, потом запихивают в рот кляп, завязывают глаза и тащат в ту же камеру. Приковав руки к цепям над головой, снимают повязку с глаз.
Катарина на старом месте, такая же избитая, как и в прошлый раз. Остается только надеяться, что её хоть иногда снимали с цепей.
Напротив нас, на краю стола, сидит уже знакомый Мог, только с повязкой на порезанной щеке. Он старается выглядеть угрожающе, как и раньше. Но в его взгляде на нас все равно сквозит опаска.
Я его ненавижу! Больше, чем кого-либо на свете! Если бы могла — разорвала бы голыми руками! А не руками — так зубами.
Он видит, как я на него смотрю. И неожиданно подскочив ко мне, вытаскивает кляп у меня изо рта. Снова начинает крутить у меня перед лицом бритвой, чтобы свет от ламп играл на лезвии.
— Не знаю, какой у тебя номер… — растягивая слова, говорит он, и я невольно сжимаюсь, ожидая, что он опять попытается меня порезать. Затем с нарочито-садистским видом отходит к Катарине и оттягивает ей голову за волосы. С кляпом во рту, она может только всхлипывать. — Но ты скажешь мне его прямо сейчас.
— НЕТ!!! — кричу я. Глядя на мои муки, мог удовлетворенно ухмыляется, словно только того и ждал. Он прижимает бритву к руке Кэт и разрезает вниз до мяса. Из рассеченной плоти начинает течь кровь. Кэт выгибается на цепях, её лицо заливают слёзы. Мне хочется кричать, но голос подводит: из горла вырывается лишь тонкий, болезненный вздох.
Мог опять режет Кэт, в этот раз ещё глубже. Уступая боли Чепан безвольно виснет на цепях.
« На кусочки… зубами», — обещаю я себе.
— Или ты сейчас же рассказываешь мне всё, что знаешь, начиная с твоего номера, или я буду забавляться с ней так весь день, поняла?
Я закрываю глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Я как вулкан, который не может выплеснуть гнев, скопившийся внутри.
Когда я открываю глаза, мог снова сидит на краю стола, перебрасывая какой-то большой клинок из руки в руку, и весело дожидается, когда я на него посмотрю. Завладев моим вниманием, он приподнимает клинок, чтобы я могла оценить его размер.
Лезвие начинает светиться, меняя цвета: сначала фиолетовым, через секунду — зеленым.
— Итак… твой номер. Четвёртая? Седьмая? Или тебе повезло быть Девятой?
Цепляясь за ускользающее сознание, Кэт трясет головой, давая мне понять, чтобы я не отвечала. Сама она всё это время молчала.
Скрипя сердцем, я молчу. Но это невыносимо, не могу я смотреть, как мучают мою Катарину. Моего Чепана.
Продолжая поигрывать клинком Мог подходит к Кэт. Она что-то мычит через кляп. Из любопытства, тот вынимает его у неё изо рта.
Она отхаркивает большой сгусток крови ему под ноги.
— Собираешься пытать меня, чтобы она заговорила?
— Именно, — с полными ненависти глазами раздраженно отвечает он.
Катарине удается презрительно рассмеяться.
— У тебя ушло ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ, чтобы до этого додуматься?
Его щеки заливает румянец — удар попал в цель. Оказывается и у могадорцев есть самолюбие.
— Ну, ты и дебил, — Кэт рыдает от смеха. Её дерзость вызывает у меня трепет, я горжусь её наглостью, но мне страшно, что ей могут за это сделать.
— У меня впереди всё время вселенной, — скучающе говорит Мог. — Пока вы тут со мной, мы ищем остальных. Не думай, что мы бросили поиски, раз вы здесь. Нам известно больше, чем вы думаете. Но мы хотим знать всё.
И безжалостно бьет Кэт рукоятью ножа, прежде, чем она успевает ответить.
Мог поворачивается ко мне.
— Если не хочешь смотреть, как я буду нарезать твою подружку на ломтики, начинай рассказывать, и побыстрее. И лучше бы, чтобы каждое твоё слово было правдой. Если соврёшь, я узнаю.
Я понимаю, что он не шутит, но не могу вынести мысли, что он снова станет мучить Кэт. Если я буду говорить, возможно, он будет к ней милосерднее. Может, он даже оставит её в покое.
Меня прорывает, и я говорю так быстро, что мысли не поспевают за словами, так быстро, что я едва понимаю, что плету, когда уже сказала. У меня появилась задумка, правда, слабенькая: рассказать могу всё, что он не сможет использовать против меня или других Лориенцев. Я рассказываю ему малозначащие детали про наше прошлое путешествие, наши прежние имена. Рассказываю про Ларец, но не говорю, где его спрятала, лишь, что потеряла его при побеге. Начав говорить, я уже боюсь остановиться. Если я остановлюсь хоть на секунду, чтобы осмыслить свои слова, он учует обман.
Затем мог спрашивает, какой у меня номер.
Я знаю, что он хочет услышать: что я — Четвёртая. Третьей я быть не могу, иначе они давно бы меня уже убили. Но если я скажу, что я — Четвёртая, то всё что ему будет нужно — это разыскать и прикончить Третьего, прежде чем он устроит мне кровавую баню.
— Я — Восьмая, — в конце концов, говорю я так испуганно, с нотками отчаяния и трусливого хныканья, что мне становится ясно: он повелся.
Мог погрустнел.
— Прости, что разочаровала, — хриплю я.
Но мог расстраивается недолго. Постепенно его лицо проясняется, и начинает победно светиться. Может он и не рад моему номеру, но он его заполучил. Или точнее, думает, что заполучил.
Я пытаюсь поймать взгляд Катарины, и хотя она в полубессознательном состоянии, я вижу в её глазах проблеск одобрения. Она гордится мной, тем, что я сумела обмануть мога с моим номером.
— Я так и знал, что ты слабачка, — смотрит он на меня с презрением.
«Ну и пусть» — думаю я, чувствуя, как из мога, так и прёт превосходство; какой же он тупица, раз поверил моему вранью.
— Твои родственнички на Лориене хоть и проиграли быстро, по крайней мере, были бойцами. У них даже храбрость была и достоинство. А ты… — Мог качает головой, а потом сплевывает на пол. — Ты ничтожество, Восьмая.
И на этих словах, он заносит руку с клинком и вонзает его глубоко в тело Катарины… раздается хруст костей, когда лезвие, проходя сквозь грудную клетку, погружается прямо ей в сердце…
Я кричу… пытаюсь поймать взгляд Катарины. На миг она встречается со мной глазами. Я бьюсь в цепях, желая дотянуться до неё, быть рядом в её последние секунды.
Но они пролетают так быстро…
Моя Катарина мертва.
ГЛАВА 15
Недели складываются в месяцы.
Бывают дни, когда меня совсем не кормят, но мой кулон не дает мне умереть от жажды или голода. Без чего мне действительно плохо в этом бесконечном царстве тьмы, так это без солнца. Порой я перестаю понимать, где кончается моё тело, а где начинается тьма. Я теряю смысл собственного существования, нахожусь на грани. Я будто черная клякса в ночи. Черное на черном.
Чувствую себя позабытой. Запертая в одиночной камере без надежды на побег, и без той информации, которая могла бы привести к остальным, я стала для могов бесполезна. До тех пор, пока они не убьют всех, кто идет до меня, и не придет моя очередь.
Желание выжить во мне лишь дремлет. Я живу не потому, что хочу жить, а потому, что не могуумереть. Иногда, я об этом жалею.
Но даже так, я всё равно заставляю себя заниматься, чтобы оставаться в форме, не терять подвижности и быть готовой к бою насколько это, вообще, возможно. Я отжимаюсь, качаю пресс, играю в «Тень».
За Катарину я научилась играть ничуть не хуже, чем за себя. Сама даю себе задания, описываю воображаемых противников, прежде чем отдаю ответные команды.
Раньше я обожала эту игру, но сейчас ненавижу. Однако в память о Катарине, продолжаю играть.
Когда я врала могу о себе, то думала, что делаю это для того, чтобы он пощадил Катарину, оставил ей жизнь. Но едва его нож пронзил ей сердце, я поняла, что на самом деле я ускоряла её конец. Я выложила ему всё, что знала, чтобы он мог её прикончить, чтобы ей не пришлось страдать ещё больше, чтобы мне не пришлось больше смотреть на её страдания.
Я твержу себе, что так было правильно. Что Катарина этого бы хотела. Она была так измучена.
Но я уже так долго тут без неё, что отдала бы всё на свете, чтобы побыть с ней хотя бы ещё разочек, даже если за это ей пришлось бы страдать от невыносимых пыток. Я хочу её вернуть.
* * *Могадорцы продолжают испытывать границы моего относительного бессмертия. Чтобы спланировать и устроить испытания им требуется время. Но почти каждую неделю они стабильно вытаскивают меня из камеры и тащат в другую, где всё уже готово для моего уничтожения.
В первую неделю после смерти Катарины они отвели меня в маленькую камеру и заставили встать на тонкую стальную решетку, установленную в паре футов от пола. Дверь плотно закрылась, оставляя меня одну. Я ждала несколько минут, пока камера наполнялась, судя по виду, ядовитым газом, исходящим из-под решетки зелеными струйками. Закрыв рукой рот, я старалась не вдохнуть, но долго выдержать не смогла. Сдалась и вдохнула моговский яд, лишь для того, чтобы выяснить, что для меня он по запаху, как свежайший и прохладнейший горный воздух. Взбешенные моги выволокли меня из газовой камеры несколькими минутами позже и поспешно втолкнули в мою собственную, но это не помешало мне увидеть на выходе из газовой камеры кучку пепла. Вместо меня умер мог, который нажал кнопку подачи газа.
На следующей неделе они пытались меня утопить, ещё через неделю — заживо сжечь. Естественно, ни то, ни другое не сработало. А на прошлой неделе, они подали мне еду так сильно приправленную мышьяком, что клянусь: я почувствовала каждую крупинку отравы. Торт мне принесли прямо в камеру. Могам не было никакого смысла кормить меня сладостями, так что я сразу поняла, что они надеются запудрить мне мозги тортом, и следовательно обойти заклинание. Видимо они думали, что если я не буду знать, что моя жизнь в опасности, чары не сработают.
Конечно же, я сразу раскусила их план.
Но торт всё равно съела. Оказалось — вкуснотища.
Позже, подслушивая через щель под дверью, я узнала, что вместо одного от отравления ядом умерли сразу три могадорца.
Тогда я спросила себя: сколько нужно могадорцев, чтобы испечь тортик? И затем со злорадным удовлетворением ответила: трое.
Я позволила себе представить счастливый исход, в котором могадорцы (которые, казалось, не очень-то ценили даже собственные жизни), продолжают пытаться меня убить до тех пор, пока не остается ни одного могадорца. Я, конечно, понимаю, что это всего лишь мечты, но зато такие приятные.
* * *Уже не представляю, сколько здесь нахожусь. Но я так привыкла к их постоянным попыткам меня казнить, что мне совсем не страшно, когда они снова тащат меня по коридорам. На этот раз меня бросают на сквозняке в просторном, тускло освещенном помещении, которое больше, чем любое виденное мною тут. Я знаю, что за мной наблюдают через одностороннее стекло или монитор, поэтому делаю насмешливое лицо. И в насмешке так и читается: Ну же!
А затем я слышу это… Низкий, гортанный стон. Он такой глубокий, что я ощущаю ногами, как от него вибрирует пол. Я резко оборачиваюсь, чтобы увидеть в глубине теней огромную стальную клетку. Она выглядит знакомо.
Раздается голодное щелканье челюстей, сопровождающееся характерным чмоканьем крупных губ.
Пикен. Чудовище, с которым мы ехали сюда в грузовике.
Вот теперь мне страшно.
Мелькает яркая вспышка. И внезапно я купаюсь в пульсирующем красном свете, а стальная решетка клетки опускается.
Безоружная, я отступаю к противоположному углу помещения.
«Умно», — думаю я. — «Еще ни разу моги не натравливали на меня живое существо».
Пикен выходит из клетки. Четырехлапый монстр занимает стойку бульдога, только размером с носорога: передние ноги согнуты, пасть сочится слюной, кожа на нижней челюсти отвисает. Крупные зубы торчат как шипы. Кожа гнилостная, бугристо зеленая. И воняет от него смертью.
Монстр рычит на меня, забрызгивая слюной так густо, что я боюсь, как бы на ней не поскользнуться. Затем нападает.