- Гранатомет сдвигнуло! - возопил Смирнов. - Еще раз пристреляться надо!
Следующие пять минут гранатомету и прислуге удивительно везло. Наводчик быстро, но без спешки дал два пристрелочных и нащупал дистанцию. Очередная граната вырыла целую брешь в бруствере.
- Вот они, орудия! - взвыл Максимушкин, одновременно указывая на необходимость перенесения огня в глубину. Он опоздал. Соседи-пушкари тоже увидели цель и не преминули сосредоточить на ней огонь чуть ли не шести орудий. Результат не замедлил сказаться. Позже артиллеристы, напыжившись, утверждали, что попали ядром прямехонько во вражью пушку, но это было неправдой. Ядра всего лишь взрыли землю рядом, в результате тяжелое орудие накренилось и опрокинулось.
- Смирнов, что ж ты творишь, храпоидол, мать-недомать!!!
У командира гранатомета были основания для недовольства. Наводчик ухитрился попасть в очередную точку на валу лишь с шестой гранаты.
- Опять наклонило нас, настройки сбились, - отлаялся Смирнов и предположил, что неприятель вступил в противоестественные отношения с вверенным ему (Смирнову) механизмом.
Не прошло и двух минут, как соседи-артиллеристы довернули свои орудия на вновь образовавшуюся прореху. Били русские пушки вполне метко. Но и англичане не зевали. Появились первые потери.
При прямом попадании ядра человек не выживает. Но таковых пока что почти и не было. Зато хватало пострадавших от чугунных и каменных осколков, да и контуженных было изрядно. Не обошли они и прислугу гранатомета.
- Братцы, выручайте! Попали в меня!
Максимушкин на мгновение отвлекся. Подносчик Прямилин сидел на земле, держась за ногу. Сквозь пальцы пробивалась кровь.
- Знамов, перетяни да помоги дохромать до телег, там отвезут в госпиталь. Лови, браток! Но только два глотка, оставь товарищам!
И рука Максимушкина, привычная к выброскам[12] , ловко переправила флягу с хлебным вином пострадавшему. Тот поймал ее одной рукой (второй он опирался о землю), отхлебнул предписанное количество, хекнул и передал флягу Самсонову. Тот отставил заветный сосуд в сторонку, тщательно замотал рану полотняной лентой (ее раздали по настоянию Марьи Захаровны) и лишь после этого пустил флягу в обратный полет.
Тем временем слово подал картечник Писаренко - мрачноватый, неулыбчивый, молчаливый казак с двумя заметными шрамами на левой щеке (это была память о не слишком удачном поиске, когда вместо захвата пленного едва-едва удалось унести ноги). Он чуть приподнял голову и зорко вгляделся в прорехи на валу.
- Тимофей, а ведь могу попробовать достать их.
Обращение вышло чуть фамильярным, но казак был не членом команды 'Морского дракона', а лишь прикомандированным. Впрочем, ответ содержал долю уважения:
- Что ж, Данило, пробуй по левой дырке в заборе, вон там оне крутятся.
Казак еще раз пригляделся, повернул ствол и нажал на спуск. Скорострелка отозвалась звонким дудуканием.
- Двоим прилетело, - хладнокровно отметил стрелок, - за третьего не скажу, мог и сам залечь.
- Сколько потратил? - деловито спросил комендор.
- Почти весь магазин ушел.
- Многовато... - в грохоте боя эти слова явно не был услышаны.
Комендор добавил силы в голос:
- Эй, Данило, прибереги пока пули, они нам, чую, пригодятся.
Никто на редуте, включая Максимушкина, не видел, как накапливаются турецкие пехотинцы в ходах сообщения. Правда, их строй можно было разглядеть в отдалении (версты полторы), но оценить количество не представлялось возможным. И все же комендор предполагал атаку возможной. То же самое было в мыслях всех остальных защитников редута. Прибежал бледный гонец от соседей-пушкарей:
- Братцы, со зарядами у нас скверно! Не подведите!
- Что, порох кончился?
- Пороху хватит, ядра почти все ушли.
- Картечь-то хоть осталась?
- Ее-то и не тратили. Считай, вся целехонька.
- Ничё, подкинем жару-пару!
Бомбардировка Волынского редута длилась до вечера. Уже потом Мариэла вслух удивилась, что контуженных в ее распоряжение поступило в тот день как бы не больше, чем раненых.
А почти на закате начался штурм.
Закатное солнце чуть проглядывало сквозь тучи, но даже при неярком освещении отчетливо сверкали штыки и ятаганы. В атаку шли самые упорные, самые стойкие, самые отборные части.
На редуте защитники перекрикивали грохот взрывов (пушечный обстрел хоть и ослаб, но не прекратился):
- Картечью заряжай!
- Данило, крой, как готов будешь!
- Подавай! Подавай!! Руками работай!!!
Турки бежали вроде как и неторопливо. За ними уже показались англичане в красных мундирах. Они приближались чуть побыстрее. Максимушкин сообразил отдать команду:
- Тароватов, огрей аглицкую пехоту десятком-другим! Они ж турок подпирают, не дают отступать. Данилка, да что ж ты, раздери тебя на части...
Данила явно не слушал. Он водил стволом картечницы по приближающейся рваной шеренге. Один за другим отлетали пустые магазины. Заряжающие ловко подхватывали и без всякой команды торопливо набивали пулями. Они наверняка бы отстали по темпу, но были факторы, замедлявшие стрельбу. Замена всех трех магазинов шла не так быстро, как хотелось.
Скорострелка вдруг замолчала. Максимушкин скосил глаза, уже готовясь изругать раззяву-казака, но увидел, что тот спешно выбивает шомполом застрявшую пулю. Надо отдать справедливость: проделал это он довольно ловко. И снова зачастила картечница, изрыгая пули.
Турецкие аскеры при всей их несомненной храбрости чуть заколебались, но сзади их начали подбодрять англичане добрым словом в соединении со штыком, что, как всем известно, получается убедительнее, чем просто добрым словом.
Гранатомет дергал стволом. Перед красными мундирами встала цепь разрывов; в этой мясорубке пропали их первые ряды.
- Остановились красные! Давай им, Смирнов, давай, дорогой, хлещи! Чтоб не подпирали!
Максимушкин не видел и не слышал, как замолчала картечница. Стрелок несколько раз яростно передернул затвор. Это не помогло. Потом Данила частично разобрал оружие, глянул в ствол, что-то произнес (в грохоте боя разобрать сказанное никто бы не мог), снова собрал картечницу, отсоединил магазин, протянул его, не глядя, заряжающему, повернул голову, что-то сказал и сдвинул очередной магазин к затвору.
Турки явно приободрились и рванули к редуту. Навстречу им убийственным залпом картечи ахнули русские пушки. Может быть, именно он сломал боевой дух янычар. Или это сделала мелкопульная метла. Как бы то ни было, турки начали отступать. Англичане сделали это еще раньше.
Почему-то гром разрывов сразу смолк. Обе стороны прекратили пушечный огонь. И немедленно стало слышно запаленное дыхание подносчиков гранат.
- Водицы бы испить...
- Сходи к соседям, Черный, авось у них найдется...
- Я мокрый, как в одеже за борт сиганул...
- У меня пальцы уж не двигаются набивать магазины...
- Вот же растреклятая пружина...
На эти слова Максимушкин обратил внимание:
- Данило, ты о какой пружине?
- Да в магазине которая; вот в этом. Лопнула она, расстудыть ее... Во, глянь. Видишь?
Командир проявил рассудительность:
- Ты его мне отдай, я передам Зубастому, а тот поставщикам даст знать.
- Небось перекалили пружину, она и хряпнулась, - авторитетно произнес Смирнов. Среди товарищей он почитался за знатока металловедения и термообработки: его двоюродный дядя занимался кузнечным делом.
Матрос Лебедев, он же Черный (прозвище было им заработано за цвет волос) вернулся еще более бледным, чем ушел.
- Беда, братцы: контр-адмирал...
- Да что с ним? Ранен?
- Убит ядром в голову.
- Так он же сверху стоял!
- И там достали.
- Ахти! Ведь он дык первый день, как с госпиталю...
- Сначала Корнилов, потом Истомин. Пал Степанычу поберечься бы.
- И-эх! Забудь о том! Я слыхал, Нахимова удержать в укрытии на якорной цепи не можно.
- Да неуж ничего не поделать?!!
- Не знаю, брат. Не знаю...
История вновь оскалила клыки.
Глава 16
Малах был дотошным офицером. По этой причине он тщательно расспросил участников боя. Мало того, по своей инициативе Малах изъял магазин со сломанной пружиной, намереваясь переслать его маэрским оружейникам, а также озаботился получением на каждую скорострелку новых стволов, причем схему с тремя винтовочными магазинами забраковал на свой страх и риск по причине пониженной эффективной скорострельности.
Старый ствол от этой картечницы также предполагался к отправке на Маэру: командор подумал, что его, возможно, стоит переделать под более совершенные магазины. В результате на Камчатском люнете предполагалось наличие скорострелки с четырьмя запасными блинами и одним запасным стволом, а на редутах к каждой картечнице планировался комплект из шести коробчатых магазинов при одном запасном стволе.
Организовав все это, Малах уселся за писанину. Наверное, лейтенанта из Маэры посетило вдохновение от Пресветлых. Вряд ли что иное могло дать так быстро выход в виде солидной стопки листов, насыщенных текстом, рисунками и даже расчетами. Все это было перечитано, отредактировано, исчеркано и переписано. В конечном счете эти предложения также отправились на родину Малаха. Разумеется, к ним присоединился заказ, сделанный землянами, в том числе четыре малых гранатомета и соответствующий запас гранат.
Конечно же, на похоронах контр-адмирала Семаков присутствовал не в первых рядах. Но перешептывания не услышать было невозможно.
Нахимов распорядился положить гроб рядом с местом успокоения адмирала Лазарева - на том самом, которое приберегал для себя. Все знали, что Корнилов, Нахимов и Истомин не просто уважали друг друга: они находились в самых дружеских отношениях. Стоявшие близко заметили слезы на глазах последнего оставшегося в живых адмирала. Но гроб он помогал нести с совершенно бесстрастным лицом.
Уже уходя с похорон, Семаков подумал то же, что и другие моряки: нужны какие-то меры по спасению Нахимова. Но сходу придумать ничего не удалось.
К тому же мысли капитана второго ранга были заняты другим. Семаков планировал усилить оборону всех укреплений именно малыми гранатометами. Большие он предполагал снять с Камчатского люнета, рассчитывая подбить Нахимова на строительство еще одного корабля, подобного 'Морскому дракону', или же (что виделось более вероятным) на переделку каких-то из существующих кораблей с полным снятием парусного вооружения и с установкой этих самых гранатометов. Пусть даже скорость с новыми двигателями будет не тридцать восемь узлов, а всего лишь пятнадцать - все равно ни один соперник не потягается. На такое решение адмирала мог подвигнуть удачный пример баркаса, обретшего завидную скорость, а затраты времени на установку двигателей и дня не составили.
При всем безоглядном оптимизме сих планов трезвый ум Семакова потребовал консультации с профессионалами. Пришлось напроситься в гости к иномирцам.
Тифор и Риммер внимательно выслушали российского морского офицера. Первым высказался маэрский капитан дальнего плавания. Он был дипломатичен: ведь любому капитану случается вести переговоры, а уж если этот капитан одновременно и купец...
- Владимир Николаевич, я не лучший специалист в части судовых движков, но могу уверить: для достижения мало-мальски высокой скорости существующий крупный корабль - скажем, в тысячу и более маэрских тонн - малопригоден.
Риммер запнулся, но коллега его выручил:
- Это примерно четыреста британских тонн.
- Да, спасибо... Тут проблема не только в весе, но и в обводах. Даже при наличии чертежей рассчитать скорость - имею в виду математически корректный расчет - мне не под силу. Насколько мне известно, наши кораблестроители тоже этого не могут. У них есть формулы, выведенные из опыта, но вопрос о границах их применимости остается открытым. Следовательно, только практические испытания могут дать оценку скорости. Далее: согласен с вашим мнением, что если ваше руководство примет решение о... - тут иномирский моряк опять не сразу подыскал слово, - перестройке, то парусное хозяйство...
- Парусное вооружение, с вашего позволения, Риммер Карлович, - учтиво поправил коллегу Семаков.
- ...да, конечно... вот его убрать всенепременно, а также мачты, ванты... ну, сами знаете.
- Понимаю. Тифор Ахмедович, будьте так любезны, выскажите ваше мнение.
Магистр был деловит на грани сухости.
- Основной проблемой перестройки крупного корабля является величина кристаллов для его движков. К сожалению, больших у нас мало. Можно было бы использовать мелкие в соответствующем количестве, но тогда неизбежно появятся проблемы в согласовании их работы. А это время; оно для вас ценно, как понимаю.