– Я считал психически нездоровым вас, сир, но… должен заметить, что ваш брат в этом отношении гораздо хуже…
Пират напряжённо и задумчиво погладил его по волосам.
– Ну, по крайней мере, ты признаёшь, что хотя бы в чём-то я не безнадёжен.
Сильвенио заглотил сразу три таблетки обезболивающего, и взгляд его начал заметно поясняться от Контроля.
– Я могу избавить вас от него, – сказал он, немного помолчав.
– Мм? Ты же не причиняешь вреда?
– Только живым. Ваш брат – уже мёртв. То, что от него осталось, не должно существовать по законам Вселенной. Он терроризирует ваш разум, а это неприемлемо. Я могу… помочь…
– Нет.
Сильвенио, натирающий мазью болезненные укусы и прочие повреждения, непонимающе глянул на него.
– Нет? Но, сир, я правда могу помочь, он больше не будет вас беспокоить… Кроме того, он представляет непосредственную угрозу как для вашей репутации, так и для всего корабля…
– Для чего он представляет угрозу сейчас, так это для твоей тощей задницы, а с остальным я как-нибудь справлюсь, – отрезал пират неожиданно грубо. – Как бы там ни было, а я не позволю тебе копаться в моей голове. Тебе – и никому. Мой разум, даже заражённый – только моё дело. Уяснил? Вот и славно. Приходи в себя быстрее, мы сейчас же отчаливаем от базы. Слишком опасно оставаться на Приёме.
Сильвенио вздохнул. Кажется, у него ощутимо прибавилось проблем в и без того нелёгкой жизни…
note 5
"А я ведь почти готов был поверить, что его вполне можно терпеть…"
note 6
ГЛАВА 4. Нарцисс.
"Нарцисс перестал есть, пить, спать, потому что не в силах был отойти от ручья, откуда его манило собственное отражение, и таял почти на глазах, пока не исчез бесследно…"
– Лиам.
Мерное гудение главной консоли завораживало, и Сильвенио сделал вид, что целиком им поглощён. Правда, с Аргзой этот номер не прокатывал никогда – тот просто брал его за шкирку в случае игнорирования и больно кусал за ухо или за подбородок. Или гладил задумчиво шею своими сильными жаркими пальцами, словно бы намекая, что его очень опасно злить. Или насмешливо дёргал его за длинный шёлковый ручеёк синего хвоста, стекающего по спине от затылка до худых бёдер. Или…
Но Сильвенио уже научился определять разницу в их интонациях, и потому не обернулся на этот раз, понадеявшись, что, раз игнорирование не действует на самого Аргзу, то подействует хотя бы на его брата.
– Лиам. Лиам. Лиам. Лиам.
Сильвенио передёрнуло: Аргза никогда не повторял его имя таким бессмысленным тоном, и его голосом это звучало ужасно. Но он не обернулся, продолжая напряжённо выщёлкивать на клавиатуре отчёт о сегодняшнем доходе с торгового корабля гарлианцев.
– Лиам.
Он не обернулся. "Может, он уйдёт, наконец," – подумалось ему.
– Лиам. Совершенно дурацкое имя, не находишь, мальчик? И не слишком ли ты дерзко игнорируешь зов своего хозяина?
– Вы… не мой хозяин. Хватит с меня и Паука. Настоятельно прошу вас покинуть его разум.
В синеватом мерцании экрана отразились белые глаза, и Сильвенио замер.
– А чем же я хуже моего братца, интересно?
Чёрные когти почти нежно прошлись по его щеке. Сильвенио резко выпрямился, отстраняясь, повернулся к нему, невольно прижимаясь к консоли. Он всё ещё так и не выработал стратегию верного поведения в отношении этого существа, занимавшего теперь разум Аргзы с завидной периодичностью. Если с самим Аргзой большую часть времени вполне можно было договориться и обеспечить себе более-менее приемлемые условия существования, раз уж Паук так часто шёл ему на уступки, то главная проблема в общении с его братом, Конрадом Грэном, заключалась, пожалуй, в том, что, как бы разумно он себя с ним ни вёл, в итоге ему всё равно доставалось.
– Неточная формулировка вопроса…
Удар когтями пришёлся плашмя по рёбрам, отшвырнув его на пол. На плотной ткани серой куртки остались рваные порезы, но кожу, к счастью, не задело – иначе яд бы убил его за считанные минуты. Когти были любимым оружием Паука, и в ближнем бою действие их было просто сокрушительно. Хорошо хоть, что у Конрада не было намерения убивать Сильвенио. Правда, вопрос был в том, до каких пор у него такого намерения нет.
– Не понимаю, как Аргза тебя терпит, – белые глаза нависли над ним, открытые так широко, словно были напрочь лишены век – он ещё не совсем научился управлять чужими лицевыми мышцами, и выглядело это по-настоящему жутко. – Мало того, что ты абсолютное бревно в постели, тощий и бесхарактерный, так ещё и ведёшь себя по-хамски. Смеешь поправлять своего хозяина этими уточнениями. Но… – он хищно дёрнул щекой, оскалившись. – По крайней мере, ты действительно забавный. И ты ведь будешь послушен, правда, мальчик?
Сильвенио закрыл глаза. Похоже, ему предстояла ещё одна бессонная ночь.
– Да, – выдохнул он, на всякий случай блокируя клавиатуру консоли. – Я буду послушен.
Кто бы знал, как ему это всё надоело!..
Чёрный Овен, казалось, и не думал теперь когда-либо оставить тело Аргзы в покое. Аргза ничего о его визитах не помнил – когда он просыпался, то не чувствовал даже следа присутствия брата в своей голове, но периодически находил либо избитых до полусмерти рабочих, либо в буквальном смысле затраханного до такого же состояния Сильвенио. Последний смотрел на него с немой укоризной и обидой, но больше даже не заикался о том, чтобы помочь. Хотя всем, в том числе и самому Аргзе, было уже очевидно, что сам он со всем этим не справляется, несмотря на то, что заявлял обратное: времени в его теле Конрад проводил совсем немного, не больше пары часов примерно раз в два дня, но и за это время он умудрялся натворить много всего неприятного. Сильвенио мрачнел всё больше с каждым днём. Он прочитал всю имеющуюся в интернет-архивах информацию про Конрада Грэна, но нигде не говорилось ни слова о том, что тот хоть когда-то проявлял признаки подобного навязчивого нестабильного психического состояния. По словам очевидцев, Чёрный Овен был хоть и довольно жёстким и бескомпромиссным лидером едва ли не хуже Паука, всё же был в основном серьёзен и не тратил силы на причинение вреда своим же подчинённым без веской на то причины. Тот же Конрад, которого Сильвенио узнавал теперь, без всякого повода срывался на рабочих, никого, впрочем, не убив ещё и даже ни разу не попытавшись сделать что-то с самим кораблём. Было похоже, будто бы ему неинтересно строить какие-либо планы и размышлять о том, как можно было бы выгоднее воспользоваться своим возвращением. Будто бы он просто не знал, чем себя занять в неожиданно приобретённой за чужой счёт жизни, и оттого пытался хоть как-то унять то чувство опустошения, которое теперь отчётливо им владело, развлекаясь, как мог. Понятия о самих развлечениях у него, в общем, тоже были заметно размыты: и бил, и насиловал он всё с тем же выражением невыносимой скуки на лице, словно бы не понимая, отчего это больше не разогревает его кровь. Остальным членам команды перепадало от него почти в той же степени, что и Сильвенио – если не посчатливливалось попадаться ему на глаза раньше первого помощника – но они даже не подозревали, что страдают не совсем от рук своего непосредственного капитана. По кораблю прошёл слух, что Аргза в конец обезумел, и, в общем-то, это было не так уж далеко от правды.
Над Сильвенио же Чёрный Овен любил издеваться почему-то больше всех, каждый раз зачем-то связывая его, несопротивляющегося, проклятыми лесками, и стараясь причинить как можно боли. Тот абсолютно не понимал его мотивов, но на всякий случай старался его не провоцировать: он был во много раз опаснее Аргзы уже одной своей непредсказуемостью. Пару раз он пытался поговорить с ним, пробовал узнать, что за гнетущее чувство разрушения им движет, пробовал предложить свою помощь и ему – безрезультатно. Жалкие остатки существа, бывшего когда-то Конрадом Грэном, уже не имели ничего общего с логикой и разумностью.
Однажды, проснувшись утром, Аргза с удивлением обнаружил, что совершенно выспался – причём не только сознанием, но и телом. Похоже было, что Конрад либо не приходил, либо ушёл уже вечером. Сильвенио в кровати не было, как не было и обычно заранее приносимого им в его комнату завтрака. Он попробовал позвать его по телепатической связи – тот не отозвался. Такое бывало крайне редко, но всё же случалось порой, и причин для беспокойства вроде бы не было. Однако какая-то смутная, неясная тревога неприятно царапалась внутри, и Аргза, одевшись, решил всё же заняться его поисками немедленно.
Странное дело – его не обнаружилось ни в кабине управления, ни в каморке механиков (Джерри тут же вызвался присоединиться к поискам, вмиг обеспокоившись пропажей друга), ни где-либо ещё на всём огромном корабле.
В конце концов, Аргза нашёл его в самой дальней пустой кладовой, где раньше располагалась комната уборщика. Сильвенио был абсолютно обнажён, одежды его поблизости не обнаружилось. Он стоял на коленях, привязанный лесками к вертикальной железной трубе, проходящей в углу сквозь всю высоту комнаты. Бёдра его снова были испачканы обильными белёсыми разводами. Спина была вся испещрена тёмно-серебряными глубокими бороздами с рваными ярко-красными краями, с которых капало оба вида крови одновременно. Чем её изодрали, было непонятно, но, судя по цвету ран, яда в кровь не попало, значит, железные когти Аргзы не имели к этому отношения. И то хорошо.
– Лиам?
Тот не откликнулся и никак не среагировал, оставшись неподвижным, и на мгновение Аргзе показалось, что тот потерял сознание. Но – нет, глаза у него были открыты. Аргза глубоко вздохнул и, подойдя ближе, убрал лески, впивавшиеся в тонкие исцарапанные руки. Помог безучастному, словно кукла, Сильвенио подняться на ноги, удостоверился, что благодаря Контролю тот может идти самостоятельно. Набросил на него свою шубу, прикрывая от холода и чужих глаз и оставшись в одних штанах. И молча направился к себе, зная, что Сильвенио пойдёт за ним.
Он и пошёл, и тоже не произнёс ни слова по пути. Ничего не сказал он и тогда, когда Аргза усадил его на край кровати и начал аккуратно втирать в его спину ту самую пахучую мазь. Контроль делал своё дело на славу – он не чувствовал совершенно ничего. Его охватило тягучее, унылое безразличие к происходящему.
– Смотри, – произнёс вдруг пират довольно, стремясь нарушить воцарившуюся между ними напряжённую тишину. – Ты должен ценить своё выгодное положение. Заметил, что я здесь больше ни о ком, кроме тебя, не забочусь? Я даю тебе фактически всё, что попросишь, лечу тебя, разрешаю пользоваться всякими приятными привилегиями вроде моей собственной ванной и разных послаблений. Ты ещё с детства у меня… на особом счету. Не такое уж я, выходит, и чудовище, верно?
Сильвенио немного помолчал. Потом повернул голову, глядя на него пустыми глазами живого мертвеца, и, кое-как разлепив пересохшие губы, слабым равнодушным голосом ответил:
– Нет, сир. Простите, но… вы и впрямь самое настоящее чудовище. Жестокое, безжалостное и эгоистичное. Самовлюблённое. Вы думаете, что на всё в этой жизни имеете исключительное право, что никто вам не указ. Вы… похожи на избалованного ребёнка, которому так и не объяснили, что он вовсе не является центром мироздания. Не объяснили, что существуют другие люди, помимо вас, и их надо уважать. У вас внутри нет абсолютно ничего, вы никого никогда не любили. Вам кажется, будто своей заботой обо мне вы частично искупаете свои грехи… но это не так. Это всего лишь иллюзия, в которую вам так удобно верить. Вы заботитесь обо мне только лишь потому, что хотите выглядеть чуточку лучше в своих глазах… хотите иметь ещё один повод собой гордиться, упиваться своей якобы добротой, прибавляя к собственному воображаемому портрету лишние штрихи мнимого великодушия… говорить себе, что вы умеете не только причинять другим боль… Но моё благополучие вас при этом на самом деле нисколько не интересует.
Глаза варвара темнели всё больше с каждым его словом – хотя, казалось, темнее было некуда уже в самом начале. Он спокойно дослушал его до конца, а потом вдруг резко столкнул его с кровати и отшвырнул мазь, которой успел обработать только пару царапин.
– О, – сказал он, жутковато ухмыляясь и глядя на него с ледяным презрением. – Значит, так ты считаешь? Что ж, благодарю, моя пташка-говорун. Ты буквально открыл мне глаза. Я действительно безнадёжный лицемер и эгоист, страдающий, к тому же, неизлечимым нарциссизмом, и, раз уж ты всё это так тонко подметил, нужно уже в этом признаться, верно? Но не волнуйся, я даже обещаю прилежно встать на путь исправления. И первым шагом на этом пути, я думаю, должен стать добровольный отказ от всех этих тешащих моё самолюбие иллюзий. Ты прав, мне не нужно относиться к тебе так бережно – ни к чему, раз уж это тебя так огорчает. Что ж… хорошо. Свободен, Лиам. У тебя два часа, чтобы привести себя в порядок, потом жду в кабине. Впрочем, нет, два часа – это слишком. У тебя час, и, кстати, не забудь принести в кабину мой завтрак. С тебя ещё причитается за опоздание.
Сильвенио, который из-за включённого Контроля не спал всю ночь, так и проведённую на коленях в холодной кладовке, устало поклонился и вышел из комнаты, одев предварительно свои запасные брюки, висевшие на стуле, чтобы не ходить по коридорам голым – шуба так и осталась лежать на кровати пирата. Пока он шёл к себе, вокруг слышались испуганные перешёптывания попадавшихся на пути рабочих: "Опять хозяин над ним издевался, ужас!", "Смотри на спину пацана, кошмар какой!" – и всё в том же духе. Даже совершенно посторонние люди уже давно сочувствовали ему, любимчику капитана…
– Извини, конечно, но ты редкостный придурок, – заявил Джерри, когда Сильвенио вечером кое-как добрёл до механического цеха после целого дня работы и рассказал ему о случившемся.
– Я лишь сказал чистую правду… что здесь такого?
Джерри вымученно вздохнул.
– Ты не понимаешь? На самом деле не понимаешь? Слушай, дружище, правда твоя – это, конечно, замечательно просто, но… Правда не залечит тебе раны, чувак. Правда не выпишет тебе лишний выходной после получения таких вот травм. Правда не защитит тебя от Паука. Правда, наконец, не является твоим начальником. А Аргза – является, улавливаешь? Не с правдой тебе надо бы мириться, не с ней…
Сильвенио только недоверчиво покачал головой. Он и сам уже, признаться честно, начал сомневаться в правильности своего поступка, но что было теперь поделать?
Разницу между тем, чтобы быть фаворитом тирана, и тем, чтобы быть у этого тирана в немилости, он ощутил сполна в первые же дни после этого.
Растеряв всё своё показное – как выяснилось – благодушие, Аргза быстро превратил его жизнь в непрекращающийся кошмар. Он действительно перестал лечить его раны, перестал беречь его разум и тело. Днём он нагружал его именно той работой, которая отнимала больше всего ментальных сил, к тому же теперь в его обязанности входило и лично делать обход всего необъятных размеров корабля, чтобы контролировать его безопасность не только из кабины, но и непосредственно по всему корпусу. За малейшую провинность – даже за недостаточно горячий обед – Аргза бил его так нещадно, что у него весь день после звенело в голове. А ночью он вколачивал его в кровать с поистине варварской грубостью, превращая каждую ночь в сплошной клубок боли, и те самые душные степные бесы теперь стали настоящими дикими дьяволами. И ещё – ещё был его брат, который приходил, когда ему вздумается, и мучил его в разы хуже и изощрённее, чем Паук. У Сильвенио почти не оставалось времени на сон, не говоря уж о том, чтобы пообщаться с Джерри или хотя бы почитать.