Конан равнодушно пропустил мимо ушей этот поток слов.
– Давай-ка к делу.
– К делу? Но что есть дело, что есть смысл? Вот обед – разве он не есть высший смысл существования? Разве может день без обеда считаться совершенным? Или завершенным? А можно ли сказать, что незавершенный день прожит славно? Так давай же, господин мой, перейдем к обеду, а затем поговорим и о других делах.
– Ну что ж, обед не помешал бы, – согласился Конан.
– Гилма, уведоми нашего хозяина, что можно подавать на стол уже прямо сейчас.
Толстяк повернулся к Конану:
– Ну, а покамест, господин, давай, чтобы между нами не было никакой напряженности, чтобы вся враждебность исчезла и мир снизошел на нас, давай – я умоляю тебя! – давай присядем. Позволь налить тебе кубок этого восхитительного пуантенского вина, заложенного в погреба за много лет до того, как оба мы, и я и ты, в первый раз огласили слух наших родителей своими младенческими воплями. Это нежнейшее, тончайшее красное альтуга. Этот сорт выращивают на южных склонах здешних виноградников. Тщательно дожидаются полного созревания ягод, после чего кряжистые крестьяне срезают сии грозди. Прелестнейшие ножки милых девушек топчут сии плоды лозы, выжимая из них сок, орошающий здешнюю счастливую землю. О, эти дивные ножки, что топтали этот виноград! Иные обратились уже в прах, другие покрылись мозолями и трещинами, представляя собою отвратительную картину кривых старушечьих ног. Но обаяние девичьих ножек, вне всякого сомнения, передалось тому дивному напитку, коим я ныне наполняю этот кубок.
Толстяк налил до краев два кубка, протянул один из них Конану. Конан подождал, пока его собутыльник осушит свой кубок до дна, и только после этого сделал то же самое. "А вино и в самом деле превосходно, – отметил про себя Конан. – Превосходно, невзирая на всю брехню толстяка". Киммериец протянул толстяку свой кубок, и тот вновь наполнил сосуд.
– Теперь, господин, – сказал незнакомец, – я знаю, что ты киммериец и зовут тебя Конан.
– Ты неплохо информирован, как я погляжу, – пробурчал Конан. – Чего нельзя сказать обо мне. Я ничего о тебе не знаю.
– Ну так давай же с самого начала исправим эту маленькую досадную оплошность. Твоего нижайшего слугу, что стоит здесь перед тобою и мечтает оказать тебе большее гостеприимство, чем в состоянии, зовут Касперус. Я младший – я даже, скорее, наимладший, незначительнейший – колдун из Нумалии, что в Немедии. Ты знаешь об этом городе?
– Бывал там, – кивнул Конан.
– Восхитительный город! Волшебный город! Город мудрецов и художников! Город, где даже такой тупица, как я, может снискать себе репутацию мага, пусть даже скромную. И обучиться этому ремеслу. Магические искусства, конечно, ужасны и загадочны. И требуют, увы, чтобы тот, кто хочет стать истинным мастером, начинал обучение с детства, претерпевая все страдания и ограничения аскетизма. Увы, у меня не было возможности пройти этот путь до конца. Жизнь сложилась так, что я начал изучать Мистерии, уже достигнув зрелости, что ты, вне всякого сомнения, уже успел заметить. – Он обвел рукой свои округлые формы с несколько виноватым видом. – И нужных для настоящего мага качеств у меня, к сожалению, не было. Не получил я и соответствующей подготовки. Нет, другому учили меня. Большую часть своей жизни я провел торговцем предметами искусства – раритетами, стоимость которых большинство людей не в состоянии себе даже представить.
Киммериец кивнул, изобразив вежливый интерес. Он прислушивался вполуха к неиссякаемому потоку слов, куда больше внимания уделяя выражению лица и жестам собеседника. Еще с юности, оказавшись в диком мире городов-государств и империй, варвар научился более доверять жестам и выражению лица, нежели словам, которые часто оказывались всего лишь пустой оболочкой. В больших городах словам веры нет. Уже давным-давно Конан научился узнавать о собеседниках куда больше, чем те хотели бы высказать. Хотя это подчас здорово мешало ему в тех случаях, когда он имел дело с женщинами.
Вот и этот человек, что сейчас разглагольствовал перед ним, изо всех сил старался показаться эксцентричным и довольно глупым толстяком, который всего лишь балуется магическим Искусством. На самом деле из всего, что он пытался показать, единственной правдой была его неправдоподобная тучность. Все остальное – фальшивка. За напускной мягкостью и словоохотливостью Конан различал жестокий и блестящий ум; волю, столь сильную, с какой киммерийцу еще ни разу в жизни не приходилось сталкиваться.
Впрочем, Конан не подал и виду, что раскусил толстяка. Этот урок он тоже усвоил с юности, причем заплатив некогда за него довольно большую цену.
– Несмотря на то что магией я начал заниматься довольно поздно, – продолжал тем временем журчать Касперус, – я, должен тебе признаться, сумел-таки достигнуть определенного мастерства в искусстве тавматургии, чтобы получить возможность отыскать, когда потребуется, человека, сочетающего в себе множество редких качеств. Как раз таких, какие мне необходимы. К тому же находящегося поблизости от моего местопребывания. Позволь мне провести небольшой опыт, господин.
Он подошел к низкому столику, знаком пригласив Конана приблизиться. Киммериец подошел. Конан терпеть не мог колдовства, но чувствовал, что здесь скрывается нечто куда более значительное, чем простое колдовство. Нечто куда более приятное, куда более соответствующее его, Конана, вкусам. А именно: киммериец ощутил запах денег. И больших денег.
На столе покоился деревянный предмет, напоминающий раскрытую книгу. Крышка, крепящаяся на петлях, была откинута, открывая странные знаки, вырезанные на внутренней поверхности "книги". На оборотной стороне "обложки" имелось зеркало, сделанное из черного стекла – во всяком случае, этот предмет очень напоминал черное стекло.
– Знаешь ли ты, что это такое? – спросил Касперус, проявляя изумительную для него лаконичность.
– Магическое зеркало, – ответил Конан. Это было обычное устройство, используемое колдунами для того, чтобы следить за удаленным или скрытым.
– Верно, господин, совершенно верно! Элементарная штука, но абсолютно необходимая. Единственное, что мне нужно сделать, – сконцентрироваться на требуемом, произнести одно-два заклятия – и пожалуйста! И что же мне открыло мое магическое зеркало? А открыло оно мне, о господин мой, что в этом самом городе находится в точности тот самый человек, который мне необходим. А именно: киммерийский воин, сын могучего и сурового народа, самого могучего и самого сурового в мире.
И прежде чем Конан успел вставить хоть слово, появились слуги. Работали они ловко и расторопно. Споро установили стол, покрыв его снежно-белой скатертью, быстренько расставили обеденные приборы и блюда. Когда последняя тарелка была поставлена и свечи зажжены, стол, казалось, готов был вот-вот надломиться под тяжестью яств. Каких только деликатесов здесь не было! Однако вершиной этого кулинарного апофеоза был зажаренный целиком поросенок. Вместо глаз поросенку были вставлены вишни, а во рту лежало яблоко.
– Остальные где? – спросил Конан.
– Кого ты имеешь в виду, господин? – поинтересовался Касперус, усаживаясь за этот великолепный стол.
– Других едоков, кого же еще. – Конан тоже сел. – Уж не хочешь ли ты сказать, что вся эта гора жратвы только для нас двоих?
– А почему бы и нет, господин? – спросил в свою очередь маг.
Конан считал себя довольно-таки прожорливым парнем. Но даже для него, с его варварским аппетитом, делающим честь истинному киммерийцу, трудненько было бы и за неделю расправиться со всем тем, что громоздилось сейчас на столе.
– Как я уже говорил тебе, господин, я в лучшем случае являюсь третьеразрядным колдунишкой. А до этого был скромным и ничтожным торговцем произведениями искусства и редкими безделушками. Конечно, рядом с настоящим воителем я не иду ни в какое сравнение. Кроме того – к величайшему моему сожалению, должен сознаться, что и в торговле предметами искусства мои достижения попросту смехотворны. Однако же, о мой господин, в том, что касается пиршеств и застолий, равного мне в мире нет. Вот и получается, что ты, мой господин, да я – мы, каждый, только каждый по-своему, обладаем качествами, которые граничат с героическим, с божественным. Я спрашиваю: отчего мы должны сковывать свой героизм, надевая личины людишек ничтожных, не способных совершать великие дела? Ведь, господин мой, неужели ты станешь сражаться с неопытным юнцом, у которого нет ни малейших шансов одолеть тебя, – с твоей-то силой, с твоим-то умением? То же самое можно сказать и обо мне. Неужто я с моим ничтожным, но по-своему уникальным даром довольствуюсь количеством пищи, способным утолить аппетит зауряднейшего работяги? Конечно же, нет! Посему, о господин мой, приступим!
И с этими словами толстяк взял кривой нож с костяной ручкой и отхватил от жареного поросенка здоровенный кусок, способный утолить голод целого семейства. Конан почувствовал, что не в силах более выносить дразнящие ароматы, исходящие от пищи, и тоже начал наваливать еду себе на блюдо. В безмолвии оба – Конан и его сотрапезник – приступили к обеду, время от времени наполняя свои кубки из графинов, которыми был густо уставлен весь стол.
Киммериец нанес значительный ущерб стоящим перед ним яствам. Когда он наконец откинулся назад и сыто рыгнул, толстяк все еще яростно вгрызался в окорока. Казалось, у него во рту не было ни крошки уже несколько недель. Он опустошал блюда, обгладывал кости, высасывал из них мозг, десятками поглощал пирожки, тут же заталкивая себе в рот огромные ломти хлеба, густо намазанные маслом. Поскольку Конан уже утолил голод, зрелище это показалось ему отвратительным. Чтобы не смотреть на обжирающегося Касперуса, он принялся исследовать взором помещение, в котором находился.
Сотрапезники пировали в необыкновенно длинной комнате. Похоже, маг-торговец занимал целый верхний этаж здания. Мебели немного, но она сплошь богатой отделки: громадная кровать, несколько кресел, обеденный стол. По углам распиханы большие узлы, напоминающие о том, что маг был путешественником. Но самое удивительное, что из всего чародейского арсенала у толстяка имелось лишь одно магическое зеркало. Обычно берлоги колдунов просто заставлены астролябиями, древними манускриптами, сосудами со странными жидкостями и порошками, булькающими ретортами. Впрочем, Касперус сам признавался, что путешествует, можно сказать, налегке, а в магии является дилетантом.
Наконец Касперус оторвался от трапезы и густо рыгнул. На столе ничего не осталось, кроме обглоданных костей и скорлупы. Касперус аккуратно обтер губы шелковым платочком, а затем погрузил пальцы в сосуд с пахучей водой, на поверхности которой плавали розовые лепестки.
– Потрясающе, превосходно, господин, великолепно! – воскликнул толстяк. – Именно трапезы наподобие этой придают жизни истинный смысл! Только это и имеет ценность. А также поиски древнего, скрытого и истинно драгоценного. Кстати, об этом-то мы и должны поговорить, господин. Если ты не возражаешь, давай обсудим наши дела.
Касперус поднялся из-за стола, двигаясь легко и непринужденно, как пуантенский танцор. И это – несмотря на горы пищи, которые только что уместились в его необъятном брюхе! Он подошел к одному из кресел, подвинул его поудобнее и уселся. Затем громко хлопнул в ладоши. Появились слуги и унесли остатки трапезы.
Конан сел в кресло напротив. Пока прислуга суетилась, очищая объедки и вытаскивая стол, киммериец и Касперус безмолвно наслаждались вином.
– Ну, – проговорил Конан, когда слуги наконец исчезли. – Выкладывай, что там у тебя.
– Это длинная история, о мой господин. Соблаговоли выслушать ее, ибо она стоит того. То, что скрыто за ней, сулит большую выгоду. Великую выгоду. – Касперус подался вперед, к Конану, и заговорил почти шепотом: – Итак, о мой господин, что тебе известно о Селхет?
Конан покачал головой:
– В первый раз слышу это слово.
– И то верно. За пределами Стигии мало кто слыхивал о Селхете. Это не слово, мой господин, как ты изволил выразиться, а имя. Это имя одной из богинь стигийского пантеона.
Конан поерзал в кресле, почувствовав себя неуютно. Не любил киммериец Стигии. Даже не то чтоб не любил, а просто ненавидел. Ненавидел страну, ее жрецов, царей, ее колдунов, ненавидел дикое сборище стигийских богов и божков.
Касперус тем временем продолжал:
– В течение многих столетий Селхет была младшим божеством, всего-навсего охранительницей могил. Бедные вырезали ее изображение на надгробиях, а богатые устанавливали на могилах ее статуи. Подобно всем стигийским божествам, она изображалась в виде животного. А именно – в виде скорпиона, ибо такова была ипостась Селхет. Кстати, много ли ты знаешь о магии, господин?
– Не более, чем необходимо для моей безопасности, – заявил Конан. – Мой бог Кром. Любому человеку достаточно одного бога.
– Ах да, Кром. Бог северян. Противник Имира. Весьма интересное божество. Впрочем, в магии с ним мало что связано. Ну да ладно. Итак, мой господин, несомненно: путешествуя, ты понял, что религиозные представления большинства людей существенно отличаются от твоих. Большинство предпочитают плетору, то есть многобожие, пантеон, состоящий из множества богов. Но ни у одного народа на земле нет такого сонмища божеств, как у стигийцев. – Касперус откинулся назад и рассмеялся. – Я говорил уже тебе, господин, что я – маг, хоть и не мастер, а всего лишь любитель. Но это вовсе не означает, что я суеверен. Работа магии и дела божеств сочетаются между собой по определенным законам, для человеческой речи невыразимым. Только высшим магам понятны эти законы. Для обывателя божество – это просто нечто вроде исключительно могущественного, но вполне человеческого существа. Но боги совсем не таковы, уверяю тебя.
Взять хотя бы Селхет. Грабители могил занимаются своим нечестивым ремеслом по ночам. Шаря в темноте в разрытых могилах, они встречаются с двумя видами животных, которые волей-неволей представляют для них опасность, а именно: со змеями и скорпионами. Но змеи ночью вялы и редко кусают людей. Скорпионы же, наоборот, активны в темное время суток. Любой мародер подвергается опасности. Некоторые стигийские скорпионы таковы, что один-единственный их укус несет с собой смерть. Вот и получается, что для вульгарного ума скорпионы – священное животное Селхет, охранительницы могил. Ты следишь за моей мыслью, о господин?
– Покамест да, – проговорил Конан.
– Замечательно, господин мой. Однако же продолжим. Селхет – это немыслимо могущественное существо с неведомой далекой звезды. Невозможно представить себе, как далека она от нас. Но в Стигии она изображается, как правило, в одной из трех своих ипостасей: в образе прекрасной женщины с головным убором, увенчанным изображением скорпиона, в образе скорпиона с женской головой или же просто в виде скорпиона. Ну а теперь скажи мне, что ты знаешь о Пифоне?
Касперус сцепил пальцы на обширном брюхе. Перстни, унизавшие его жирные пальцы, красновато поблескивали в свете свечей.
– Это город из древних легенд. Столица давным-давно исчезнувшего Ахерона, – буркнул киммериец.
– Превосходно! Кстати, ахеронцы – близкие родичи сегодняшних стигийцев. Оба народа ведут свое происхождение от жителей еще более древней Лемурии. Ахерон был северным лемурийским царством, а Стигия – южным. Ах, господин! Если бы только ты мог видеть пурпурнобашенный Пифон! Я в моих мистических путешествиях удостоен был лицезреть его. И уверяю тебя: самые богатые города нынешних времен по сравнению с Пифоном просто жалкие трущобы. Башни его были столь высоки, что казалось, доставали до Луны. Что до могущества его магов, то оно было таково… никогда в мире не появлялось ничего более великого. – В голосе Касперуса зазвучала грусть. Это была неподдельная печаль прирожденного рассказчика.
– По мере того как одно тысячелетие сменялось другим в бесконечном вращении колеса времен, Ахерон все больше и больше дряхлел. Со временем почти все из сокровищниц его магического знания были забыты. Варвары Хайбории обрушились на выродившихся потомков некогда великой империи и разбросали их по миру, подобно тому как ураган срывает гребни волн и несет перед собой клочья пены. Многие из ахеронцев бежали на юг, в поисках убежища у родственного им народа – у стигийцев. Стигия, в отличие от Ахерона, находилась в то время на вершине своего могущества. На реке Стикс остановила она полчища хайборийцев. С тех пор минули тысячелетия. Но хайборийцам так и не удалось перейти Стикс. Итак, мой господин, мы подбираемся к самой сути нашего дела.
– Да уж пора бы, – проворчал Конан.
Толстяк между тем продолжил, пропустив мимо ушей грубое замечание киммерийца:
– Первая часть истории, которую я только что рассказывал, в общих чертах излагается в Книге Скелоса. Но тебе, мой господин, наверное, хорошо известно, что форма изложения материала в этом величайшем труде внешне напоминает горячечный бред и поэтому вызывает законное сомнение касательно последовательности излагаемых событий. Но для воистину великого мага, владеющего ключами к Книге Скелоса, изложенное там внятно и понятно. Однако я уже не раз подчеркивал в разговоре с тобой, что лично я таким магом не являюсь.