Иногда Годфри Майер был отвратительно непредсказуемым.
- Лучше лазаньей, - мгновенно сориентировался Джин. - И кофе. Святая Мария, у них божественный кофе! Буду там через двадцать… а, нет, через двадцать пять минут. И с тебя какая-нибудь история на десерт.
- Хорошо. До встречи тогда, - с облегчением выдохнул Морган и повесил трубку. Уж что-что, а улавливать осторожные намёки Джин умел как никто другой.
“Остаётся только разобраться, что именно я хочу ему рассказать”.
До самой лучшей пиццерии Фореста от затерянного сквера было минут десять быстрым шагом. Поэтому к тому времени, как детектив Рассел толкнул стеклянные двери и вошёл в зал, озираясь по сторонам, Морган успел уже сделать заказ и даже немного задремать в ожидании.
- Разморило в тепле или тебя посетители сегодня уболтали? - поинтересовался Джин, плюхаясь на свободное кресло.
- И то, и другое, - фыркнул Морган, с трудом продирая глаза. Официантка, полная дива в чересчур короткой юбке, как раз поднесла кофейник, сливочник и две чашки. - О, спасибо. А остальное скоро будет?
- Через четверть часа, сэр, - по-кошачьи томно улыбнулась она и стрельнула взглядом в Джина. Потом снова обернулась к Моргану: - И вот вам комплимент от баристы, сэр. Приятного вечера.
Официантка плавно составила на стол блюдце с квадратным пирожным в глазури вырвиглазно-розового цвета, прижала опустевший поднос к пышной груди и медленно удалилась, покачивая бёдрами. Морган невольно проводил её глазами и только потому заметил в полумраке за кофейными автоматами баристу - высокую негритянку в тёмном спортивном костюме. Она поймала его взгляд и жизнерадостно помахала рукой.
- Подружка? - хмыкнул наблюдательный Джин.
- Иди ты, - беззлобно ругнулся Морган. - Наверняка кто-то из посетителей мэрии. Может, за пособием приходила.
- И ты героически помог ей преодолеть бюрократические препоны, - закончил за него Джин. - Не знал, что у вас теперь берут взятки пирожными.
- Интересно, что бы Сэм сказала об испорченных оладьях…
- Туше, - со смехом поднял руки он и продолжил уже серьёзно. - Так о чём ты не хотел говорить в присутствии отца?
Морган задумчиво надавил десертной вилкой на розовую глазурь. На блюдце брызнул красный сироп.
- Да так. Пара незначительных мелочей.
Намёк детектив понял правильно:
- Ну, раз мелочи, то вносить их в протокол необязательно, - с готовностью согласился он. - Выкладывай уже, чего тянуть.
Кофе оказался обжигающе горячим и невозможно крепким. Морган бухнул в свою чашку три куска сахара и вылил половину всех сливок; Джин следил за ним с понимающей усмешкой.
- Я не тяну. Просто думаю, с чего лучше начать… Ты знаешь Найджела Гриффита?
- Фактически второе лицо в Совете графства после председателя. Как там его, Диксон? - Джин прищёлкнул пальцами.
- Именно. Найджел Гриффит занимается собственностью, - кивнул Морган. Последняя фраза потянула за собой некие смутные ассоциации, но размышлять об этом было некогда. - Они с отцом учились в одном колледже. Гриффит иногда помогает отцу со сложными проектами. Помнишь, пару лет назад мы выбили финансирование под новую больницу? - Джин неопределённо пожал плечами. - Ну, неважно. В общем, я иногда по просьбе отца отвожу в Сейнт-Джеймс или в Пинглтон документы. Ничего такого, просто некоторые вещи не доверишь факсу или курьерам. Так вот, буквально за день до нападения я забирал у Гриффита комплект документов.
В это время волоокая официантка наконец принесла лазанью и поставила на стол. Морган благоразумно помалкивал, пока девушка не ушла. Джин тоже проводил её взглядом, слишком хмурым для такой красотки, и потом спросил сам, не дожидаясь продолжения:
- В той поездке было что-то необычное?
“Ну да. Я встретил чудовище на обочине и подвёз его до Часовой площади”, - подумал Морган, но вслух произнёс совсем другое:
- Отец настаивал на том, чтобы я встретился с Гриффитом после десяти вечера, якобы из-за заседания.
- То есть обратно ты поехал уже ночью? Когда был дома? - напряжённо спросил Джин. Нетронутая шпинатная лазанья так и стыла на тарелке.
- Около трёх. Точно не помню, я тогда был не в себе… То есть приболел, - быстро поправился Морган. - Но главное не это. После нападения отец сам забирал меня из госпиталя. И в машине, когда мы были наедине, он несколько раз уточнил, не оставалось ли в сумке, которую забрал грабитель, каких-нибудь намёков на поездку в Сейнт-Джеймс. И он явно не чеки с парковки имел в виду.
Только договорив, Морган обратил внимание на собственные руки и понял, что всё это время он тщательно размазывал злосчастное пирожное по блюдцу.
“Бариста обидится, если заметит”, - рассеянно подумал он и поднёс к губам кусочек розовой глазури в алых сиропных подтёках.
Сладко было до одури.
- Что ж, версия пока только одна, - произнёс наконец Джин, вертя в пальцах чистую вилку. - Ты довёз до отца неполный комплект документов. В таком случае возникает вопрос: на каком этапе пропали бумаги? Впрочем, не бери в голову, приятель, - дружелюбно улыбнулся он и хлопнул его по плечу через стол. - Спасибо, что сообщил мне. Если всплывут ещё какие-то подробности - обращайся. В протокол это не войдёт, я гарантирую.
- Становишься настоящим членом клана Майеров? - ухмыльнулся Морган.
Джин подмигнул ему и наконец принялся за лазанью.
Некоторое время они ели в молчании. Точнее, Морган нехотя соскребал с блюдца приторное пирожное, а вот Джин, кажется, целиком был поглощён трапезой. Сейчас он как никогда походил на шаблонного “плохого хорошего” детектива из сериала - серый плащ на спинке стула, скверно отглаженная рубашка с замятым воротничком, двухдневная щетина на подбородке, небрежно взъерошенные тёмные вихры с лёгкой проседью и особенный цепкий взгляд. На переносице виднелись две красноватые отметины - дома Джин носил очки, но на выход их никогда не надевал. Саманта была младше его на одиннадцать лет, и Годфри Майер в своё время этот брак не одобрил.
Морган же выбору сестры доверял…
Гораздо больше, чем собственному отцу.
Закончив трапезу, Джин Рассел так же непринуждённо попрощался и пообещал Моргану угостить его как-нибудь в ответ, а затем побежал на работу. Официантка принесла счёт и низко склонилась, демонстрируя роскошный вырез блузы.
- Может, ещё что-нибудь, сэр?
Морган стоически проигнорировал хулиганское желание потыкать в грудь пальцем, перевёл взгляд на кромешную мглу за окном и попросил нейтральным голосом:
- Вызовите для меня такси, если несложно.
- О-окей, - немного разочарованно протянула официантка. Затем оценила размер чаевых и повторила уже веселее: - Окей. Как скажете, сэр.
Бродить ночью по городу с риском наткнуться на что-нибудь безликое ему совсем не хотелось.
Уже дома, в своей комнате он открыл часы. Стрелки по-прежнему были недвижимы, только указывали они на десять ровно. Картинка под крышкой изменилась; впрочем, Морган не настолько хорошо её помнил, чтобы утверждать с уверенностью. Сейчас изображение немного напоминало дешёвый бар вроде той же “Кегли”, только вместо пошлой неоновой вывески над входом болталась деревянная, подсвеченная тусклым фонарём.
- “Шасс-маре”, - прочитал вслух Морган, оглаживая пальцами корпус. От металла исходило призрачное тепло. - Что бы это значило, интересно…
Часы в ту ночь он положил в изголовье кровати, на тумбочку. Не потому, что верил в их чудесную способность распугивать тени - просто рука не повернулась запереть их в ящике стола или сунуть обратно в карман куртки. Ближе к утру он проснулся от лёгкого шороха. За окном беззвучно кружились разноцветные огни - жёлто-оранжевые, малиновые, синие и зелёные. “Фейерверк”, - подумал Морган лениво и вновь сомкнул веки. А потом спохватился: “Какой к чёрту фейерверк?”, резко сел на кровати, щурясь.
Заунывно пищал будильник.
На улице опять завывала метель.
Когда он спустился в столовую, мать уже была там - как всегда, в безупречном домашнем платье цвета лаванды.
- Доброе утро, милый, - улыбнулась она, глядя сквозь него. - Донна сегодня приготовила омлет по-японски. Интересный вкус. Впрочем, если тебе не понравится, есть ещё телячий паштет с базиликом и тосты.
- Ага, спасибо, - зевнул Морган и плюхнулся на стул. Оттолкнулся пятками от перемычки стола, отклонился назад, зажмурился. - Всё замечательно. Даже не знаю, что выбрать.
- Тогда я сообщу Донне, чтобы она принесла что-то на своё усмотрение, - невозмутимо откликнулась Этель. - Как ты спал?
- Так себе. Хм… А отец ещё не вставал?
- Звонила Гвен, обещала заглянуть к тебе на днях на работу, - так же ровно ответила она. - Что же касается Годфри, то мне он о своих планах не сообщал… Морган, милый, что с тобой происходит?
- А? - Он с трудом разомкнул веки и уставился в потолок. - С чего ты взяла, мам?
- В последний раз ты так раскачивался на стуле, когда мисс Льюис сфотографировала тебя голым после хэллоуинской вечеринки.
- Ну, голым я не был, шляпу на меня всё-таки напялили, и вообще Кэндл тогда обещала… Мам! - Морган едва не свалился со стула, но вовремя дёрнулся вперёд и схватился за край стола. - Ты-то откуда про это узнала?!
Этель мягко улыбалась поверх чашки кофе. Едва заметные морщинки паутиной расходились вокруг глаз.
- Мисс Льюис прислала фотографии мне первой, разумеется. Мы с ней сошлись на том, что ты просто очарователен, но восемь коктейлей - это немного слишком. Так что беспокоит тебя на сей раз, Морган?
- Не фотографии, - только и смог он вытолкнуть из себя и отвёл взгляд. Глаза Этель, так похожие на его собственные и выражением, и особенным холодным цветом, словно душу вытягивали.
- Это связано с Годфри?
Морган хотел сказать нет, но потом вспомнил Кэндл, её расследование, исчезающие с плана земли, розарий миссис Паддлз, поручение отца, масляную улыбку Найджелла Гриффита… и немигающий птичий взгляд за плечом - под кантри-блюз в салоне старенькой “ширли” и мелькающие за окном болота.
- Не знаю, мам. Правда, не знаю. Надеюсь, что нет. - Морган ослабил узел галстука и поднялся со стула. - Я пойду на работу. Позавтракаю там, извинись за меня перед Донной.
- Хорошо, - кивнула Этель царственно, и взгляд её потеплел. Зимнее небо - весеннее небо. - Морган, я всегда на твоей стороне. Что бы ни случилось.
- Я знаю, мам, - махнул он рукой, чувствуя себя неловко. - Спасибо.
До мэрии он добрался быстрее, чем планировал, потому что выгнал “шерли” из гаража впервые за несколько дней. В офисе пока был только Оакленд, зевающий и потягивающий кофе. Морган бросил купленный по дороге пакет с фастфудом на стойку и запихнул мокрую куртку в пустой шкаф.
- С утречком, - пробасил Оакленд. Стандартная белая чашка с гербом Фореста казалась в его руках крошечной. - Чего так рано, а?
- Я на машине, - улыбнулся Морган невольно. - А ты?
- У Мэй зубки режутся, - мрачно сообщил Оакленд. - Думал, что хоть на работе с утра подремлю, но почему-то сел разбирать запросы. Привычки, чтоб их.
Морган не выдержал и расхохотался:
- Идеальный сотрудник. А Кэндл ещё не пришла?
- Её ж сегодня не будет, - удивился Оакленд. - И ещё дня четыре, как минимум. Она ж в Пинглстон упилила, там судебное заседание. Ты что, забыл?
- А… - растерянно откликнулся он, смутно припоминая разговор недельной давности. - Да, как-то из головы вылетело.
Без Кэндл офис не то чтобы опустел, но стал менее ярким - точно. Ривс первое время радовался, что над ним никто не подшучивает, но потом явно загрустил. Посетители тоже будто бы выдохлись - в один день пришло всего пятеро, а на следующий - вообще трое. Морган внаглую этим пользовался и ускользал домой раньше на полчаса, а то и на час. До ужина поднимался к матери и слушал, как она музицирует, а ближе к ночи садился перепечатывать мемуары О’Коннора. Почерк у старика был разборчивый, по-школьному аккуратный, но предложения часто обрывались на полуслове, а поля изобиловали пространными вставками, написанными вдоль. В основном О’Коннор живописал своё детство и юность, простые радости и печали, немало внимания уделял и красотам Форреста. Но некоторые пассажи настолько выбивались из текста по стилю и содержанию, что Морган подолгу зависал над ними, пытаясь понять, что к чему. Написанные на той же коричневатой бумаге, теми же выцветшими чернилами, тем же почерком, они напоминали фрагменты из художественной книги, случайно затесавшиеся в обычный дневник.
“…били его без всякой жалости.
Сперва кулаками, потом ногами, потом кто-то с жестокою радостью выдрал из забора жердь и начал охаживать несчастного по бокам. Другие вскоре последовали этому дурному примеру. А он только прикрывал рукою голову и приговаривал: “Пожалейте, чадушки, не берите греха на душу”.
Такой большой! Мог бы, пожалуй, любого из них одной рукой о колено переломить, но - терпел. Видно, именно потому, что мог.
Кто из них приволок револьвер из дому, я так и не понял. Да любой мог - после войны, чай, у каждого висело дома на стене ружьецо. А вот выстрелила дёрганная рыжая девица. По дурости выстрелила, сама первая испугалась и повисла на шее у М-ра, заливая ему жилетку слезами.
А тот, большой, сильный, завалился вдруг набок. Шея у него была разорвала пулей в лохмотья, а позвонок перебит.
Юными палачами сей же миг овладел глубокий страх. Они прыснули в разные стороны, как перепуганные цыплята. Остался только М-р, спокойный и равнодушный. Он подобрал револьвер, осторожно обтёр его платком, размахнулся и зашвырнул в середину пруда, а затем неторопливо направился к парку.
Впоследствии я долго выспрашивал у всех, рискуя быть уличённым в подглядывании, за что же били того, большого. И никто не мог мне толком ответить. Я так полагаю, что вся его вина была в безответности и доброте. Он жил в одиночестве у края болот, сам, по велению души, прибирал ближние улицы и превосходно тачал сапоги, коими не брезговал и господин мэр. По субботам он пил эль в пабе у площади, а затем ночью возвращался через весь город с керосинкой в руках, разгоняя мрачные тени.
Хоронили его нелепо. Подходящего по размеру гроба не сыскалось, да и могилу выкопали не слишком широкую. Его завернули в белое полотно, боком уложили в яму и засыпали землёй. Больше всех по нему убивалась та мелкая рыжая девица, которая его и застрелила. Она единственная надела не траур, а какое-то неуместное яркое платье, то ли оранжевое, то ли жёлтое, и сама стала как трепещущий на ветру огонёк. Она покачивалась, прижимая кулачки к груди, и плакала навзрыд. М-р пытался её приобнять, но она его оттолкнула; и, когда священник отчитал последнюю молитву, и все разошлись, осталась там, на кладбище. Пришла и на следующий день, и через день - тоже. А потом, кажется, подхватила на ветру лихоманку и слегла. Что было с ней дальше - не знаю.
М-р год спустя женился на какой-то своей троюродной кузине, точь-в-точь на него похожей.
Давеча я попробовал найти могилу того, большого, но не сумел. Одно место показалось мне похожим, но на памятнике было женское имя. Впрочем, в том могла быть повинна не моя дурная память, а привычки города - с каждым годом он всё больше отстраняется от нас.
Очень много теней в последнее время.
Страшно…”
Морган поставил точку и откинулся в кресле.
- Очень много теней, - повторил он вполголоса, словно пробуя слова на вкус. - Очень много теней…
Дневники так увлекли его, что он снова засиделся до полуночи. Часов в десять послышался тихий стук - сперва показалось, что со стороны окна, но затем выяснилось, что это Донна хочет узнать, не спустится ли он к чаю. Морган только отмахнулся, а когда снова посмотрел на часы, было уже четверть первого. Снилось ему что-то тяжёлое и липкое, и, наверно, поэтому он проспал, впервые за долгое время. На работу прибыл последним. Заглянул в приёмный зал, с облегчением убедился, что никаких разгневанных посетителей, штурмующих пустую стойку, и в помине нет, и, уже повеселев, прошёл в офис.