— Это будет правильно!
Десятка три людей длинными металлическими баграми растащили кучи пылающих дров, и сразу пламени, треска, шума стало меньше. Камень остался лежать почти так, как лежал все эти тысячелетия, ещё до того, как сюда пришли люди, — нагой и тёмный. Только трава была выжжена на много десятков футов вокруг да жар прозрачными, как свет, волнами прокатывался по его бокам. От такого страшного жара можно было спалить целый город, если бы камень вдруг покатился на дома.
Внезапно стало очень тихо. На покрытый красным ковром пригорок вступил князь. Его принесли уже знакомые Лотару носильщики. Каким-то образом они сделали всё так, что их работа свидетельствовала не о немощи Тизуна, а лишь добавляла торжественности и значения наступившему моменту. Глаза князя сверкали любопытством и удовольствием — давненько ему не случалось совершать такую прогулку. И кто знает, удастся ли совершить ещё одну до того, как пелена смерти закроет его глаза.
Рядом стояла княжна. Она была чудо как хороша, и Лотар на мгновение понял восхищение Рубоса. Лицо ясное, взгляд прямой — настоящая аристократка, способная сохранить власть в своих руках и не выпускать её ни при каких обстоятельствах. Рядом с ней стоял Крамис, единственный её друг, с которым она вместе росла, и Амирада.
Амирада очень переживала, что главным предателем оказался её родственник, но всё же появилась на людях. Она оправится от этого удара, решил Лотар, непременно оправится.
— Как думаешь, — спросил Лотар Сухмета, — получится?
Сухмет только вздохнул:
— Я рассчитывал это сооружение почти неделю и ещё столько же строил его. Поэтому, если гидравлики ничего не напутают, всё должно получиться.
К князю стали подводить послов из соседних княжеств. Иногда они прибывали с небольшими дружинами, но большую часть этих вояк в город не пустили, потому что ослабленный Мирам должен был думать о безопасности. Впрочем, послов, чтобы засвидетельствовать победу истинной власти и втайне проверить намерения Светоки относительно замужества, всё равно в городе собралось немало. Дипломатические церемонии грозили отнять слишком много времени.
Но Рубос действовал решительно. Он приблизился к князю и произнёс так, что его услышали даже в задних рядах:
— Князь, камень остывает. Прикажи начать.
— Ну что же, — промямлил Тизун, бросив взгляд на невозмутимую Светоку, — я не против. Начинай. Покажи, что вы тут устроили.
Рубос бросился к солдатам, стоящим возле желоба, и махнул рукой. Тут же этот сигнал передали вверх, потом ещё выше, потом ещё… И минуты не прошло, как где-то далеко раздались тугие удары — рабочие выбивали заслонки. И вдруг… Жёлоб застонал, заскрипел, по нему прокатилась дрожь, и он начал раскачиваться всё сильнее. Приближалось самое главное.
Мельком Лотар заметил, что Светока смотрит на камень, а стоит Рубосу отвернуться, как она поворачивает к нему головку, как цветок к солнцу. Лотар вздохнул. Что ни говори, а всё было правильно. Его друг это заслужил.
Потом из нависших над камнем четырёх небольших желобков потекли струйки воды, превратились в потоки, стали полнее, сильнее…
Первые струи воды, упавшие на камень, отлетели в сторону, словно палка от боевого щита. Потом они стали рассыпаться на множество капель, раздался треск, шипение… А когда вода, забурлив, прозрачным огромным пологом, на мгновение зависнув над камнем, вдруг разом хлынула на него, жара камня уже не хватило, чтобы с ней справиться, и вверх ударил фонтан жаркого пара.
Толпа даже не шелохнулась, хотя в первых рядах послышались крики. Это ветерок отнёс клубы пара на людей и обжёг их, к счастью, не очень серьёзно. Скорее дополнительное развлечение, чем большая неприятность.
Вода уже заливала камень. Клубы пара поднимались всё реже… и ничего не происходило…
Вдруг оглушительный грохот поднялся, казалось, к самым небесам. Толпа откачнулась назад. С боков камня стали отваливаться куски в рост человека, обнажая новые, раскалённые пуще прежнего слои скалы.
Вода всё прибывала, куски откатывались далеко, камень пытался сохранить свой жар… И тут, ещё больше напугав толпу, он лопнул и развалился на три неравные части. Вода победила, расчёт Сухмета оказался правильным. Ужас каменных собак исчез из сознания обывателей.
Толпа зашумела, радостные крики стали заглушать шипение пара и щелчки всё ещё разваливающегося камня. Это была победа. Лотар повернулся к Сухмету и тут заметил, что сразу за восточником стоит почтенный Шув, сморщенный от удовольствия больше обычного. Лотар посмотрел на его взволнованное лицо, оглядел толпу, взглянул на князя и Светоку с Рубосом. Снова перевёл внимательный взгляд на победно улыбающегося восточника.
— Знаешь, Сухмет, я ошибался, это действительно стоило сделать.
И не стал уточнять, что имел в виду.
Посох Гурама
Глава 1
Лотар Желтоголовый, драконий оборотень, прозванный охотником на демонов, грелся на чистом весеннем солнышке, и по его виду никто бы не догадался, что в замке происходит что-то необычное. Зато Сухмет ходил взад-вперёд, что-то бормотал и даже ломая пальцы, пока Лотар не попросил его этого не делать.
В огромном дворе княжеского замка Пастарины царило ленивое спокойствие хорошо защищённого места. Лучники тренировались в стрельбе из небольших восточных луков, что в безветренном каменном колодце замка было не так уж трудно, на плацу красный от натуги десятник заставлял дружинников делать с алебардами какое-то упражнение, а у кухни трое ветеранов приставали к служанкам, вышедшим на солнышко чистить свои кастрюли.
За спиной Лотара здоровая и вполне весёлая лошадка хрустела сеном, подбирая его с последнего снега. Иногда она потряхивала головой, и тогда в воздухе разливался гонкий звон удил. Лотар развалился на чурбаках, предназначенных, вероятно, для господского камина, и, жмурясь, подставлял лицо солнышку. Иногда он тоже, как лошадь, потряхивал коротко стриженной головой и улыбался.
— Что развеселило тебя, господин мой? — спросил Сухмет. Не дождавшись ответа, он добавил: — Если мы будем сидеть здесь и дальше, никто не заключит с нами контракт даже на поиски прошлогодних подсолнухов.
Лотар попытался, не слишком, впрочем, настойчиво, отодвинуть морду лошади, которая вдруг вздумала поискать сено у него за шиворотом.
— Чувствуется ученик Харисмуса.
— Я просто осмелился посоветовать тебе больше ценить наше время, иначе…
— Да, действительно, что тогда?
— Тебе придётся драться с каждым лешим, который скиснет у любой деревенской бабки молоко!
— Молоко скисает само, а леший молоко сквашивает. Живём в этих горах уже три года, а ты даже правильно говорить не хочешь научиться.
Желтоватое сухое лицо Сухмета стало розовым.
— Я… говорил на этом диалекте, господин мой, когда здесь ещё ни одного человека не было!
— Тем более ужасно, что ты так и не научился…
Лошадь наклонилась и теперь уже не стесняясь облизала всю соломенно-жёлтую, круглую голову Лотара. Драконий оборотень рассмеялся. Сухмет посмотрел на него, обречённо махнул рукой и отошёл. Но Лотар ещё не успел скормить лошади краюху хлеба, которую достал из сумки под ногами, как старик уже вернулся.
— Господин мой, ты не наводишь на лошадей никакой магии. Почему они тебя так любят?
— Спроси у них. Ведь Харисмус умел, по твоим словам, разговаривать с животными.
— И с животными, и с птицами, и с рыбами, — кивнул Сухмет. — Но я не Харисмус, поэтому спрашиваю тебя.
Хлопнула дверь, и на высокое крылечко княжеского терема, как пробка из бутылки с перебродившим вином, вылетел дуайен торгового сословия Пастарины, старейшина купеческой палаты, как сказывали, самый богатый человек этих гор — господин Покует. Он был зол и что-то орал, доругиваясь с кем-то, кого в запале обозвал «непроходимым ослом».
Осознав, что теперь его видят все, Покует поправил меховую шапку и широким, злым шагом спустился с крыльца. Не замечая мутноватых весенних луж, он прошагал к Лотару, остановился перед горой чурбаков, на которых сидел охотник на демонов, и, не глядя в его сторону, просипел посаженным от крика голосом:
— Он ничего не хочет понимать. Говорит, что ему нет нужды принимать тебя, что у него, в крайнем случае, есть своя дружина. — Покует зло зыркнул в сторону ветеранов, которые наперебой гомонили перед служанками. — Это он о своей-то банде дармоедов, которые за последние три года ни разу не выползли хотя бы за ворота города! — Покует фыркнул так, что его усы воспарили над толстыми красными губами, и снял шапку. — Но, может быть, он всё-таки вышлет к тебе какого-нибудь своего шута, так что придётся подождать.
— Может быть, и вправду, — подумал вслух Лотар, — перевалы ещё не открылись?
— Перевалы в этом году были проходимы в течение всей зимы, — резко ответил дуайен. — Это проверено.
— Были бы они проходимы, на знаменитую ярмарку в Пастарину собирался бы весь торговый люд побережья.
— В том-то и дело, что весенняя ярмарка уже не состоится. Она должна была начаться несколько дней назад, но если никого нет — остаётся только считать убытки и надеяться, что дурная слава рассеется до осенних торгов.
— Сама по себе дурная слава не рассеивается, для этого нужно сделать что-то довольно громкое, — сказал Сухмет.
Покует покосился на золотой ошейник, который Сухмет никогда и не пытался скрыть, и счёл ниже своего достоинства отвечать рабу. Помолчав, он надел шапку. Сухмет как ни в чём не бывало снова спросил:
— Мы люди приезжие, господин, может быть, ты растолкуешь, где здесь собака зарыта?
Покует опять посмотрел на раба, теперь уже на его роскошную саблю, отделанную не виданными в Пастарине восточными самоцветами.
На всякий случай Лотар произнёс:
— Когда-то он и вправду был рабом и с тех пор завёл дурную привычку считать свой ошейник чем-то вроде беспроцентного депозита. Но теперь он свободный человек и имеет такое же право носить оружие, как ты или я.
Покует оторвал от чурбака сухой длинный прутик и стал говорить:
— Слушай, чужеземец, Пастарина стоит в замкнутой узкой долине, которую связывают с остальным миром два перевала. — Дуайен нарисовал на рыхлом песке что-то по форме напоминающее кувшин, повёрнутый горлышком к его сапогам. — Восточный, который ещё называют Верхним, могут пройти только пешие люди без поклажи.
— Мы, кажется, пробрались сюда именно этой дорогой, — заметил Сухмет и передёрнул плечами. — Должен заметить, путешествие было не из приятных. Бездонные пропасти, тропа шириной в полтора фута…
Покует нарисовал у кувшина небольшое отверстие в верхней правой части днища.
— Вообще-то весной там не рискуют ходить даже горцы, кроме самых молодых и глупых. — Покует нарисовал второе отверстие слева, в середине кувшина. — Второй перевал называется Широким, и у него то преимущество, что он представляет собой хорошую, вполне безопасную дорогу…
— До недавнего времени безопасную, — поправил его Сухмет. Заметив, что Покует помрачнел, он поспешно добавил: — Но господин Покует, как же вы вывозите свои товары?
На это дуайен торгового сословия нарисовал внутри кувшина большую восьмёрку. От нижнего её ободка вниз и дальше, через горлышко, пошла извилистая линия. Не вызывало сомнения, что это река.
— Вот наше озеро. Верхнее — то, которое называется Хрустальным Кувшином, — использовать не удаётся, потому что оно отрезано от Нижнего водопадом. — Покует ткнул прутиком в середину восьмёрки. — От Нижнего наша река течёт уже без особых помех в Мульфаджу и дальше к морю.
— Что вывозите? — спросил Сухмет.
— Лес, пушнину, кожи, руду, воск, шерстяные ткани. А нашему полотну из горного льна нет равных на свете, — запел Покует. Чувствовалось, что на эту тему он мог говорить часами.
— Я слышал, — подал голос Лотар, — что подняться по реке невозможно, мешают пороги и слишком быстрое течение.
— Потому-то так важна весенняя ярмарка, когда возвращаются наши купцы, которые вывезли товары прошлой осенью и зимовали в нижних долинах. Они привозят и нашу выручку практически за весь предыдущий год, и новые товары, которые мы не производим сами — хлеб, оружие, вино, стекло, ковры… Да мало ли что!
— Но если на реке есть пороги, как же вы вывозите столько товаров? — поинтересовался Сухмет.
— Мы строим плоты, — хмуро, думая о чём-то другом, ответил Покует. — А на плот, который тянется на десятки туазов, многое можно нагрузить.
— Значит, тот, кто перехватил ваших купцов, возвращавшихся к весенней ярмарке, должен сорвать хороший куш? — очень вежливо спросил Лотар.
— Он заграбастал доход практически всей долины.
— А есть какие-нибудь подозрения? Кто бы мог решиться на это?
— Что ты имеешь в виду? — Глаза Покуста стали узкими и непроницаемыми. Так он, должно быть, торговался с самыми неудобными для себя агентами.
— Я имею в виду тех, кто считает, что заслуживает большего, и самое главное — имеет возможность настаивать на этом.
— Для того чтобы узнать ответ на этот вопрос, я и пригласил тебя. — Покует отшвырнул прутик. — Ну ладно, плохим настроением делу не поможешь. Если князюшка ни на что не решится, вечером приходи ко мне. Как бы там ни было, без дела не останешься. Никто из разведчиков с перевала не вернулся, значит, что-то делать придётся.
Вздохнув, Покует пошёл по лужам, яростно разбрызгивая грязь высокими ярко-красными сапогами из мягкой кожи.
— Ну и что, будем ждать? — не очень уверенно спросил Сухмет.
Лотар улыбнулся и полез в котомку за следующим куском хлеба. Лошадь звонко чмокнула губами, чтобы Лотар не забыл, кому этот хлеб предназначен, и наклонилась к его рукам, возбуждённо переводя дыхание.
Наступил полдень. Лучники ушли. Дружинники с десятником каким-то образом оказались совсем близко от ветеранов и служанок, которые восприняли это подкрепление весьма благосклонно. Лошадь, убедившись, что у Лотара в котомке не осталось ни крошки, пошла искать сено в тень под стеной. Сухмет почти успокоился.
Потом где-то прокричали о том, что обед почти съели и, если эти бездельники ещё хотят сегодня набить свои животы, им лучше поторопиться. Солдаты с гоготом понеслись в сторону казармы, а девушки, разочарованные стремительным исчезновением поклонников, ретировались на кухню со всеми своими чанами и таганками.
Стало по-настоящему жарко. Лотар достал из сумки большую флягу с водой и выпил едва ли не половину. Никто им не предложил не то что обеда, но даже кружки воды.
Потом воины появились снова и попытались тренироваться, но теперь даже десятнику это казалось откровенной глупостью. Солнце ещё не закатилось за Часовую башню, как вояки ушли, похоже, в город. Сухмет уже был совершенно спокоен.
Внезапно на крылечке приоткрылась дверь. Так незаметно, так тихо, что Сухмет негромко, не шевеля губами, спросил:
— Видишь?
Лотар маловразумительно заворчал.
— Значит, они всё ещё раздумывают.
Дверь закрылась. Потом открылась снова, но уже широко и почти гостеприимно. На крыльце показался — кто бы мог подумать — сам Принципус, капитан княжеской дружины. Он был в лёгких доспехах, а вокруг его большой, совершенно лысой головы наискось проходила чёрная повязка — Принципус был одноглаз, половиной своего зрения доказав верность князю Везу, и было это ещё в далёкой, туманной юности обоих. Капитан взмахнул рукой и голосом, от которого по двору прокатилось эхо, прокричал:
— Желтоголовый, тебя ждёт князь.
Лотар неторопливо поднялся с чурбаков, сунул флягу в мешок, поправил Гвинед за плечами и пошёл к крыльцу. Сухмет, подхватив сумку, засеменил следом. Принципус нахмурился.
— Рабу следует подождать.
— Он всегда со мной, — ответил Лотар, не сбавляя шаг. Принципус нахмурился ещё суровее.
— Тогда пусть войдёт с заднего входа. Парадное крыльцо не для рабов!
Лотар уже поднялся до промежуточной площадочки. Сухмет, бесшумно переводя дыхание, стоял за его плечом. Принципус протёр свой единственный глаз — только что этот немощный на вид старик стоял едва ли не в дальнем углу двора, и вот он уже здесь.
— Ты опоздал со своим предупреждением, Принципус, — лениво произнёс Лотар. — Либо мы поднимаемся, либо уходим.