Затем Росковицкий предложил мне взглянуть на корабль собственными глазами и пригласил в следующий раз слетать с ним через гору. Так вот и получилось, что дня три-четыре спустя я отправился в полет с Росковицким и еще двумя офицерами. Увиденное произвело на меня неизгладимое впечатление. Судно действительно напоминало то ли корабль, то ли громадную подводную лодку. Но, вопрошал я себя, кому придет в голову строить подводную лодку на вершине горы? – Он снова помолчал, оглядев затаивших дыхание слушателей. – И хотя все это показалось мне весьма любопытным, правду сказать, в тот момент я душой стремился в Россию, к семье. Каждое утро я молился, чтобы сегодня нам сообщили об окончании войны и возвращении домой. Так прошло несколько месяцев, и наконец-то нам объявили, что Девятнадцатый Петропавловский полк возвращается в Россию. Услышав эту новость, я готов был прослезиться от счастья.
Затем, за два дня до отправки на родину, полковник собрал всех офицеров и сообщил нам, что прибыл Четырнадцатый железнодорожный батальон с приказом царя осуществить восхождение на гору и найти Ноев ковчег.
– Ал-ли-луй-йя! – в унисон проскандировали полдесятка голосов.
– Ну, я-то сказал отнюдь не это, – немедленно отреагировал Заболоцкий. – Первым делом мне пришло в голову, что никому не под силу взойти на эту гору. «Ни пуха, ни пера, господа», – мысленно сказал я. Затем полковник оглядел нас и взгляд его остановился на мне. Полковник сказал, что батальону нужен врач, и тут же… как бы это сказать?… я был назначен добровольцем. Меня это весьма огорчило. Лишь позднее я осознал, что остался я по воле Господа. По воле Господа – и по воле полковника заодно.
Собравшиеся рассмеялись; Инди тоже хмыкнул под нос. По крайней мере, рассказ Заболоцкого не скучен.
– Через неделю сотня человек была откомандирована для восхождения. Разделившись на два отряда, мы вскоре начали штурмовать гору с двух сторон. Восхождение оказалось нелегким и заняло двое суток. На второй день нам казалось, что мы почти добрались до вершины. Затем мы достигли очередного гребня и увидели, что путь еще неблизок. Наконец, под вечер мы вскарабкались на вершину гребня и увидели его. Ковчег покоился в седловине между двумя вершинами горы. Солдаты второго отряда уже добрались до судна. Нам было видно, как они разгуливают по нему.
– О, Господи! – прошептала соседка Инди.
– Так что мы поспешили вниз. Вид Ковчега придал нам сил, и мы шагали куда быстрее, чем перед тем. Подойдя ближе, мы были изумлены, ибо на вершине горы лежал самый настоящий корабль, а ведь мы стояли на высоте свыше пяти тысяч метров над уровнем моря. Он был громаден, и весь корабль сверху донизу покрывал толстый слой смолы, предохранявший его от непогоды, так что Ковчег прекрасно сохранился.
Я заметил, что одна из дверей оторвана и лежит рядом с кораблем. Поскольку она была отчасти обуглена, я решил, что в нее ударила молния. Войдя внутрь, я огляделся – и вот тогда-то понял, что это тот самый Ковчег. В нем было три палубы, и на каждой – бесчисленное множество клеток самых разнообразных размеров.
«Ох ты, Боже мой! – мысленно вздохнул Инди. – Хоть это и увлекательно, тут он хватил лишку. Моисей записал историю Ноя около 1475 года до Рождества Христова, предположительно тысячу четыреста лет спустя после Потопа. Пусть даже деревянное судно и могло как-то просуществовать пять тысяч лет, но чтобы оно еще и осталось почти нетронутым – настолько здорово, что такого просто не бывает».
Заболоцкий изложил, как солдаты тщательнейшим образом обмерили Ковчег, начертили планы всех трех палуб судна и сделали массу фотографий.
– Эта находка привела нас в сильнейшее волнение. Немедленно была отправлена депеша царю. Позднее был подготовлен подробный отчет, с чертежами и фотоснимками. К тому моменту в России началась революция, царь отрекся. Поэтому отчет с нарочным был послан Временному правительству. К несчастью, нам ничего не известно о судьбе документов и курьера. К тому моменту, как он прибыл в Петроград, большевики уже успели свергнуть и Временное правительство.
«Потрясающе! – отметил Инди. – Публичное выступление без каких-либо доказательств».
Заболоцкий повернулся в сторону и дал знак рукой. К кафедре приблизилась привлекательная девушка с холщовой сумкой в руке. Заболоцкий принял у нее сумку, положил на кафедру и извлек нечто завернутое в ткань.
– Предчувствие подсказывало мне, что необходимо взять с собой какую-нибудь частичку Ковчега – просто на случай, если что-либо стрясется с остальными доказательствами. Поэтому, когда никто не видел, я взял кусок дерева от сломанной двери и быстро спрятал.
Он сошел с кафедры, уступив место девушке. Та начала неторопливо разматывать ткань.
«Должно быть, его дочь», – подумал Инди. Бросив взгляд на Шеннона, он заметил на лице друга такое выражение, какого не видел со времен учебы в колледже, когда Шеннон решил, что нашел свою единственную и неповторимую. Девушка специализировалась на музыке, интересовалась джазом и была без ума от Шеннона. Они были бы идеальной парой, но, узнав о родственниках Джека, она внезапно расторгла помолвку.
Все подались вперед, чтобы лучше видеть.
– Теперь вы его видите, – провозгласил Заболоцкий. – Вот, добрые друзья мои, перед вами фрагмент Ноева Ковчега!
Девушка подняла над головой черный продолговатый предмет длиной и толщиной с ее предплечье. В церкви царила полнейшая тишина. Одни склонили головы в беззвучной молитве, другие простерли руки к куску дерева, будто стремились хоть чуточку приблизиться к нему, дабы насытиться исходящей от него энергией святости.
С равным успехом Заболоцкий мог подобрать деревяшку прямо возле церкви; поэтому Инди перевел взгляд на девушку. Понятно, почему Шеннон потерял от нее голову. Она еще не сказала ни слова, а Инди уже казалось, что он давно с ней знаком. Она невинна, честна, предана долгу и сострадательна. Инди не понимал, откуда знает это, но весьма изумился бы, обнаружив обратное. На мгновение глаза их встретились, но тут девушка опустила деревяшку и снова запеленала ее. Заболоцкий же тем временем завершил свое повествование.
– Вскоре я покину Соединенные Штаты и вернусь в Турцию, где снова осуществлю восхождение на гору Арарат. Я знаю, что должен вернуться. У меня просто нет выбора. Священный Ковчег притягивает меня. Разумеется, в пути подстерегают опасности, но милосердный Господь направит меня. Надеюсь, когда-нибудь вы снова пригласите меня сюда, и я расскажу о новой встрече с Ковчегом. Благодарю вас.
Заболоцкий и девушка сошли с кафедры, а собравшиеся встали с мест и проводили их громкими аплодисментами. Стоявший Инди проводил эту пару взглядом, не зная, что и думать. Представление любопытное, но чего Заболоцкий добивается? Какая ему от этого выгода?
Чувствуя себя усталым и разбитым, Инди теперь только и мечтал поскорее вернуться в отель. Надо поздороваться с Шенноном и уходить. Но вечерняя программа еще не кончилась – хор снова стоял, и как только аплодисменты начали утихать, в воздухе зазвенел очередной радостный псалом.
Проплавав в море много дней, послал голубку Ной:
Поди, вершину отыщи, порхая над волной.
Вот птаха в клюве ветвь несет, аки благую весть,
И в пляс пустился патриарх, не в силах усидеть!
Собравшиеся хлопали в лад песнопениям; до конца псалма почти никто не покинул церкви. Наконец, ряды опустели. Инди подошел к Шеннону, утиравшему корнет полотенцем.
– Ну, Инди, что скажешь?
– Мне понравилось. Я рад, что пришел.
– А что скажешь о Катрине?
– О девушке? Наверно, настоящая сердцеедка, – развел руками Инди.
– Спасибо, обнадежил.
– Ну, сам знаешь, как оно порой бывает.
– Давай-ка попробуем подойти к ним, – Шеннон уложил корнет в футляр. – Ты сможешь поболтать с доктором Заболоцки о Ковчеге, а я смогу получше познакомиться с Катриной.
– Не стоит, – вскинул ладонь Инди. – На сегодня с меня достаточно.
– В самом деле? Ты хочешь сказать, что если доктор Заболоцки пригласит тебя в свой священный поход на Арарат, ты не ухватишься за такую возможность обеими руками?
– Во-первых, археологи не ходят священными походами. Они ходят в экспедиции. Они ученые, а не пособники церкви.
– Ну ладно, ладно. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты пошел бы с ним, будь у тебя такая возможность?
– Миссионерская деятельность меня не интересует. Кроме того, очень может статься, что этим летом я начну преподавать в Чикаго. Завтра все выяснится окончательно.
Они пошли по проходу к дверям.
– Не знаю, Инди. Мне как-то казалось, что это тебя больше заинтересует.
Инди не проронил ни слова, пока они не вышли на улицу.
– Джек, ты в самом деле думаешь, что Заболоцкий нашел Ноев ковчег?
– Ты же слышал его рассказ. Или ты считаешь, что он осмелился бы лгать в храме на подобную тему?
– Не совсем лгать. По-моему, он просто видел то, что хотел увидеть – или считает, что видел. Вот и все.
– Ага, пожалуй, – упавшим голосом отозвался Шеннон. – Пойдем, мистер Ученый Муж, я подброшу вас до вашего дворца.
Они сели в шенноновский «Форд» модели Т.
– По-моему, сегодня ты играл просто великолепно, – сказал Инди, когда машина тронулась с места. – Для тебя это совершенно новый стиль.
– Спасибо. – Джек выглядел совсем осунувшимся. Плечи его опустились, челюсть безвольно отвисла.
– Как там у тебя дела с братьями?
– Да не очень, – дернул плечом Шеннон. – Мы поговорили, но я понятия не имею, что из этого выйдет. Очень легко может дойти до кровопролития.
– А ты не можешь этому помешать?
– У тебя есть конкретные предложения? А то я уже исчерпался.
Инди не знал, что сказать. Остановив машину перед отелем, Шеннон откинулся на спинку сиденья.
– Дела складываются так, что я могу отправиться на небеса куда раньше тебя. Но непременно протрублю в свою трубу, когда ты подоспеешь.
ГЛАВА 7. СОЗЕРЦАТЕЛЬНЫЙ ПРУД
Вернувшись в родной университетский городок впервые со времени получения диплома, Инди чувствовал смутное беспокойство. Хоть с той поры и прошло восемь лет, он до сих пор не забыл, как с ним обошлись перед самым выпуском. Впрочем, с какой стати думать об этом? Малхауз ушел на пенсию, празднование Дня Отцов-основателей отменили. И все же, приближаясь к университету, Инди ощутил в глубине души подспудное напряжение.
Он миновал университетский книжный магазин, по пути заглянув в витрину, затем пересек Эллис-авеню и прошел мимо административного корпуса, где той памятной весной Малхауз вкупе с членами правления университета учинил ему перекрестный допрос. Инди живо представилось, как он сидит перед длинным столом на верхнем этаже, лицом к лицу с седовласыми обвинителями. И снова внутренне подобрался, будто все началось заново. Обогнув корпус с южной стороны, он через узкий проход вышел на огражденную четырехугольником зданий площадь.
Новоготические строения университета ничуть не изменились со студенческой поры Инди. Зато стали заметны кое-какие другие перемены. Взять хотя бы студентов. Они почти ничем не отличаются от тех, которым Инди читал курс в Лондоне, но при взгляде на них он вдруг осознал, как сильно изменился сам за истекшие восемь лет. Они не только не ровня ему, а даже кажутся детьми.
Шагая по университету, Инди пытался припомнить, каково быть студентом, и вдруг внезапная мысль поразила его. Хоть он и добился звания доктора философии, и успел пережить столько, сколько иному не испытать за всю свою жизнь, но знает в каком-то смысле меньше, чем в студенческие годы. Тогда все было просто и ясно. Он знал ответы на все вопросы – будь то политика или лингвистика, любовь или война. Но нынешнее невежество Инди в этих вопросах намного мудрее, чем его всезнайство в двадцать один год.
Миновав корпус, в котором выслушал не один курс лекций по лингвистике, Инди поднялся по ступеням здания, давшего приют кафедре археологии. Когда он подходил к кабинету Ангуса О’Мелли, часы над дверью приемной показывали два часа двадцать три минуты. Инди представился секретарше – узколицей девушке с близко посаженными глазами, коротко подстриженными прямыми волосами и ниспадающей на лоб ровной челкой. Наверное, студентка, работающая в свободное от учебы время.
– У доктора О’Мелли сейчас двое посетителей, но он вас ждет.
Инди присел на стул и, подхватив из стопки на столе журнал, повествующий о выпускниках университета, начал небрежно его перелистывать. Секунд через десять Инди поднял глаза и заметил, что секретарша пристально разглядывает его. Улыбнувшись ей, Инди вернулся к журналу.
– Насколько я понимаю, вы собираетесь у нас работать? – подала голос девушка.
– Надеюсь.
– А еще вы окончили наш университет, не так ли?
– Ага.
– Доктор О’Мелли запросил ваши экзаменационные ведомости.
– В самом деле? Они не очень-то впечатляют.
– Знаю. Впрочем, вы прослушали множество трудных курсов. Все эти курсы по лингвистике простыми не назовешь. Особенно Андерсоновский триста первый. У него по-прежнему каждый семестр полгруппы получает «неуды».
Потрясающе! Секретарша знает его отметки лучше, чем он сам. Инди перевернул страницу, в душе надеясь, что девушка как-нибудь проговорится, а то неизвестно, насколько большое значение О’Мелли придает его студенческим оценкам. Инди никогда особо не волновался из-за успеваемости. Лишь в высшей школе он начал получать отличные баллы почти по всем предметам.
– Если вы не начнете злоупотреблять служебным положением, то ничего страшного, – не дождавшись ответа, заявила секретарша.
– Простите? – поднял голову Инди.
– Профессора, что был тут до вас, – подавшись вперед, заговорщицким тоном поведала она, – выставили за то, что он устраивал поползновения на студенток, и устраивал им хорошие оценки, если добивался желаемого.
– Ну, тогда, пожалуй, мне тревожиться не о чем, – театральным шепотом ответил он. – Я не устраиваю хороших оценок и ни в малейшей степени не заинтересован во внеклассных занятиях со студентками.
– А-а, это хорошо… – судя по тону, Инди ее разочаровал. Должно быть, она надеялась, что он подмигнет или что-нибудь в том же роде и скажет, что будет осмотрителен. С той поры, как Фицджеральд в своем романе «По эту сторону рая» описал бытующие в колледжах нравы, противоречивые мнения о моральном облике студенток не умолкали. Упомянутый профессор, вероятно, попался на том, что решил исследовать данный вопрос лично, и притом весьма глубоко.
Дверь кабинета О’Мелли приоткрылась на пару дюймов, и оттуда послышались голоса.
– Мне очень жаль, что я не в силах оказать вам эту услугу, но, как вы понимаете, у нас имеются свои приоритетные направления, – говорил О’Мелли.
– Что ж, вы упускаете грандиозную возможность, – отвечал ему мужской голос, показавшийся Инди явно знакомым.
Тут дверь распахнулась, и в проеме показался О’Мелли в компании доктора Заболоцкого. Оба посторонились, пропуская вперед дочь русского.
– Вы еще пожалеете, – решительным тоном заявила она.
Все трое прошли мимо Инди. О’Мелли держался чуть позади.
– В общем, несомненно пожалею, если ваша экспедиция завершится успехом, – он остановился у двери в коридор. – Желаю удачи. Спасибо, что зашли.
Инди разглядывал стройные ноги блондинки, пытаясь припомнить, как ее зовут. Подняв взгляд повыше, он обнаружил, что русская, сдвинув брови, тоже смотрит на него. Затем, развернувшись на месте, она вышла.
Екатерина, вот как! Очаровательная Екатерина. Какого черта ей с отцом понадобилось здесь? Наверно, денег. В конце концов, О’Мелли – заведующий кафедрой; у него наверняка есть список жертвователей, способных финансировать экспедицию.
Тряхнув головой, О’Мелли испустил долгий вздох.
– Вот так история! Вы не поверите. Ну, Инди, как у вас дела?
Инди встал и обменялся с ним рукопожатием.