Вспомнил! Заснеженный горный перевал, ледяной ветер, крупа с неба… И огромные чудища, выскакивающие прямо из камня. Скальные черви — кровожадные тупые твари. Я сразу попытался достучаться до их сознания — бесполезно. Червей снедал страшный голод, и они не обратили внимания на мое обращение. Впрочем, даже услышь они призыв, это ничего не изменило бы. Монстры слишком безмозглы, чтобы понять разумных…
Меня ударил скальный червь, и перед падением я долго балансировал на краю пропасти. Но как я умудрился сорваться? Ловкость дана эльфам от природы, и каждый из нас при желании мог бы пройтись по канату, натянутому над бездной… В тот момент на меня налетел порыв ветра — мощный, неожиданный, он, словно чья-то рука, толкнул меня в грудь. Но почему?..
Морт меня раздери! Ну конечно! Как до меня раньше не дошло? Хотя увы, на его месте так поступили бы слишком многие… Я бы с большим удовольствием проткнул подлеца шпагой, но месть придется отложить на неопределенный срок. Да и вообще, иногда жажда возмездия — самый короткий путь к смерти. Не то чтобы я был склонен к всепрощению, но и гоняться за врагом по всему миру, лишь бы воздать ему должное, не стал бы. А вот если когда-нибудь представится удобный случай, обязательно им воспользуюсь. Да и Эр сказал, что мне придется провести в пещере не меньше двух месяцев. Значит, нечего распалять душу злобой, нужно направить все мысли на исцеление.
Птицелюд упомянул, что у меня было смещение позвонков — это очень серьезная травма. Обычно с таким повреждением навсегда лишаются способности ходить. Единственное, что может спасти, — эльфийская магия жизни. Но ведь кроверы обладают только стихийным волшебством. Или я чего-то не знаю? Надо будет спросить Эра…
Он вернулся через пару часов, когда я уже начал сходить с ума от скуки, успел обдумать все, что только можно, даже принялся петь про себя песни. Раньше я представить себе не мог, насколько это мучительно — быть прикованным к кровати.
Эр принес большие куски сырого мяса.
— Горный баран, — пояснил он, ставя на огонь котелок.
Вскоре похлебка весело забулькала, а кровер бросил в котелок какие-то корешки и сушеные травы.
Когда до моего носа дошел аппетитный запах еды, я понял, насколько голоден. Желудок сразу свело судорогой, а рот наполнился слюной. Пока кровер готовил, я чуть не захлебнулся.
Эр покормил меня, поел сам, и у нас завязалась беседа. Точнее, это я начал засыпать кровера вопросами, но ни на один не услышал толкового ответа. По поводу магии жизни птицелюд буркнул что-то вроде: «Я такой же, как ты. Но говорить об этом сейчас не хочу». Тогда я попросил его рассказать о себе, но Эр лишь замотал пернатой головой и сказал, что сначала хочет услышать мою историю.
Отказывать, врать или что-то утаивать я не стал, какой смысл? Не мог же кровер иметь отношение к кому-нибудь из моих преследователей. Да и вообще, это самое малое, чем я мог отблагодарить его за спасение. Рассказывал с самого начала, еще с жизни в Даллирии. Поведал об изгнании, о том, как скитался пять лет по Арвалийской империи, об учебе в академии. Рассказал, как меня подставили и чуть не обвинили в убийстве, как удалось выпутаться, но в итоге за мной стали гоняться все кому не лень. Подробно описал недавнее приключение в Безымянных землях и то, как мне слегка «помогли» совершить полет в пропасть.
Эр слушал мой рассказ внимательно, почти не перебивая, только иногда переспрашивал то, что ему было непонятно или просил что-нибудь уточнить.
После того как я закончил, кровер еще довольно долго молчал, обдумывая услышанное. Тяжело было сказать, о чем размышляет птицелюд. С такими как он вообще непросто общаться: у кроверов отсутствует мимика и голос лишен эмоций. Трудно понять, когда они веселые, когда им плохо или когда они злятся.
Вдруг Эр заговорил, стал рассказывать свою историю. Оказалось, он очень стар — кроверу было уже больше трех веков. Для их расы большой срок: в среднем птицелюды живут две с половиной сотни лет. Почти всю жизнь Эр прожил со своим племенем. У него даже были дети, но теперь отношений с ними он не поддерживал. У кроверов все как у обычных птиц: когда птенец достигает определенного возраста и может сам добывать пропитание, он покидает родителей и заводит собственное гнездо.
Еще Эр рассказал, что с юности занимался магией и алхимией. Но был скорее теоретиком, потому что у него не имелось возможности применять знания на практике. Кроверы ни с кем не воюют, не строят города, не добывают полезные ископаемые. Самыми серьезными стычками в жизни Эра были моменты, когда в пещеры соплеменников прорывали тоннели скальные черви. Но такое случалось редко и только с теми, кто по глупости выбирал пещеры для жилья слишком низко.
Однажды племя решило сняться с насиженных мест и отправиться на другую гору, но Эр был уже стар и отказался перекочевывать. Решил спокойно доживать отпущенный ему срок отшельником…
— Тебе нужно поспать. А я буду готовить твое лекарство, — сказал Эр в завершение речи.
Рассказ его оказался кратким и малосодержательным. Что-то не сходилось, казалось, кровер недоговаривает. Как он излечил такую серьезную травму позвоночника? Если излечил… Как прожил дольше уготованного срока более чем на пол века? Возможно, Эр долгожитель, но тогда, по логике вещей, он уже должен был совсем одряхлеть и пошатываться от каждого дуновения сквозняка. Однако птицелюд до сих пор был силен — чтобы это понять, хватало одного взгляда на его мощные крылья. А откуда взялась баранина в похлебке? Судя по всему, кровер успешно охотился — значит, сохранил скорость реакции и остроту зрения. И как-то он умудрился донести до пещеры тушу горного барана, которую я и то бы поднял с трудом.
Все вставало на свои места, если предположить, что Эр владеет магией жизни. С ее помощью несложно и омолодить организм, продлив отмеренный природой срок до определенных пределов, и исцелить почти любой недуг, в том числе и смещение позвонков. Но как такое возможно? Магией листвы и жизни владеют только эльфы. И как понимать фразу кровера: «Я такой же, как ты»? Мой сородич, что ли? Случайно отрастил перья, крылья и клюв, а уши отвалились? Вопросов все больше, а ответа ни одного…
За этими бесплодными рассуждениями я незаметно для самого себя уснул.
Так начались мои будни пациента и нахлебника в пещере кровера. Боль постепенно отступала. Целыми днями я валялся на ветках — спал и ел, чувствуя, как постепенно восстанавливаются силы. Такое положение вещей меня вполне устраивало. Если есть возможность отдохнуть, почему бы ею не воспользоваться? Благородным рвением помогать всем, оправдывая свое существование, я никогда не страдал. Да и какой из меня помощник, что может делать прикованный к кровати?
Единственное, что сильно огорчало — утрата шпаги, подарка тетушки Полли. Видимо, я потерял ее, когда сорвался в пропасть. Эр сказал, что меня протащило по всему склону и одежда превратилась в лохмотья. Неудивительно, что порвался и пояс, на котором висела шпага. Но с этой бедой я быстро смирился. Главное, сам каким-то чудом выжил, а потерю оружия, которое мне было дорого скорее как память, можно как-нибудь пережить.
Наступил день, когда боль ушла совсем. Сонливости больше не было, я ощущал прилив сил. Ходить я еще не мог, но отдыхать уже надоело. Первую половину дня я всегда помирал со скуки. Бесплодные размышления приелись, разговоры с самим собой быстро утомляли, а книг у кровера не имелось.
Тоскливее всего становилось, когда Эр был занят делами: улетал из пещеры в поисках пищи или каких-нибудь травок для зелий. Вернувшись, он сначала осматривал меня, менял повязки, натирал ушибы и раны лечебными мазями, затем готовил еду. Всю работу кровер делал молча, сосредоточенно, не отвлекаясь и ни на что не обращая внимания. Но когда дела заканчивались, наступало время, которого я каждый день ждал с нетерпением, — беседа с Эром.
Поначалу мы общались мало, но вскоре мне удалось разговорить старого кровера. Оказалось, он обладает поразительными познаниями, его голова была просто кладезем полезных сведений о чародействе. Эру можно было бы смело идти преподавать в любую магическую академию. Казалось, птицелюд знает о волшебстве все. И не только о стихийном. Его знания в области магии листвы значительно превосходили мои. Эру даже были известны некоторые орочьи и гоблинские шаманские обряды. Также кровер хорошо разбирался в истории Вирла.
Но настоящей страстью птицелюда была алхимия. О ней он мог повествовать бесконечно. Эр много рассказывал о свойствах растений, которые можно найти только в его родных горах. Он поведал мне составы редких зелий, даже поделился несколькими секретами их изготовления. Много говорил о своих собственных исследованиях и экспериментах. Когда кровер начинал рассуждать об алхимии, его невозможно было остановить. Я старался запоминать все, что он рассказывал, — конечно, у меня это не получалось в полной мере, но я считал, что, если удастся сохранить хотя бы часть бесценных сведений, это уже будет хорошо. Несколько раз я пытался спросить у кровера, откуда он почерпнул столько знаний, если всю жизнь провел в горах. Всякий раз Эр втягивал голову в плечи — как оказалось, этот жест означал смущение и раздражение, умолкал и отказывался продолжать беседу. Но все же в конце концов он поведал мне историю, которая до сих пор вызывала у него печаль.
Знания о стихийной магии Эр получил от мастеров своего народа и из книг человеческих мудрецов. Когда птицелюд был моложе, он сумел собрать большую библиотеку, на протяжении многих лет заказывая книги у управляющих факториями. И когда очередной караван доставлял заветные томики, Эр выменивал их на редкие травы, росшие в непроходимых горах, шкуры горных баранов и собственноручно приготовленные зелья. Кровер не скупился и платил хорошую цену. Случалось, что при покупке какого-нибудь особо ценного трактата ему приходилось несколько раз возвращаться в свою пещеру, потому что все, что требовали в обмен на книгу, Эр просто не мог унести в один прием. Так постепенно он и собрал библиотеку, которой очень гордился.
Но богатство погибло в одночасье. Как объяснял кровер, все случилось из-за его собственной глупости. Чтобы другим птицелюдам не мешали алхимические опыты, которые зачастую производили много шума и сопровождались то выбросом вонючего газа, то ядовитыми испарениями, он выбрал пещеру гораздо ниже, чем селилось остальное племя. В тот несчастливый день Эр, как обычно, улетел собирать необходимые для зелий травы. Вернувшись домой, он застал страшную картину: в его пещеру прогрыз нору скальный червь. Уродливые твари, чтобы прорывать ходы в толще породы, выделяют очень сильную кислоту, которая растворяет любые препятствия. Этим веществом червь и полил добрую часть книг, остальные же голодный монстр просто сожрал. Эр, конечно, уничтожил его, но библиотеку уже было не вернуть…
Птицелюд до сих пор горевал по книгам, словно по живым существам. Рассказывая мне о гибели библиотеки, он нахохлился и втянул голову в плечи, сделавшись похожим на больную курицу. Я сам был не рад, что вызвал кровера на откровенность, поэтому поспешил свернуть беседу и больше никогда не заговаривал на эту тему.
Мое лечение проходило весьма успешно. Через некоторое время к ногам стала возвращаться чувствительность. Поначалу я мог только слегка двигать пальцами, но вскоре даже сумел согнуть ногу в колене — правда, только правую, кость на левой к тому времени еще не срослась. Но благодаря зелью, которым меня поил Эр, заживление шло быстро. Примерно через месяц я впервые поднялся на ноги, только устоять на них самостоятельно не смог.
Пришлось с помощью кровера чуть ли не заново учиться ходить. Перед этим Эр улетел из пещеры примерно на сутки, чтобы вернуться с одеждой для меня — грубыми шерстяными штанами и рубахой. Еще он принес унты и тяжелую шубу, сшитые из шкуры горного барана. Кровер выменял их в ближайшей нордийской деревеньке. Через неделю я уже сносно перемещался по пещере, опираясь на палку, которую птицелюд тоже подобрал специально для меня.
К концу второго месяца мое здоровье полностью пришло в норму, я твердо стоял на ногах. Тогда и вышел из пещеры впервые. Наружу вел природный коридор длиной шагов в пять. Преодолев его, я оказался на широком каменном карнизе и в первые секунды едва не ослеп. Лучи Атика, отражаясь от совершенной в своей белизне поверхности снега, сверкали мириадами искр так ярко, что от их сияния начинали болеть и слезиться глаза.
Привыкнув к свету, я огляделся. Передо мной открылась величественная картина: на западе и востоке, врезаясь в небеса острыми пиками, возвышались горы, покрытые шапками искрящегося под лучами Атика снега. Впереди, насколько хватало взгляда, простиралась степь Безымянных земель, но я мог еще различить тонкую темную полосу леса.
Я был так поражен увиденной красотой, что задержал дыхание и сообразил это, только когда горло сдавило от нехватки воздуха. Сделав глубокий вдох, я принялся внимательно изучать окрестности. На юго-востоке заметил ущелье и нитку перевала, по которому мы шли с караваном, даже разглядел то место, где со мной произошел «несчастный случай». Примерно прикинул, сколько я пролетел, сорвавшись, и тихо присвистнул от удивления. Выходило очень серьезное расстояние. Как же я умудрился не разбиться? И сколько пролежал на дне ущелья? Благо после падения потерял сознание от первого удара — иначе мог умереть от боли. В каком же состоянии меня обнаружил кровер? И как ему удалось долететь со мной до пещеры? Да, силен…
Долго я стоял и любовался открывшимся видом. В пещеру вернулся, только когда замерз так, что от холода перестал чувствовать ступни и пальцы рук.
Вечером мы как обычно сидели у очага и ужинали похлебкой из мяса горного барана. Насытившись, Эр отставил плошку, уставился на меня и произнес:
— Мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты знаешь, кто ты?
Такой вопрос поставил меня в тупик.
— Э-э-э… Ну… Лэй — эльф, — осторожно ответил я. Мало ли, вдруг старый птицелюд в одночасье сошел с ума и запамятовал, кого пригрел в своей пещере?
Эр издал несколько резких звуков, похожих на воронье карканье — так кровер смеялся.
— Я не об этом. Тебе о чем-нибудь говорит слово «саторис»?
Морт! Конечно, мне было известно это слово! Только вот я так и не смог узнать, что оно означает, потому что профессора Алишера, который не раз упоминал о саторисах, очень не вовремя убили. Или очень вовремя… Возможно, мага убрали как раз из-за того, что ему стали известны сведения, не подлежавшие огласке? Заодно и меня подставили. Имел я кое-какие мысли на этот счет…
— Слово известно, но я не знаю его значения.
— Тогда расскажу тебе одну очень старую легенду, которая у магов нашего народа передается из поколения в поколение. Хочу, чтобы ты слушал внимательно. Я считаю, что она правдива, надо только отделить истину от небылиц, которыми она обросла за много веков, — начал кровер. — Ты когда-нибудь слышал сказку о том, что в давние времена все расы жили вместе, в мире и согласии? — Дождавшись моего утвердительного кивка, Эр продолжил: — Разумеется, изначально все расы не могли жить вместе, это просто красивый вымысел — иначе в мире существовал бы только один народ. Но в сказке действительно есть доля истины.
Легенда, которую я хочу тебе поведать, рассказывает о тех временах, когда на поверхности Вирла был лишь один большой материк, омываемый со всех сторон Великим океаном. Тогда, как и сейчас, эльфы жили в лесах, деля их с гоблинами, орки кочевали в степях, кроверы свободно парили над пиками гор, а люди заселяли все земли, до которых только могли добраться, не тревожа соседей. В то время разумные не знали ни голода, ни войн. Не было политических интриг и дрязг, правители были мудры и справедливы. Не существовало даже такого понятия, как граница государства. Любой, будь то эльф, орк, гоблин или человек, мог пересечь весь континент, не встречая на пути преград и ограничений, не опасаясь за свою жизнь. Расы жили в мире и абсолютном согласии, свободно делились друг с другом знаниями и вели честную торговлю — настолько были развиты цивилизации. Только гномы обособленно селились в недрах своих гор, лишь изредка общаясь с обитателями поверхности. Но и они были мирным народом.
Даже магия тогда была другой. Чародеи независимо от того, к какой расе они принадлежали, могли использовать как стихийное волшебство, так и магию листвы. Шаманства же не было вовсе, его придумали гораздо позже. И все маги были саторисами. Вообще слово «саторис» в переводе с языка древних — чародей.