Взгляд хозяина метнулся вправо-влево… Какие тут все пуганые! Их что, независимость уже довела?
Сидящий за столом у окна толстяк отложил ложку, поднялся:
– А что у вас за дело к фра Дуллио?
«Вот ты какой… – подумал Мастер. – Интересно, ты завербованный дель Гуэллой или ни сном, ни духом о его предательстве? Впрочем, откуда простому купцу знать в лицо главу аксамалианского тайного сыска? Его не каждый заседатель магистрата или Совета жрецов в лицо знает».
– Я из Аксамалы. Проездом… – начал сыщик излагать, придумывая на ходу повод, который позволил бы ему увлечь Дуллио прочь от любопытных глаз, поболтать о том, о сем.
– Что? – Щеки толстяка побелели, лоснящиеся от жаркого губы запрыгали. – Что случилось? Что с мальчиком?
«С каким еще мальчиком? Ах да! У тебя же в прошлом году сын родился. Поздний ребенок. Наследник. Наверняка любимчик. Неужели болеет сын?»
– Господин! Почему вы молчите? – Купец умоляюще сцепил пальцы перед грудью. – Пожалуйста! Прошу вас сказать всю правду…
Мастеру вдруг стало жалко этого обрюзгшего мужчину, уверенно заканчивающего пятый десяток. Может быть, он и ухватистый купец и готов продать душу Искусителю за лишний скудо, но только свою. За жизнь и здоровье сына он будет биться против сотни ледяных демонов, уйдет в плавание на дальний север, где девять месяцев в году океан затянут льдом, не побоится и дальнего юга, где морская вода, как утверждают немногие смельчаки, попытавшие счастья за Айшасой, кипит прямо за бортом судна.
– Успокойтесь, фра Дуллио. – Сыщик старался говорить ровно и убедительно. – Вашей семье ничего не угрожает. Но нам нужно поговорить наедине. Это скорее связано с вашим занятием. Я имею в виду торговлю.
– Наедине? – Владелец «Пламени заката» непонимающе вытаращил глаза.
– Ну да. Зачем же выносить сор на улицу? Не так ли?
Дуллио вытер жирные губы рукавом. Кивнул:
– Пойдемте, фра…
– Фра Иллам.
– Пойдемте наверх, фра Иллам. – Купец с сожалением оглянулся на остывающий обед. Вначале Мастер хотел предложить ему доесть или хотя бы захватить с собой кувшинчик вина, но вовремя одумался.
«Становишься мягкотелым. Перед тобой вольный или невольный, но сообщник государственного преступника. Ты еще обними его, поинтересуйся здоровьем… – выругал сыщик самого себя. И тут же ответил: – И обнимешь, если после этого он тебе всю подноготную о дель Гуэлле выложит. И поцелуешь еще. Троекратно, как император любил».
Хозяин гостиницы лично отвел гостей в комнату господина Дуллио. Поставил на стол каганец. Поклонился и ушел, плотно притворив дверь.
– Итак, фра Иллам? – Купец глянул исподлобья, все еще ожидая подвоха.
– Дело государственной важности! – решил сразу огорошить его Мастер. – Строжайшая секретность!
Дуллио отвел глаз и попятился. Догадывается? Или, как у большинства торговцев, рыльце в пушку – контрабанда, скрытие прибылей и тому подобное?
– Я хочу поговорить о вашем попутчике. Мужчина средних лет, благородной внешности, вы приняли его…
Толстяк хрюкнул и ринулся на сыщика, наклонив голову, словно бык. Попытался обхватить руками попрек туловища.
Ах, вот как?
Мастер с легкостью увернулся, хотя и не ожидал подобной прыти от собеседника, выглядевшего неповоротливым и мирным, как большинство тучных людей. Пнул под колено, толкнул в плечо, добавляя скорости, а когда торговец, чтобы не упасть, тяжело оперся руками о кровать, с удовольствием приложил промеж ног.
– Мать… – взвизгнул Дуллио, свалившись на пол.
Сыщик уселся на стол, невозмутимо наблюдая, как корчится купец. Ишь ты! В драку полез. Значит, понимает, что замарался дальше некуда. Ничего… Сейчас все расскажешь.
Толстяк наконец-то успокоился. Замер, настороженно поглядывая на контрразведчика из-под полуприкрытых век. Мастер медленно обнажил корд, попробовал пальцем остроту лезвия. Удовлетворенно хмыкнул:
– Ну что, фра Дуллио? Будем говорить или в молчанку играть?
Чуть слышное поскуливание показало, что слова и действия произвели должное впечатление.
– Смелее, почтеннейший, смелее. Облегчи душу.
Толстяк застонал и, помогая себе руками, сел:
– Я не виновен…
– Предположим. А в чем ты не виновен?
– Ни в чем, – с обескураживающей прямотой признался купец.
– Ну, так не бывает! – усмехнулся Мастер. – Уж поверь моему опыту работы в тайном сыске. В чем-то виноват каждый житель империи.
Дуллио попытался пересесть на кровать, но сыщик остановил его:
– Сиди, не двигайся!
Владелец «Пламени заката» послушно замер. Затравленно оглянулся. Потом понял, что помощи ждать неоткуда, и заговорил. Сбивчиво, путано и многословно.
Да, он вез человека, показавшего ему бляху с гравировкой. Рисунок инога.[23] Всем известно, что с контрразведкой лучше не шутить…
– Вот такую бляху? – Мастер выудил из-за пазухи свой знак.
– Такую, точно такую…
– Продолжай рассказывать.
Сыщик слушал и кивал. У Дуллио в самом деле водились грешки. Незаконная торговля айшасианскими благовониями, непристойными картинками, запрещенными в Аксамале. Тот человек, что представился… представился Мастером…
«Совсем обнаглел господин т’Исельн!»
…тот человек намекнул, что аксамалианский сыск может закрыть глаза на все делишки купца в обмен на плодотворное сотрудничество. Да! Это было давно. Еще пять лет тому назад…
«Давненько же дель Гуэлла родиной торгует!»
…с тех пор не трогал…
«Что-то я тебе не верю!»
Ах, да! Один раз, по его просьбе, Дуллио передавал письмо в Литию. Нет, нет, в Гоблану никогда! А вот теперь напомнил о себе. Появился под утро… Ну, после той ночи смуты…
«Кому смута, а кому попытка спасти страну и саму государственность».
Он сказал, что интересы империи требуют его присутствия на севере. Больше Дуллио ничего не знает.
Сыщик оскалился, подался вперед:
– А почему ты напал на меня? А? Если действуешь с интересах Сасандры!
– Я… Ну, я…
– Что ты?
– Я испугался…
– Мне очень хочется тебе поверить, но… – грустно проговорил Мастер.
– Я говорю правду! – взвизгнул купец. – Клянусь Триединым!
– Жрецы не учили тебя, что клясться грешно?
– Но я говорю правду!
– Возможно, но не всю. И тем самым ты становишься предателем и государственным преступником.
Дуллио затрясся, как в лихорадке.
– Ты знаешь, как в Сасандре поступают с государственными преступниками? – продолжал давить контрразведчик.
Только бегающие глазки показали, что его слова услышаны.
– Знаешь… Но я могу закрыть глаза на твои проступки. Могу. Слышишь? Но и ты должен мне помочь.
– Что? – сдавленным голосом «квакнул» Дуллио.
– Куда направился тот человек, что называл себя Мастером?
– Он не говорил…
– Охотно верю. Но ты же тертый калач, Дуллио! Неужели ты не поинтересовался? Не проследил? Так, на всякий случай. Из самого невинного любопытства. – Сыщик не сомневался, что торговец гораздо больше замаран в шпионаже, чем пытается показать. Ну и пусть. Некогда сейчас с ним возиться.
Купец кивнул. Сдался, сломался.
– Он купил двух коней – верхового и заводного – и отправился на запад.
– В Дорландию?
– Не знаю…
– Ладно. Верю. Дорог здесь не так много.
Мастер спрыгнул со стола, сунул клинок в ножны:
– Живи, фра Дуллио. Живи пока. Но будь тише воды, ниже травы. Понял?
Толстяк закивал с яростным ожесточением, щеки его затряслись подобно студню.
Брезгливо сморщившись, сыщик вышел из комнаты.
Рассвет следующего день застал Мастера в дороге. Крепкий караковый жеребец нес его на запад. Ясени махали вслед одинокому всаднику желтеющей листвой. Воздух пах сырой корой и едва ощутимо – дымком.
Чудесная пора – осень. Время сбора урожая. Время отдавать долги.
Глава 4
Капитан т’Вергел дель Таррано с плохо скрываемой ненавистью уставился на бритоголового наемника.
Нет, скажите на милость! Вонючий простолюдин откуда-то из Литии, а гонору – словно у генерала. С тех пор как Джакомо-Череп с остатками банды пришел на службу к его светлости, ландграфу Медренскому, дель Таррано утратил благостное расположение духа. Даже после сытного обеда с кувшинчиком местного темного пива – Ульф, живущий у северных ворот, варит отличное пиво, куда там прочим олухам! Все время капитан чувствовал пристальное внимание бритоголового. Куда бы капитан ни пошел: проверять караулы, осматривать крепостную стену, наблюдать за движением осадившего Медрен войска, ему казалось, что мерзкие черные глаза следят за каждым его шагом. Ну, положим, по разговорам, Джакомо – вояка хоть куда. Хотя в битве он его не видел, а таскать шестопер на плече может любой дурак, было бы здоровье.
Сам капитан Вергел служил не за страх, не за деньги, а за совесть. Многие поколения мелкопоместных дворян дель Таррано служили властителям Медренским. Дослужившись к тридцати семи годам до капитана и командира гарнизона города, т’Вергел считал, что предки могут им гордиться.
Пускай защитников крепости мало – сотен пять, не считая вооруженных ремесленников и лавочников. Зато они бьются за правое дело. Человек, который сражается за свободу родной земли, за свой кров, за родных и близких, стоит десятка наемников, отрабатывающих звонкую монету. Не зря же целый полк сасандрийской пехоты, осадившей Медрен, до сих пор не решился на штурм. Даже отсутствие его светлости, ландграфа Вильяфа, не сказалось на боевом духе защитников. Латники, стрелки и стражники горели желанием пойти на вылазку и показать зазнавшимся имперцам, чего они стоят на самом деле. Ополченцы до одури упражнялись с алебардами и осадными ножами.[24] Мастера-оружейники трудились день и ночь, снабжая сопротивляющийся захватчикам город.
Капитан дель Таррано относил порядок на улицах Медрена и высокий боевой дух его защитников к своим личным заслугам и готов был не есть, не спать, лишь бы ландграф остался доволен его службой. И тут вернулся его светлость. Прорвался с боем во главе маленького потрепанного отряда. С ним прискакал некий барон Фальм – человек, представившийся итунийцем, но совмещавший в себе черты и манеры и лотанца, и вельсгундца, и жителя Фалессы, и уроженца Дорландии. Гость держался с ландграфом на равных, а изредка даже позволял себе поправлять его. И обычно вспыльчивый и нетерпимый граф Вильяф молчал. А еще его светлость сопровождал Джакомо по кличке Череп, кондотьер. А если сказать точнее, кондотьер-неудачник. Набранная им банда разбежалась еще на левом берегу Арамеллы по причине, о которой он отказался рассказывать. Сейчас Джакомо пребывал в статусе то ли главного телохранителя графа Вильяфа, то ли командира стражи родового Медренского замка.
Череп и капитан дель Таррано сразу невзлюбили друг друга. Тельбиец считал бритоголового выскочкой, слова доброго не стоящим, отпускал едкие шуточки за его спиной – собственную банду, мол, не сберег, теперь войско ландграфа развалить решил и тому подобное. Джакомо платил ему не слишком тщательно скрываемой ненавистью, проявлявшейся в том, что он мог заставлять капитана часами ждать приема у его светлости, тогда как, по мнению т’Вергела, дело отлагательства не терпело.
Вот и на этот раз Череп стоял, перекрывая могучей фигурой дверной проем. Он скрестил ручищи на груди. Мелкие колечки вороненого хауберка матово отсвечивали под неярким осенним солнцем.
– Чего желаете, господин капитан? – спрашивал он уже по меньшей мере в пятый раз.
Он издевается, что ли? Притворяется тупым, как северный великан!
– Обычный доклад. Ежеутренний, – также в пятый, наверное, раз ответил капитан.
– Его светлость занят.
– Доложи, я сказал.
– Подождешь.
Дель Таррано скрипнул зубами. На дуэль его, что ли, вызвать? Немытая деревенщина! Урод лысый! Кошкин сын! Ублюдок!
«Нет, нельзя… – усилием воли взял себя в руки капитан. – Я должен подавать пример латникам. У них головы и без того горячие… Тем более подлец, говорят, искусно владеет шестопером. Кто знает, как дело обернется, а на мне – оборона Медрена…»
Тельбиец не собирался признаваться даже себе, что в глубине души побаивается силача северянина. Еще бы! Широченные плечи, взгляд убийцы – холодный, безжалостный и оценивающий, ленивая грация боевого кота, и это при весе без малого кантар.[25] Конечно, его светлость можно понять – телохранитель хоть куда. Вот можно ли ему доверять? Кто предал один раз, тот предаст второй, третий, четвертый… Надо бы поговорить с ландграфом об этом. Попытаться убедить.
Впрочем, кто он такой, капитан дель Таррано, чтобы указывать его светлости? Он должен честно служить, бороться за свободу родного Медрена и Тельбии, а если нужно, жизнь положить на алтарь Отечества. Хорошо бы ландграф Вильяф победил, погнал проклятых имперцев пинками до самой границы, а потом бы стал королем. Почему бы и нет? Равальян для большинства тельбийцев уже стал Окаянным. Не стесняясь называют. А ландграф мог бы стать… ну, к примеру, Вильяфом Освободителем. Но для этого ему нужно опираться не на ничтожных людишек, подобных наемнику Черепу, а на истинных патриотов Тельбии.
Таких, как капитан дель Таррано.
А этот кошачий сын не хочет пускать его с докладом!
Да сколько можно терпеть!
Усы капитана встопорщились, ладонь обхватила рукоять меча. Сейчас наемник поплатится за беспримерную наглость, а после – будь что будет!
– Господин капитан! Господин капитан! – Голос ординарца спас Вергела от необдуманного поступка, который мог очень дорого ему обойтись, поскольку Джакомо, сохраняя внешнюю невозмутимость, уже приготовился бить надоедливого служаку в ухо при малейшей попытке обнажить клинок.
Запыхавшийся парень подбежал к спорщикам. Замер, вытягиваясь в струнку.
– Что еще? Какого демона?! – зарычал дель Таррано, радуясь возможности сорвать на ком-либо злость.
– Господин капитан, там… там… – Голос ординарца срывался, слова сталкивались в глотке, мешая друг дружке вырваться на свободу.
– Что ты блеешь?!! Говори!
– Гос… по… дин…
– Говори, я сказал!
Парень вдохнул поглубже, зажмурил глаза и выпалил:
– Подкрепление к ним пришло!
– Что?! – Капитан подпрыгнул на месте, будто на гадюку наступил. – Где?
Голова еще отказывалась верить, но сердце предательски-услужливо подсказало – подмога пришла к имперцам.
– Там… Колонна пехоты. Полк… Может, больше.
Бешено сверкнув глазами – даже Череп вздрогнул, – дель Таррано заорал:
– Коня! Быстро!
Бородатый, взъерошенный конюх, державший под уздцы капитанского жеребца, встрепенулся.
– Бегом, я сказал!
– Слушаюсь! – Бородач трусцой приблизился, волоча за собой, прямо скажем, не слишком-то горячего коня. Придержал стремя.
Капитан вскочил в седло. Не успев поймать стремя правой ногой, ударил шпорами.
Ординарец ойкнул и едва успел отскочить.
Медрен – город маленький. Не чета имперским. Взрывая утоптанные улицы подковами, гнедой пронесся по прямой от графского укрепленного особняка до надвратной башни. Здесь уже в нетерпении вытягивал шею седой лейтенант Тордольв, правая рука дель Таррано. Изо всех сил натянув поводья, капитан осадил коня. Спрыгнул, побежал к лейтенанту, придерживая ударяющийся о ногу меч. Конечно, не к лицу командиру гарнизона бегать, словно любопытный мальчишка, но сейчас не до условностей.
– С востока идут, дрын мне в ухо! – пояснял Тордольв, пока они поднимались по лестнице. Лейтенант вышел из черни, что называется, от сохи. Почти сорок лет он отдал службе ландграфу Медренскому, прекрасно разбирался во всех тонкостях караульной службы, умел выбить недоплаченную подать из селян, заманить в засаду и вырезать шайку разбойников, гордо именующих себя народными мстителями, но складно разговаривать, не вставляя в речь одному ему понятные ругательства, так и не выучился. – Как на параде, курва их мать!