«Именно в этом я хочу убедиться».
«Не понимаю».
«Разумеется, не понимаете! — с некоторым высокомерием отозвался подросток-конюший. — В вашем возрасте позволительно не знать об опасностях этого мира — а им несть числа! Если хорошенько присмотреться — и даже если не присматриваться — всяких подвохов и бед всюду видимо-невидимо».
Мэдук присмотрелась к дороге — сначала направо, на восток, потом налево, на запад: «Не вижу никаких подвохов и бед».
«Это потому, что дорога пуста. Подвохи часто появляются внезапно, словно ниоткуда — именно поэтому они так опасны!»
«Пимфид, мне кажется, ты просто боишься».
«Вполне возможно, что так оно и есть — страх правит этим миром! Заяц боится лисы, лиса боится гончей, а гончая боится псаря. Псарь боится лорда, а тот боится короля. О том, кого и чего боится король, я не хотел бы рассуждать вслух».
«Бедняга Пимфид! Твой мир полон опасностей и страхов! У меня, однако, нет времени предаваться тревожным предчувствиям».
«Вы — принцесса королевской крови, — сдержанно ответствовал Пимфид. — В связи с чем я ни в коем случае не могу назвать вас бесшабашной маленькой дурехой, даже если бы у меня было такое намерение».
Мэдук обратила на него печальный взор бездонных голубых глаз: «Так вот как ты на самом деле обо мне думаешь!»
«Могу сказать только одно: люди, которые ничего не боятся, долго не живут».
«Я кое-чего боюсь, — возразила Мэдук. — Боюсь вышивания, боюсь учителя танцев Жослена и еще пары других вещей — о них лучше не упоминать».
«Я много чего боюсь! — гордо заявил Пимфид. — Бешеных собак, прокаженных и их колокольчиков, адских демонов, гарпий и ведьм, всадников без головы и тварей, живущих на дне колодцев, а также козлоногих упырей, оживших мертвецов и призраков, притаившихся у входа в покойницкую».
«Это все?» — поинтересовалась Мэдук.
«Ни в коем случае! Я боюсь водянки, бельма на глазу и чумы. Кроме того, если уж говорить начистоту, я очень боюсь навлечь на себя гнев короля! Нам нужно вернуться, пока кто-нибудь не заметил, что мы уехали так далеко от Сарриса. Начнут распространяться сплетни, и королю мигом все донесут».
«Не спеши! — подняла руку Мэдук. — Когда наступит время вернуться, я дам тебе знать». Она присмотрелась к столбу с придорожным знаком: «До Флохамета всего четыре мили».
Пимфид сразу помрачнел: «Четыре мили или четыреста — какая разница? Нас там увидят!»
«Принц Кассандр говорил, что на флохаметской ярмарке весело».
«Все ярмарки одинаковы! — объявил Пимфид. — Сборища бродяг, мошенников и карманных воров!»
Мэдук упорствовала: «Там будут жонглеры, шуты, песенники, танцоры на ходулях, мимы и фигляры!»
«Все они недаром пользуются дурной славой — им нельзя доверять!» — предупредил Пимфид.
«А еще там устроят рыцарский турнир, — упорствовала Мэдук. — В нем может принять участие принц Кассандр, если для него найдется подходящий противник».
«Хм! Сомневаюсь!»
«Даже так? Почему же?»
Пимфид неподвижно смотрел в горизонт: «Мне не подобает обсуждать достоинства принца».
«Говори! Я никому не скажу».
«Принц вряд ли рискнет драться на глазах множества зевак: того и гляди, кто-нибудь выбьет его из седла».
Мэдук ухмыльнулась: «Он тщеславен, это правда. В любом случае, турнир меня мало интересует — я скорее хотела бы посмотреть, чем торгуют на ярмарке и что там показывают».
На честной физиономии Пимфида застыло выражение ослиного упрямства: «Мы не можем просто так заехать в город и проталкиваться через толпу оборванцев и головорезов! Представьте себе, как разгневается ее величество! Вам устроят выговор, а меня побьют. Нам нужно вернуться, солнце давно взошло».
«Еще рано! Девонета и Хлодис только приготавливают пяльцы!»
Пимфид испуганно вскрикнул и указал рукой на запад, вдоль Старой дороги: «Смотрите, кто-то едет! Это знатные люди, вас узнают! Пора улепетывать, пока они далеко!»
Мэдук глубоко вздохнула. С доводами помощника конюшего невозможно было не согласиться. Развернув Тайфера кругом, она начала было спускаться по Компанейскому проезду, но тут же натянула поводья.
«Что такое?» — встревожился Пимфид.
«Всадники, поднимаются на холм. Это Кассандр на гнедом жеребце, а с ним… ну вот, конечно! Король Казмир на вороном боевом коне!»
Пимфид застонал от отчаяния: «Мы пропали!»
«Ничего не пропали! Поедем дальше по Компанейскому проезду, за Старую дорогу, и переждем, пока они проскачут налево».
«Наконец-то у вас появилась здравая мысль! — пробормотал Пимфид. — Быстрее! Нельзя терять времени — спрячемся за деревьями с той стороны!»
Пришпорив лошадей, Мэдук и Пимфид поспешно пересекли Старую дорогу и направились на север по Компанейскому проезду, теперь напоминавшему скорее не колею, а тропу, протоптанную на лугу. Скоро они приблизились к группе тополей, где надеялись укрыться.
«Чую дым!» — крикнула Мэдук через плечо.
«Где-то здесь пастушеская хижина. Дым из очага!» — отозвался конюший.
«Не вижу никакой хижины».
«Сейчас некогда с этим разбираться. Скорее, в тень!»
Они заехали за череду тополей и там обнаружили источник дыма — костер, над которым пара бродяг жарила кролика. У одного, пузатого коротышки, было круглое плоское лицо, окруженное черной порослью бороды, бакенбард и шевелюры. Другой, высокий и тощий, как палка, отличался разболтанными движениями рук и ног, продолговатой физиономией и тускло-безразличными рыбьими глазами. Оба носили какие-то лохмотья и потрепанные полусапожки со шнуровкой. На голове высокого бродяги красовался остроконечный колпак из черного фетра, а его приятель-толстяк напялил шляпу с низкой тульей и широченными полями. Неподалеку валялась пара котомок, по-видимому содержавших пожитки. При виде принцессы и Пимфида бродяги вскочили на ноги и стояли, напряженно оценивая ситуацию.
Пузатый заговорил: «И что вы тут делаете, цветущие юные создания?»
«Вас это не касается! — отрезала Мэдук. — Пимфид, поедем дальше; мы помешали господам завтракать».
«А мы не возражаем!» — развел руками толстяк. Не отрывая глаз от новоприбывших, он обратился к тощему товарищу: «Оссип, взгляни-ка на дорогу — никто не едет?»
«Никого нет!» — доложил Оссип.
«Прекрасные лошади! — размышлял вслух коротышка. — Седла и упряжь тоже высокого качества».
«Обрати внимание, Саммикин! У рыжей девчонки золотая пряжка».
«Где справедливость, Оссип? Одни носят золото, а у других ни гроша за душой!»
«Увы, такова жизнь! Если бы это зависело от меня, у всех всего было бы поровну!»
«Благородный принцип!»
Оссип присмотрелся к уздечке Тайфера: «Гляди-ка! Даже лошадь в позолоте!» Его голос зазвенел елейной завистью: «Живут же люди!»
Саммикин прищелкнул пальцами: «Не могу не возрадоваться судьбе! Прекрасная погода, и нам наконец повезло!»
«Тем не менее, придется приложить определенные усилия с тем, чтобы поддержать нашу репутацию».
«Несомненно, Оссип, несомненно!» Двое двинулись вперед. Обернувшись к Мэдук, Пимфид резко выкрикнул: «Уезжайте, скорее!» Он развернул свою лошадь, но узловатая рука Оссипа уже схватила уздечку. Пимфид с размаху пнул Оссипа в лицо, что заставило бандита зажмуриться и прижать к глазу ладонь другой руки: «А, змееныш! Ты, оказывается, умеешь кусаться! У меня теперь синяк будет — и глаз распухнет!»
Пританцовывая на коротких ножках, Саммикин рванулся к Мэдук, но она успела пришпорить Тайфера и отъехала подальше. Остановившись у колеи, она смотрела по сторонам, не зная, что предпринять.
Саммикин вернулся к Оссипу, все еще цеплявшемуся за уздечку лошади Пимфида, несмотря на отчаянные пинки и проклятия помощника конюшего. Подобравшись сзади, коротышка приподнял Пимфида за пояс и бесцеремонно сбросил на землю. Пимфид взревел от ярости. Перекатившись по траве, он схватил сук, валявшийся под деревом, и, вскочив на ноги, приготовился обороняться. «Псы бродячие! — кричал он, с истерической отвагой размахивая палкой. — Захребетники! Подходите, я вас проучу!» Обернувшись, он взглянул на Мэдук, оцепеневшую в седле: «Уезжай скорее, бестолковая кукла! Зови на помощь!»
Саммикин и Оссип неторопливо подобрали дорожные посохи и двинулись в атаку на помощника конюшего, защищавшегося отважно и ловко — пока сухая ветка не разлетелась в щепки под ударом пузатого бродяги. Замахнувшись посохом, Оссип изо всех сил огрел Пимфида в висок — глаза паренька закатились, он свалился. Саммикин продолжал пинать и колотить Пимфида, пока Оссип привязывал лошадь к дереву. Прервавшись, коротышка решительно повернулся в сторону Мэдук. Принцесса наконец сумела сбросить оцепенение — развернув Тайфера, она понеслась галопом по проселочной дороге.
Голова Пимфида безжизненно повисла, струйка крови текла у него изо рта. Отступив на пару шагов, Саммикин одобрительно крякнул: «Этот уже ничего не расскажет! Пора ловить его подружку».
Низко пригнувшись к лошадиной гриве, Мэдук скакала по колее между каменными оградами. Она оглядывалась через плечо — Оссип и Саммикин пустились в погоню трусцой. Мэдук издала восклицание, напоминавшее стон, и снова пришпорила Тайфера. Она надеялась доехать до какой-нибудь прорехи в ограде, чтобы выскочить на луга и вернуться к Старой дороге.
Бандиты не отставали. Оссип бежал длинными размашистыми шагами, будто надменно выпрямившись; Саммикин прилежно работал полусогнутыми руками и мелко семенил, слегка рыская из стороны в сторону, как озабоченная жирная крыса. По-прежнему возникало впечатление, однако, что они не слишком торопятся.
Мэдук смотрела то направо, то налево. С одной стороны тянулась канава с проточной водой — за ней путь преграждала каменная ограда; с другой ограда кончилась, но ее заменила плотная живая изгородь боярышника.
Впереди отворот колеи свидетельствовал о наличии бреши в ограде. Мэдук повернула на всем скаку, промчалась через эту брешь — и в испуге остановилась, натянув поводья. Она очутилась в небольшом загоне для овец. Озираясь по сторонам и поворачиваясь в седле, она не замечала никакого выхода.
Тем временем, пыхтя и отдуваясь, в прорехе ограды появились Оссип и Саммикин. Все еще слегка задыхаясь, Оссип протянул руку к принцессе: «Потихоньку, не шарахайся! Придержи конька! Спокойно, спокойно — мы уже достаточно набегались».
«Главное — спокойствие! — громко подтвердил Саммикин. — Скоро все кончится, и — насколько мне известно — у тебя больше не будет никаких поводов беспокоиться».
«Никаких, это уж как пить дать! — согласился Оссип. — Стой смирно, не плачь: терпеть не могу ревущих детей!»
Мэдук отчаянно пыталась найти в ограде загона место пониже, где Тайфер мог бы перескочить, но такого места не было. Она соскользнула на землю и обняла Тайфера за шею: «Прощай, дружище! Мне придется тебя покинуть, чтобы спасти свою жизнь». Подбежав к изгороди, Мэдук вскарабкалась на нее, спрыгнула с другой стороны и поспешила прочь.
Оссип и Саммикин в ярости заорали: «Стой! Вернись! Мы пошутили! Мы тебе ничего не сделаем!»
Испуганно оглянувшись, Мэдук побежала еще быстрее — туда, где неподалеку начиналась темная чаща Тантревальского леса.
Грязно ругаясь, проклиная необходимость прикладывать столько усилий и выкрикивая самые изобретательные угрозы, доступные их воображению, бандиты кое-как перевалили через ограду загона и продолжили погоню.
На краю леса Мэдук задержалась, чтобы отдышаться, и прислонилась к стволу старого дуба. По лугу, не дальше, чем в пятидесяти ярдах, ковыляли Оссип и Саммикин, уже едва державшиеся на ногах от усталости. Коротышка заметил принцессу — ее растрепанные темнорыжие кудри выделялись на фоне шершавого ствола. Бродяги почти остановились, после чего стали шаг за шагом приближаться. Саммикин позвал слащавым тоном: «А, милочка моя! Ты решила подождать — это правильно, это хорошо с твоей стороны! Не ходи в лес, там живут бяки и буки!»
«Они тебя сожрут заживо и выплюнут твои косточки! — добавил Оссип. — А с нами ты не пропадешь!»
«Иди сюда, цыпленочек! — ворковал пузатый. — Мы с тобой от души позабавимся!»
Мэдук повернулась и нырнула в лес. У нее за спиной раздавались разочарованные возгласы бандитов: «Вернись сейчас же, рыжая проныра!» «Теперь тебе несдобровать — чем дольше ты прячешься, тем хуже для тебя!» «Подожди у меня, барское отродье — ты еще будешь пищать и выворачиваться и судорожно вздыхать, пока не потеряешь сознание! Никакой пощады тебе не будет! Нам от твоей породы никогда пощады не было!»
Мэдук морщилась, у нее тревожно сжималось сердце. Неужели мир может быть так уродлив и жесток? Они убили Пимфида, доброго храброго Пимфида! А Тайфер? Она больше никогда не сможет скакать на Тайфере, куда глаза глядят! Если разбойники ее поймают, они ей мигом шею свернут — даже если им не придет в голову устроить с ней какое-нибудь немыслимое развлечение.
Мэдук остановилась и прислушалась, затаив дыхание. Шорох опавших листьев и треск валежника под тяжелыми ступнями угрожающе приближались. Мэдук бросилась в сторону, забежала за плотную поросль терновника и стала продираться сквозь чащу низкорослого лавра, надеясь сбить преследователей с толку.
Лес становился гуще, небо уже почти не проглядывало сквозь листву; его было видно только там, где недавно упало старое дерево — или там, где по какой-то причине образовалась прогалина. Принцессе преградило путь большое трухлявое бревно; она перебралась через него, обогнула, пригнувшись, колючую завесу ежевики и перепрыгнула через родник, сочившийся в темно-зеленом ковре жерухи. Она задержалась, чтобы оглянуться и перевести дыхание. Не было заметно ничего страшного — судя по всему, ей удалось ускользнуть от разбойников. Мэдук затаила дыхание и прислушалась.
Глухие, потрескивающие отзвуки шагов, едва слышные, все еще осторожно приближались — бандитам посчастливилось заметить лоскут белого платья принцессы в просвете зарослей, они продолжали идти по ее следам.
Мэдук тихо всхлипнула от раздражения. Повернувшись на каблуках, она снова побежала, выбирая самые труднопроходимые места и стараясь все время держаться в тени. Проскользнув через заросли ольхи, она перешла вброд сонный ручей, пересекла поляну и забежала за огромный ствол упавшего дуба. Там, где торчали вверх и в стороны обломанные корни, она нашла небольшую нишу, прикрытую пучком наперстянок. Присев на корточки, Мэдук протиснулась спиной в расщелину между корнями.
Прошло несколько минут. Мэдук ждала, едва осмеливаясь дышать. Послышались шаги: Оссип и Саммикин шли где-то рядом. Мэдук зажмурилась — ей казалось, что бандиты могут почувствовать ее взгляд и вернуться.
Оссип и Саммикин ненадолго задержались на поляне, мрачно озираясь по сторонам. Пузатому показалось, что он услышал издали какой-то звук — указав пальцем в том направлении, он издал яростный возглас, и разбойники углубились в чашу. Глухие отзвуки шагов удалялись и постепенно растворились в лесной тишине.
Мэдук не вылезала из тесного убежища. Ниша между корнями оказалась теплой и удобной — веки ее невольно опустились, и она задремала.
Прошло время — как долго? Пять минут? Полчаса? Мэдук проснулась; теперь у нее затекли руки и ноги. Она стала осторожно выбираться из расщелины — и застыла. Что это? Тихие, звенящие, переливчатые звуки… Музыка?
Мэдук напряженно прислушивалась. Судя по всему, источник звуков находился где-то поблизости, но соцветия наперстянки не позволяли его разглядеть.
Мэдук сидела на корточках, не решаясь покинуть укрытие. Музыка казалась беззаботной и бесхитростной, даже несколько легкомысленной, и сопровождалась причудливыми короткими трелями и присвистами. Опасное или злобное существо, решила Мэдук, никак не могло бы получать удовольствие от таких наигрышей. Принцесса приподнялась на коленях и выглянула из-за пучка наперстянки. Было бы неудобно, если бы ее обнаружили в такой неподобающей достоинству позе. Мэдук набралась храбрости, поднялась на ноги, пригладила растрепанные волосы и стряхнула опавшие листья, приставшие к платью, в то же время внимательно изучая окрестности. В двадцати шагах на гладком валуне сидело небольшое существо — едва ли крупнее самой принцессы — со сморщенной физиономией и круглыми глазами цвета зеленоватой морской волны, с кожей и волосами одинакового темноорехового оттенка. Существо нарядилось в аккуратный коричневый костюм с голубыми и красными полосками; на голове у него была залихватская синяя шапочка с плюмажем из переливчатых перьев черного дрозда, а ступни его скрывались в длинных башмаках с заостренными носками. Существо держало в руке деревянную шкатулку-резонатор с выступающими металлическими язычками; язычков было не меньше двух дюжин, и существо, перебирая их пальцами, извлекало из шкатулки звенящие переливчатые звуки.